животных.
— Я зна… — начал он и тут же замолчал, понимая, что едва не вымолвил лишнее. Ибо тот момент, когда она исцелила его волка, должен был остаться не упомянутым. Все же он внушил девушке, что он вовсе не тот юноша, который пытался много лет назад убить ее в лесу. Потому даже Лихой теперь жил при монастыре, и Кристиан сильно тосковал по нему. — Я удивлен, — исправился он и добавил: — Вы можете опереться на меня, вам будет удобнее.
Она послушно облокотилась на его грудь, и молодой человек немедля обвил ее тонкую талию рукой, чтобы поддержать напряженную спину.
— Вы можете описать, что вы делаете, и отчего моя боль утихает? — не удержался он от вопроса.
— Я отдаю вам свою энергию, так говорила моя матушка. И эта энергия словно невидимым потоком перетекает в вашу сущность через мои пальцы и ладони, увеличиваясь через оберег на руке.
Она указала глазами на большой перстень на среднем пальце правой руки, с желтоватым крупным цитрином, вычурной формы из серебра.
Долго пронзительно взирая на Славу, Кристиан думал о том, что эта девица явно не так примитивна и проста, как думали они с Лионелем. В неожиданные моменты она открывалась с новых сторон и граней и постоянно поражала его своими поступками. Но Кристиан осознавал, что теперь она говорит о более чем тайных вещах, которые знали лишь немногие и немногие понимали их. Он прекрасно знал, о чем идет речь, но ей он, естественно, не собирался всего этого открывать.
— Я не понимаю, о чем вы говорите, майн херц. Но благодарен вам, — он внимательно посмотрел ей в глаза и облегченно выдохнул: — Я думаю, все кончилось. Время уже много. И более не будет сегодня этого.
Слава проворно убрала руки от него. Он поднялся на ноги и помог подняться и ей. Девушка пытливо осмотрела жутковатое сырое помещение, окружавшее их.
— Что это было? Вы больны, Кристиан? — спросила она.
— Да.
— Но это так ужасно, видеть вас в таком состоянии, — пролепетала жалостливо девушка.
— Надеюсь, вы не думаете о том, что я так слаб, что не могу терпеть боль?
— Я так и не думала.
— Однако мне кажется, вы думаете именно так, — сказал он тихо и тут же объяснил: — Но поверьте, эта боль невыносима. Я пытаюсь ее терпеть, но это не всегда получается. Когда все происходит, мне кажется, что мое нутро сжигают заживо, а кости ломаются. Хотя этого на самом деле не происходит с моим телом, но мучения ощущаются точно такие. А я, поверьте, знаю, о чем говорю, поскольку не раз бывал в передрягах. Но никакие раны и переломы не сравнятся с этими жуткими муками. Потому что боль от ран я научился терпеть еще в детстве, и она не вызывает у меня даже малейшего стона. Но эти боли совсем другие. Как будто мне вытягивают жилы или сжигают заживо на костре, только в десять раз яростнее, — как-то горестно заметил он, тяжко вздохнув.
— Кристиан, я чувствую, как вы сильны. И верю вам. Я видела, как жутко изгибается ваше тело, а свет вашей ауры то и дело пропадает. Так происходит, только если человек на пороге гибели. Оттого я верю вам.
— Благодарю вас, майн херц.
— И когда вы заболели?
— Я болен уже давно. Еще с детства. Сколько себя помню, один раз в день, обычно вечером, начинаются эти жуткие муки, которым нет объяснения, и которые я не в силах сдержать. Раньше, когда я был ребенком, боли не были столь сильными, и я вполне мог терпеть их, но с каждым годом они становятся все яростнее. Я не знаю, что это за недуг. Но монах, который воспитывал меня, говорил, что я проклят некоей злой колдуньей, которая пожелала мне когда-то смерти. Тогда монах Лионель спас меня. Но от того проклятия мне остались эти страшные мучения. Ибо они неизлечимы.
— И вы ежедневно испытываете это?
— Да. Иногда боли длятся всего несколько минут, иногда четверть часа. Иногда более получаса.
— И это всегда происходит вечером?
— Нет, не всегда. Это зависит от луны. Едва луна восходит на небо. Я давно это заметил, еще в детстве. А продолжительность мук зависит от дня лунного цикла, так же, как и их сила.
— Но зачем вы запираетесь в этом жутком месте?
— Чтобы никто не видел моих мучений, — выдохнул он печально. — То, что вы видели, — это лишь часть того, что может быть. Иногда боли бывают столь жуткими и продолжительными, что я кидаюсь на стены и бьюсь о ледяные камни в кровь, разбивая лицо и руки. Слуги могут испугаться и решить, что я сумасшедший. Но ведь вы, майн херц, так не считаете?
— Совсем нет.
— Пойдемте наверх. Тут сыро и холодно, — предложил фон Ремберг.
— Да, конечно, — согласилась Слава и, нахмурившись, не касаясь, быстро провела рукой рядом с его телом.
Молодой человек уже отвернулся от нее и накрыл железным колпаком факел, горящий в подземелье. Он обернулся и подал ей руку, и они направились вверх по лестнице.
— Кристиан, — произнесла Слава, когда они вышли. — Я хочу вам сказать нечто.
— Да?
— Я ощущаю, что некая сила как будто убивает вашу ауру, и эта сила исходит из вашего браслета, — заметила она, указывая глазами на серебряный чеканный браслет, который постоянно носил на правом запястье фон Ремберг под одеждой.
— Вы ошибаетесь, майн херц, — твердо ответил он. — Это древний оберег, подаренный мне монахом, который воспитывал меня. Этот старинный браслет, наоборот, дает мне силы жить, так как поддерживает мое сердце, чтобы оно не разорвалось от боли, которую я испытываю по вечерам.
— Но мне не кажется, что это так, — неуверенно сказала девушка.
— Поверьте, майн херц, это так. Вы знаете, поначалу в детстве мне тоже казалось, что браслет угнетает мое существо. Оттого я однажды снял его. И знаете, что произошло? Я упал в
