Нет. Яна была не против, она была горячо «за». Поездка за город с Тимофеем! Надо обязательно взять с собой термос и приготовить бутерброды, а может, еще пирожков напечь? Девушка с песней двинулась на кухню, предвкушая завтрашний день.
Семен Николаевич Рязанцев сидел за своим столом, благодушно сложив на животе сцепленные в замок руки, и раскачивался на стуле. Перед ним сидела стажерка Пономарева и покрывалась красными неровными пятнами.
Нет, Семен Николаевич не был садистом, но страшно не любил, когда ему плевали в душу, и даже на это обижался. Пономарева наплевала.
Когда эта пигалица появилась впервые у него в кабинете, Рязанцев встретил ее как родную дочь, принялся, дурак, перед ней соловьем разливаться, про важность службы рассказывать, опытом делиться, а эта козявка только губки брезгливо поджимала, носик морщила, да еще и его – его! – жизни учить пыталась. Образованием своим университетским в нос тыкать! Ему! Оперативнику с опытом, с таким процентом раскрываемости, что любо-дорого, да наградами и грамотами!
А потом еще и со всем отделом отношения испортила, так что теперь с ней никто не то что информацией, огрызком карандаша не поделится. Ну, если Дубровина не считать. Но Дубровин ходок известный, ни одну смазливую бабу не пропустит.
Да-а. И вот сидит теперь Пономарева перед ним, дремучим ментом, и пятнами покрывается, потому как дельце, простенькое такое на вид, завалила. А оценочка за практику и отзыв ей ой как нужны.
Душа капитана Рязанцева пела. Прищуренные глаза лучились тихой радостью, а лицо выражало лишь умеренный интерес и глубокую задумчивость.
– Ну и что мне с вами делать, стажерка Пономарева? – озабоченно прогудел капитан, приподнимая седоватые брови. – Дело вы завалили, версий у вас нет, подозреваемых тоже. А время упущено. Что же вы раньше ко мне не пришли? – Последний вопрос заставил бедолагу нервно дернуться на стуле и еще глубже втянуть голову в плечи.
Сейчас заплачет, злорадно отметил про себя капитан, но тактики не поменял. Только сжал губы и строже нахмурил брови. Постучал пальцами по столешнице. Посмотрел в окно. Пономарева торопливо поправила челку и смахнула ладошкой пот со лба. Рязанцев незаметно усмехнулся краешком рта и снова повернулся к девице.
«Садист ты, Сема, чего девчонку мучаешь? Не видишь, зеленая совсем?» – прозвучал в капитанской голове голос жены Галины Михайловны, именно ее голосом всегда заговаривала в нем совесть.
Светлая радость капитана тут же померкла. Он снова застучал пальцами по столу, но ритм был уже не размеренно-победоносным, а тревожно-торопливым. С женой спорить всегда было трудно, а переспорить ее и вовсе невозможно. Точно как и совесть.
– Ладно, – проворчал он через пару минут, окончательно сдаваясь. – Чего там у тебя, и поподробнее.
Сашка перестала нервно ковырять приклеенные ногти и, не веря собственным ушам, посмотрела на Рязанцева. Ее взгляд капитану понравился. Вот сразу бы так.
– У меня убийца, мотив и свидетели, – проговорила она, скромно глядя себе на руки.
– Гм. Гм, – покивал головой капитан. – Что у тебя? – переспросил он, явно не веря своим ушам.
– У меня есть убийца, мотив и свидетели. Разрешите доложить подробно? – спросила Саша, не удержавшись и озорно сверкнув из-под ресниц глазами.
– Давай, – кивнул сраженный наповал капитан.
И Саша дала. Но исключительно про старое дело Огородниковой, показания ее сестры, бывшего адвоката, про контакты Рогутского с убитой и, наконец, про его визит в день убийства и про покалеченную наездницу.
– Та-ак. Ну, что, Пономарева, хоть ты меня и обидела, но все равно молодец. То, что Рогутский умер, в общем, не так уж и плохо, с одной стороны, с другой, хватит ли нам фактов, чтобы закрыть дело?
– А что, если нам побеседовать со следователем, который вел дело Огородниковой, вдруг мы у него какими-нибудь фактами разживемся? – предложила Сашка, которой было любопытно познакомиться с человеком, упрятавшим невиновного человека за решетку, и, возможно, поинтересоваться, как ему живется на белом свете, совесть не мучает?
– С Зубряковым? Об этом забудь, – строго и решительно оборвал ее Рязанцев. – Во-первых, он из органов уже уволился, а во‑вторых…
– Что во‑вторых? – вытянула шею вперед Александра.
Рязанцев взглянул в окно, потом с сомнением на практикантку.
– Не тот это человек, с которым о старых делах стоит разговаривать. Не тот, – многозначительно поводил бровями он.
– А почему он уволился? Его что, выгнали? Или посадили? – не поняла витиеватых намеков девушка.
– Типун тебе на язык. В политику он ушел. Работает сейчас в предвыборном штабе у чувака одного крутого. Так что к нему лучше не соваться.
– Значит, это правда, что он Рогутского за бабки отмазал? – простодушно спросила Саша, отчего ее наставник чуть из кресла не выпал.
– Ты понимаешь, Пономарева, где и какие вопросы ты задаешь? – вытаращился он на глупую девицу.
– А что такое? – не поняла Александра.
– А ничего такого, – передразнил ее Рязанцев и подчеркнуто строго и четко произнес: – Стыдно, Пономарева, подозревать своих товарищей в таких вещах, к тому же без всяких доказательств. – А потом молча и опять очень выразительно постучал себе по лбу.
А Сашка так же выразительно пожала плечами, потом спохватилась и приложила ладошки к ушам, словно это не ладошки, а ушки у Чебурашки.
Рязанцев только вздохнул.
– Тащи свои материалы. Посмотрим, что у тебя там получается. Если свидетельства этой покалеченной оформить как надо, глядишь, еще и проскочит.
Про семейство покойного Рогутского, его жену, тестя и родственника-мэра Сашка благоразумно умолчала. Чтобы не пугать впечатлительного Рязанцева.
– Понимаете, Яна, какая чепуха получается, в списке звонков Рогутского нет никого, связанного с Пименовым. В вечер вашего похищения он действительно много звонил, но людям, по моим сведениям, никакого отношения к семейству Пименовых не имеющим. Хотя, возможно, у меня пока мало информации, – вздыхая, объяснял Тимофей.
Они с Яной уже съездили в Ушки, осмотрели дом и даже внутрь умудрились проникнуть. Соврали сторожу, что вдова собирается его продавать, а им об этом знакомые знакомых сказали, вот они мимо ехали и решили взглянуть – снаружи, – а может, он их в дом пустит, хозяйке лучше пока не говорить, они еще в планах не определились.
Сторож оказался мужиком не вредным, и в дом их провел, и окрестности показал. Яна и дом, и окрестности опознала. И даже кое-какие детали вспомнила, к сожалению, все они никак не помогали в расследовании.
– Яна, у вас сейчас какие планы? – неожиданно оставив тему зашедшего в тупик расследования, спросил Тимофей.
– Никаких, – пожала она плечами. – Я же под арестом сижу.
Сердце ее трепетало, щекоча ребра, словно в грудной клетке порхала бабочка.
Поездка была чудесной. День выдался сухой, и даже солнышко несколько раз выглянуло из-за тучек. Деревья еще до конца не облетели, и яркие пятна осенней листвы радовали глаз, желто-зеленые поля, темные, сочно-зеленые сосновые боры, яркая, почти весенняя трава на обочинах. Яна впитывала глазами картины за окном, словно живительную влагу. Она еле дождалась, пока они с Тимофеем осмотрят дом, чтобы устроить пикник на окраине леса.
Но пикник ее надежд не оправдал. Тимофей был хмур, задумчив, говорил мало, о чем-то все время размышлял, и Яне почему-то казалось, что думает он не о деле. По пути в город они долго молчали и нарушили тишину только за постом ГИБДД.
– Я договорился встретиться с Александрой после возвращения в город, надо обсудить ситуацию, составите нам компанию? – задавая этот вопрос, Тимофей отчего-то сосредоточенно смотрел на дорогу, хотя ни пробок, ни сложной дорожной ситуации явно не было.
Конечно, Яна согласилась. Она плохо понимала, что происходит сегодня с Тимофеем, но отчего-то чувствовала: на встрече она быть непременно должна. И дело вовсе не в «деле».
Максимов весь день был не в своей тарелке. Вчерашний Сашин поцелуй до сих пор не давал ему покоя. Причем второй еще больше, чем первый. Да, да. Их было два!
Когда немного пришедший в себя Тимофей получил необходимую ему распечатку, как раз вернулась домой Сашкина мама. Александра представила его как коллегу по работе, но сделала это таким образом, что у ее мамы сразу же сложилось насчет Тимофея неправильное представление. Во всяком случае, его тут же оставили ужинать, потом показывали семейные альбомы, хвастались достижениями дочери. Саша, оказывается, серьезно занималась художественной гимнастикой и даже выступала на юношеских международных соревнованиях. Впрочем, Тимофей о чем-то таком догадывался.
Когда Максимов, наконец, сумел вырваться из семейных тисков Пономаревых, Саша вызвалась проводить его до лифта. Хотя он, ей-богу, и сам бы не заблудился. И вот тут-то и состоялся второй поцелуй. Начала его, разумеется, опять Сашка. Пальто у Тимофея было еще расстегнуто, и он каждой клеточкой ощутил, как тесно прижалось к нему Сашкино горячее, упругое тело. На этот раз мужчина очнулся скорее, да и лифт не подвел, быстро поднялся на их этаж. Оторвавшись от Сашки, он шмыгнул в кабину, а она, томно вздохнув, послала ему воздушный поцелуй и смотрела, как закрываются двери лифта, с таким видом, будто суженого на войну провожает. Тимофею ее взгляд очень не понравился. И вот теперь эта встреча.
