– Как странно они…
– Скажи мне, – прервал ее Рэнд. – Когда ты будешь слушать то, что тебе говорят?
– Я всегда слушаю тебя, – ответила она.
– Однако редко подчиняешься.
– Я не прислуга, чтобы подчиняться, – резко проговорила Розали, – и исполнять все твои пожелания!
– Рози, дорогая моя. – В голосе его звучали тревога и нежность. – Я просил тебя остаться там не ради удовлетворения своего тщеславия. У меня были для этого основания: я боюсь за твою безопасность!
Возмущение Розали вмиг исчезло, и она почувствовала раскаяние.
– Но я ушла не из желания ослушаться тебя. Я просто машинально пошла вслед за тобой, – тихо проговорила она.
Розали стояла перед Рэндом с поникшей головой, маленькая и беззащитная. Внезапно ему захотелось взять ее на руки и сказать, что ничего страшного не случилось, и что он понимает ее порыв, и что она и впредь может делать все, что хочет. Однако он справился с этим движением сердца, ругая себя за то, что опять позволил эмоциям взять верх над здравым смыслом. Ведь он никогда не забывал о том, что случилось в Париже, и не хотел, чтобы кто-нибудь опять причинил Розали вред.
– Я и впредь буду давать тебе свободу, но если понадобится, запру тебя на замок и буду держать, пока ты не поверишь мне.
– Я верю тебе, – прошептала она, глядя в его бархатно-золотистые глаза, взгляд которых, казалось, проникал ей в душу.
– Отлично, – сказал Рэнд, как бы подводя итог их разговору, и добавил:
– Я провожу тебя до дома. Скоро обед, и я ужасно проголодался.
Розали согласно кивнула и послушно взяла его под руку.
Но один вопрос, о котором Рэнд ничего не сказал, не давал ей покоя.
Почему он промолчал о том, что случилось в конюшне полчаса назад? Казалось, Рэнд совершенно забыл об этом, а Розали между тем чувствовала нежность и томление неудовлетворенного желания. Хочет ли Рэнд продолжения того, что между ними происходило? Если он все еще любит ее, почему не делает никаких попыток к сближению?
Ничто не мешает ему прийти ночью к ней в спальню, тем более что она сама ни за что не стала бы препятствовать этому.
– Нотариус и викарий хотели бы навестить вас сегодня после обеда, месье де Беркли, – доложила Нинетт, вручая Рэнду визитные карточки на блестящем серебряном подносе. – А завтра здешние крестьяне придут благодарить вас.
– Благодарить? – переспросил Гильом, входя в гостиную.
Все утро он усердно трудился в саду, во французской и китайской его частях: копал землю, подрезал ветки, отмывал скульптуры и расчищал клумбы.
Волосы его прилипли ко лбу, а задумчивые карие глаза обрамляли темные длинные ресницы. Легкий загар покрывал его лицо.
Розали с улыбкой протянула ему большой бокал холодной апельсиновой воды.
– Спасибо, – сказал он, глядя на нее.
В глазах его светились благодарность и доброта, которую он редко выказывал так открыто. Казалось, Розали у всех вызывала самые теплые и нежные чувства. Гильом заметил, что ей достаточно произнести с улыбкой несколько слов, чтобы смягчить крутой нрав Рэнда, Всем хотелось сделать ей что-нибудь приятное. Даже Джейн Дэвид, сварливый старик, служивший дворецким, тоже поддался ее очарованию.
– Это, – заметил он как-то, – это сирена!
Да, она смеялась, как дитя, пела, как ангел, и любила, как земная женщина.
Сидя в расшитом золотой нитью кресле, Розали просматривала груду визитных карточек.
– Не только нотариус и викарий, – сказала она, – но и два банкира, врач, крестьяне и несколько здешних дворян! И конечно, их жены и дочери. Все они изъявили желание поблагодарить месье де Беркли за его вклад в поддержку общественного благосостояния.
– Ого! – произнес Гильом. – Как это вам удалось снискать такую популярность, хотел бы я знать.
– Он защитил интересы крестьян, – ответила Розали, прежде чем Рэнд успел произнести что-либо. – Он защитил их от месье Лефевра, недостойного господина, можно сказать, негодяя, который решил повысить пошлину на землю, лишив тем самым бедных людей средств к существованию, отобрав деньги у тех, кто с трудом может позволить себе…
– Короче говоря, – прервал ее Рэнд, невольно улыбаясь пылкости Розали, – после десятиминутного разговора со сборщиком налогов я был произведен в святые.
– Удивляет то, – продолжала Розали, глядя на Гильома, – что он так и не обмолвился ни словом, что же такое он сказал этому Лефевру.
– Не отважусь повторить этого в обществе, – пробормотал Рэнд.
– Ну, можно сказать, ты приобрел невероятную популярность, – весело закончила Розали. – И я хочу воспользоваться этим, принимая гостей!
– Не уверен, достаточно ли ты поправилась, чтобы устраивать приемы? – озабоченно произнес Рэнд.
– Поправилась ли я? Тебе лучше… – начала было она, но вдруг остановилась, закусив губы.
С ее языка чуть не слетело: "Кому как не тебе знать, что я совершенно здорова!" Розали вспомнила минуты, которые они провели в объятиях друг друга, минуты восторга и неземного блаженства, которое стало сильнее и глубже после первого же безрассудного мгновения; тяжелое томление плоти, пылающие губы, сильные руки Рэнда…
Она постаралась избавиться от наваждения. Яркий румянец залил ее лицо, как только она подняла глаза и посмотрела на Рэнда. Он улыбался, прекрасно поняв, о чем она сейчас думает.
"Бессовестный", – мысленно упрекнула его Розали и, чтобы скрыть свое возбужденное настроение, торопливо взяла стакан с лимонадом и отпила глоток.
Между тем Гильом с нескрываемым любопытством наблюдал за происходящим.
– Я не думаю, что мадемуазель устанет от нескольких посетителей, – заметила Мирель.
Рэнд взглянул на нее.
– Стало быть, с твоего благословения мы позволим ей провести сегодняшний вечер среди гостей? – сказал он. – Но я должен серьезно предупредить тебя, Розали: это быстро тебе надоест.
Нахмурившись, Розали посмотрела на Рэнда, не понимая, что он имеет в виду.
Но тут вмешалась Мирель, готовая предотвратить назревающую ссору:
– Я слышала, о вас, мадемуазель, ходит много разных слухов. Люди любопытны…
– Бесспорно, – сказала Розали. – Они наверняка думают, что месье де Беркли прячет где-нибудь на чердаке сумасшедшую злую старуху, да?
– Или бесценное сокровище, – добавил Рэнд, – которое он ревностно охраняет от посторонних взглядов.
Покраснев еще больше, Розали опустила глаза.
* * *
Как и предсказывал Рэнд, бесконечная вереница гостей очень скоро утомила Розали. Согласно этикету, она принимала жен, дочерей, а также тетушек и бабушек, в то время как Рэнд занимал мужчин, устроившихся в отдельной гостиной. Они говорили о политике, текущих событиях и всяких философских проблемах.
