заставил в одном месте туман своей стихии сплестись нитями, превратиться во что-то, больше напоминающее мох. Нити чужих стихией коснулись его и не сумели ни поглотить, ни пробить.
Оскалившись, я торопливо принялся изменять весь свой туман, уже сознательно оттягивая змеев ниже его слоя, где они точно не смогут даже случайно вынырнуть из меня.
Через десять вдохов слоёный пирог защиты из змеев, тумана и десятков тысяч нитей мха был готов и исправно поглощал проникающую в моё тело чужую стихию. Боль застыла в одной поре, словно я замер на границе своих возможностей у Столба Боли и теперь пытаюсь удержаться поставленное себе количество вдохов.
Туман становился всё толще, защитные нити мха всё гуще и всё длинней, пришлось следить и за их длиной, чтобы они тоже случайно не отожрались до границ тела и дальше, лишний же туман защиты я отщипывал, сминал вместе с обрезками «мха» в комки, которые тут же поглощали мои змеи, которым я этого, кстати, не приказывал.
Всё было неплохо, только я ни на миг не забывал, что я пришёл в это место не один, что это не тренировка и что никто в отряде не может похвастаться моим уровнем понимания стихии.
Мне нужно было, чтобы моя защита действовала сама и могла защитить меня, даже если я вдруг потеряю сознание при попытке взглянуть на мир вне тела.
Через ещё сорок вдохов я придумал закрутить кое-где туман защиты водоворотом, куда начало втягивать всё, что пыталось залезть в моё тело. Это далось мне добавочной болью, но это того стоило. К короткому хоботу этих водоворотов, уходящих в глубь тела ещё где-то на палец, я пригнал змеев, которые распахнули там пасти. Выглядело это так, словно они втягивали в себя чужую стихию, причём настолько жадно, что сами и раскрутили водовороты тумана.
Я выстроил у этих водоворотов целую очередь из мелких змеев, сосредоточившись, донёс до них свой приказ: поглощать стихию, достигнув определённого размера, отправляться вливать излишек в нераскрытые узлы, а затем повторять всё по кругу.
Ещё десяток вдохов заняла проверка всего этого. Вроде всё было так, как и должно. Водовороты исправно втягивали в себя как чужую стихию, так и излишки моего тумана. К боли от них я уже притерпелся и уже не так скрипел зубами, но всё равно, наружу я потянулся, задержав дыхание, и не ошибся.
О да, это оказалось очень больно. Больше того, я ничего и не увидел. Отпрянув, духовным зрением перенёсся к глазам, укоротил нити защиты до предела, сдвинул усилием туман как можно ближе к границе тела, к поверхности глаз. Водовороты здесь, в голове, я даже не пытался делать, не совсем тупой джейр позволять чужой стихии углубляться туда, за освобождение чего пару лет боролся. Не хватало ещё сдохнуть оттого, что чужая стихия что-то повредит мне в голове.
Вон, освобождённые от чужой стихии глаза ничего хорошего из себя не представляли. Они сюда проникли самое большее на половину пальца в глубину, зато оставили после себя сплошной серый туман раны. Неудивительно, что я ничего не могу увидеть столь сильно израненными глазами.
В другое время и в другом месте это не составило бы проблем — восприятие уже давно могло заменить мне зрение, но не в зоне же запрета, где использовать восприятие — нанести себе травму, которая может и убить?
Несколько вдохов я так и висел где-то между вторым средоточием и глазами. Решался. Но выхода у меня, по сути, и не было — время и так уходило песком сквозь пальцы.
Но даже решившись, я ещё три вдоха решал — что именно выбрать? У меня до использования без всяких созвездий и обращений было доведено несколько лечебных техник. Какую применить? Ту, что посильней и надёжно вернёт мне зрение? Или ту, что слабей всего и которая не разорвёт мне тело после применения?
Разум и воспоминание, насколько болезненной была ошибка с техникой в поединке со Зверем Тысячи Нитей, подсказали, что начинать лучше всё же с малого. Ещё немного боли и немного травм я переживу, а вот если действительно зона запретов рванёт мне тело пополам по наполненному силой меридиану, я могу после такого и не выжить.
Хотелось бы мне использовать Палец Нимиры, но я не познал его до нужной степени, давно не используя, да и он сам по себе был слишком слаб, лишь останавливает кровь и ничего более. Этого точно не хватит. Пришлось вспоминать более сильную технику.
Прикосновение Весны. Десять узлов. Кроме прекращения небольших кровотечений ещё и ускоряет заживление ран. Это хорошо, это то, что нужно, плохо то, что, кроме узлов в руках и теле, три узла этой техники окружают второе средоточие.
Это только говорится так, что технику Предводители используют без созвездия. На деле же это означает лишь то, что Предводитель не ведёт силу от средоточия по меридианам к каждому узлу, а лишь разом вгоняет силу от истока до финала.
В моём случае от истока до не слишком уж умной головы.
Даже в призрачном теле духовного зрения у меня пересохло во рту. Боль от продолжающей терзать тело чужой стихии стала какой-то неважной и несущественной. Сейчас я либо подлечу себе глаза, либо создам сам себе травму в своей тупой голове. В худшем же случае ещё и глаза себе могу взорвать. Впрочем, нет, в худшем случае я взорву себе голову. Наконец-то, действительно стану безголовым искателем.
Проклятья и мысли о провале не помешали мне использовать технику, наполнив её самым малым количеством силы, каким только можно было.
Темнота тела на миг озарилась ослепительно белой вспышкой, молнией, которая пронзила тело от средоточия до головы, расчертила его созвездием техники, рванула болью и оставила после себя басовитый звон. Но и только. Голова была на месте, да и серость раны левого глаза явно уменьшилась.
Вихрем я пронёсся по светящимся меридианам, проверяя путь техники и задействованные узлы.
Меридианам пришлось несладко — везде, где прошла духовная сила, стенки меридианов оказались ободраны так, словно змеи здесь полдня шоркали своей чешуёй. Но — ничего смертельного.
С узлами было непонятней. С одной стороны повреждённых участков там было меньше, с другой стороны, обдиры там были и снаружи, да и сами узлы светились сильней, чем обычно.
Выдохнув с облегчением, я вновь попытался поглядеть глазами и выругался. Левый глаз, который, вроде как, подлечился, сумел порадовать лишь тем, что сплошное белое сияние в нём потускнело, посерело, но и только.
Хуже было то, что на этот
