от набранной силы, и они рвались этой силой со мной поделиться, тупые дарсы.
Но я, выпуская из своего тела змея толщиной в руку, едва не терял сознание от боли, что будет со мной, если в меня вернётся змей в меня толщиной и в несколько раз длинней, я даже не представлял. Точно ничего хорошего. Это если меня не порвёт собранным им количеством стихии. Сколько там запаса? Сорок, сто моих средоточий? Не слышал, что можно отравиться своей же стихией, но с такими змеями, боюсь, скоро проверю, возможно ли это.
Злясь, в очередной раз рыкнул:
— Кружитесь!
Сам же опустился на колени рядом с Седым. Если он не приходит в себя, мне нужно ему помочь, иначе мы все тут и умрём. Сколько я ещё смогу контролировать защиту из своих змеев? С каждым вдохом они прибавляют в размере, пожирая напирающую на них мощь ловушки, и становятся все непослушней и непокорней.
Хлопнул Седого по щеке:
— Аранви!
Бесполезно: голова безвольно мотнулась, ни мускула не дёрнулось на его лице, обнадёживая, что мой голос пробился к его разуму.
Опустил левую ладонь на пальцы Седого, снова прикрикнул на замедлившихся змеев:
— Кружитесь!
Сам же стиснул зубы и толкнул силу, используя духовную силу для взора лекаря.
Меня всего перекорёжило, рвануло болью, кажется, во всех узлах и меридианах, но у меня всё вышло — я оказался духовным зрением в теле Седого.
Ну вот, а говорили — нельзя, нельзя.
Это была единственная посторонняя, усталая и горькая мысль, которую я себе позволил. Дальше я занимался только делом.
Быстрый осмотр тела, меридианов, узлов, средоточий. Тут и там туман ран. Средоточие стихии пустое до самого дна. Средоточие духовной силы заполнено едва на треть. Третье средоточие же заполнено больше чем наполовину. Седой много ещё чего сможет, если только придёт в себя.
Голову я осматривал тщательнее всего. Будь на моём месте нормальный лекарь, который умеет не только приращивать оторванные руки, латать дыры в бою и жрать чужую стихию, то он бы наверняка сразу понял, что именно здесь нужно подлечить, чтобы Седой пришёл в себя. Но я не он, я не такой лекарь. Да, силы мне не занимать, но здесь и сейчас важна не сила техник, а то, сколько этих техник я выдержу, прежде чем мне порвёт меридианы.
Вокруг зона запрета движения силы. Нельзя использовать внешние техники, нельзя использовать внутренние техники, нельзя даже медитировать, втягивая в себя духовную силу или стихию. Мы отказались даже от боевой медитации, зайдя в эту зону запрета. Многие из комтуров и более простых орденцев в прошлом нарушали эти правила и получали кучу травм меридианов и даже внутренних органов. Последствия этих нарушений я лечил не раз и не два, кляня про себя и их, и Морщинистого, который такие вещи в Ордене возвёл едва ли не в доблесть.
Вот только сейчас это единственный способ выжить нам всем. Да, я вроде как очистил всем тела от стихий, некоторым даже не один раз, я вроде как защитил всех от марева ловушки и нового отравления, но теперь нам всем нужно выйти отсюда, выбраться за пределы этого отнорка, иначе все смерти и моя обездвиженная левая рука будут напрасными жертвами.
Сосредоточившись, заставил своё тело там, вне тела Седого шевельнуть губами:
— Кружитесь!
Сам же сосредоточился на выборе. Прикосновение Весны наверняка окажется слишком слабым, с моим незнанием, куда именно приложить лечение мне не хватит его, в этом нет сомнений. Рассветная Лазурь напротив, слишком сильна, я не уверен, что вынесу такое количество узлов, которое требуется для этой техники. Да и не познал я её настолько, чтобы использовать без созвездий и обращений в теле Седого. Выходило, что на самом деле и выбора у меня особого нет. Воды Итреи — земная лечебная техника, которая направлена именно на исцеление и так мне привычна. Разумно было бы и её использовать не в полную силу, а лишь второго созвездия, но всё снова упиралось в познание.
Будь я обычным лекарем, который разучивал технику этап за этапом, созвездие за созвездием, то сначала я бы да, выучил первое созвездие и за месяцы практики познал его до уровня полного постижения, затем выучил второе созвездие и полностью познал его, но я с лёгкостью выучил сразу третье созвездие и только его и познал до полного постижения. Так что выбора нет. Без контроля проведения силы по меридианам, без обращения можно использовать только те техники, которые ты познал до полного постижения. Эту преграду не перепрыгнуть.
Ещё дважды я подгонял своих змеев вслепую, из темноты тела, выбирая область головы для лечения и собираясь с духом, а затем… затем залил сиянием техники тьму ран в голове Седого и меня разодрало болью надвое, буквально вышвырнув из тела Седого.
Я упал на спину, борясь с накатывающей тьмой беспамятства и пытаясь заставить отказавшее тело дышать.
Наконец, скрутившая меня боль чуть отпустила, позволила втянуть в себя пахнущий пылью и смертью воздух. Змеи над головой дрогнули, замедлились, повернули ко мне головы, впились в меня взглядами алых глаз, перестав ловить пастью опускающееся на нас марево стихий.
Я обратил внимание, насколько мощными стали их рога, какими острыми стали клыки, заметил, что змеи буквально расчерчены разноцветными шрамами, превратившими их морды в какие-то маски, а затем выкашлял уже привычный приказ:
— К-кх-х! К-х-кружитесь. Н-ну!
Змеи вновь набрали ход, но вот морды и не подумали поднять, продолжая держать меня в центре своего вращения и разбивая ими марево, буквально впитывая мордами искры и нити стихий ловушки. Не будь это моими созданиями, решил бы под взглядом этих алых глаз, что они примериваются, как меня сожрать. Впрочем, учитывая, какого они размера, насколько они изменились и как себя ведут, возможно, что хотят именно сожрать, а не вернуться в моё тело, чтобы поделиться сожранной и поглощённой стихией и…
— Какого гарха? Что это?
Потрясённый чужой голос заставил меня приподняться на локте. Седой. Пришёл в себя и тоже пялился на моих змеев.
Теперь настала моя очередь изумляться:
— Т-ты их-х-х видишь? К-ха-к-ха!
— Всё, конечно, как в тумане, но как это можно не видеть?!
— Ты не говорил, к-ха, что можешь видеть Истинную Суть Стихии.
— Это твоя Истинная Суть Стихии? — выпучил на меня глаза Седой.
Я же нахмурился, ощущая, как мы занимаемся пустопорожней болтовнёй, причём болтовнёй, зависнув на краю пропасти, с которого только чудом не рухнули, зацепившись лишь одним пальцем.
