Обычно сильная и самоуверенная, глядя на немые картинки собственного тела, но показанного не целиком, а раздробленного на отдельные крупные планы, Дервла расплакалась. Слезы текли по щекам, а на экране в это время мыльная вода струилась по ее животу и бедрам.
— Вы получали на зеркале послания каждый день?
— Не каждый. Но часто.
— Что он писал?
— Ничего особенного: «Привет», «У тебя все отлично».
— Значит, он говорил об игре?
— Но без особых деталей. Он же писал задом наперед по испарине.
— Он когда-нибудь упоминал имя Келли?
— Нет. — Это была откровенная ложь. — То есть, кажется, как-то раз, — быстро поправилась Дервла.
— Так да или нет, мисс Нолан?
— Я же сказала, да. Он их всех упоминал. — Теперь она лгала наполовину. Только лучше это или хуже? — Понятия не имею, зачем он мне писал, — добавила девушка. — Я его не спрашивала.
— Он вас любит, мисс Нолан.
— Не говорите так.
— Любит, Дервла. Вы от этого никуда не уйдете. Сомневаюсь, чтобы его посадили за то, что он сделал. Значит, когда вы выйдете из дома, он будет вас встречать.
— Вы в самом деле так считаете?
— Мне приходилось сталкиваться с маньяками. Они не в состоянии избавиться от наваждения. К тому же, не забывайте, вы несколько недель с ним заигрывали.
— Я не заигрывала, — быстро возразила Дервла, но тут же поняла, что отрицать бесполезно. — Сама не знаю, как втянулась. Это была забава, развлечение. Понимаете, в доме так скучно. Одни и те же недалекие люди, с которыми даже невозможно поближе сойтись, потому что они соперники. Вы представить себе не можете! И тут появляется некто, кто пишет мне одной: тайный друг на воле, который желает удачи и сообщает, что дела идут хорошо. Вы не поверите, какой незащищенной чувствуешь себя в этом доме, как тут тоскливо. Кажется, ты ужасно уязвимая. Поэтому я очень обрадовалась, когда у меня появился тайный друг.
Дервла подняла глаза на экран, где все еще бежали снятые Карлайлом кадры. Она снова стояла под душем и, засунув руку в чашечку лифчика, намыливала грудь. Сквозь ткань четко обозначились контуры ее сосков.
— Можно это выключить?
— Я хочу, чтобы вы посмотрели следующий кусок.
Изображение душа сменилось общим планом женской спальни. Дело происходило ночью, и все девушки на первый взгляд крепко спали.
— Господи! У него была насадка ночного видения?
— Уверяю вас, дорогая, этот человек не упускал ни единой возможности.
Дервла лежала на кровати. Ночь стояла жаркая, и она укрывалась одной простыней. Девушка как будто спала. Но вдруг подняла веки и стрельнула глазами по комнате. Камера моментально сместилась в сторону и показала ее руку под простыней. Дервла держала ее где-то ниже пояса и, судя по движению костяшек, обозначавшихся рельефом под тканью, шевелила пальцами. Камера снова показала лицо. Глаза Дервлы оставались закрытыми, но с губ сорвался вздох наслаждения.
Та Дервла, что сидела в кабинете полицейского инспектора, покраснела до кончиков ушей.
— Это подло, — пробормотала она.
Колридж выключил магнитофон.
— Я хотел, чтобы вы поняли, что этот человек готов переступить все грани. И что вы были в некотором роде сообщниками. А теперь — нет.
Девушка перепугалась.
— Инспектор, вы же не считаете, что мои забавы с этим озабоченным имеют отношение... к убийству?
Колридж немного помедлил.
— Итак, вы признаетесь, что в его посланиях упоминалось имя Келли?
— Ну да, как-то было...
— Что он о ней сообщал?
— Что она нравится зрителям. И я тоже. Что мы обе нравимся.
— Понятно. Он уточнял, кто из вас нравится больше? Так сказать, ваш рейтинг?
— Конкретно нет.
— Таким образом, вы не знали, что до ее смерти занимали второе место?
— Нет, не знала.
— Напомните мне, мисс Нолан, каков приз победителя в этой игре?
— Приз увеличен. А на момент убийства составлял полмиллиона фунтов.
— Как идут дела ваших родителей на ферме Баллимагун?
— Простите, не поняла.
— У меня сложилось впечатление, что вашим родителям грозит опасность потерять ферму и родовой дом. И я стал размышлять, какие могут быть последствия? Сумеют ли они перенести потерю?
Дервла замкнулась и посуровела лицом.
— Я лично находилась в доме и ничего об этом не слышала. Но полагаю, переживут. В нашей семье люди крепкие.
— Спасибо, мисс Нолан, — поблагодарил ее инспектор. — У меня все. Пока все.
День сорок пятый
1.30 пополудни
Сначала Джеральдина ни за что не хотела оставлять Дервлу в доме.
— Черт бы подрал эту лживую сучку! Я ей покажу, как совращать моих операторов и пачкать передачу!
Тюремщица злилась — как подобные фокусы могли твориться прямо у нее под носом, а она ни о чем не подозревала? Ее профессиональная гордость была уязвлена. Джеральдина кипела от ревности к Дервле и горела желанием отомстить. Но вскоре здравый смысл одержал верх. Выкинув Дервлу, пришлось бы объяснять причины и выставить себя в глупом виде. Дервла стала самой популярной и обожаемой из всех «арестантов», а повторный вызов на допрос в полицию еще больше подогрел к ней всеобщий интерес.
Во всех утренних газетах появилась ее фотография: побледневшую, но все равно очень красивую Дервлу выводили из дома. Пресса тотчас же пересмотрела прежнюю версию и больше не терзала обвинениями в убийстве Сэлли. Теперь на шапках первых полос запестрела Дервла: «Полиция задержала Дервлу!», «Дервла под арестом!» Но дежурившие поблизости репортеры, захлебываясь, сообщили в вечерних новостях, что копам не удалось выдвинуть никаких обвинений. Шумиха вокруг Дервлы еще больше взвинтила интерес к передаче, и Джеральдина неизменно держалась в первых строках информационных сообщений.
Дервла нужна «Тому». Турнуть ее было бы непозволительной роскошью.
— Придется оставлять и этого извращенца Карлайла, — жаловалась Тюремщица. — Если мы выгоним его, а Дервлу нет, этот подонок сможет нас шантажировать. Я сама бы именно так и поступила.
День двадцатый
12.40 пополудни
Вильям Вустер, более известный как Воггл, был выпущен под залог в пять тысяч фунтов стерлингов, который внесли его родители. Полиция возражала против освобождения на том основании, что Воггл, этот бывалый обитатель всяких тоннелей и люков, был прирожденным бродягой и мог запросто улизнуть. Но судья, взглянув на доктора Вустера и его супругу — на нем твидовый костюм, на ней жемчужное колье, — не осмелился лишить таких солидных столпов общества их блудного сына.
Воггл бежал, не отъехав от суда и двухсот метров.
Представ на несколько минут пред ликом его величества закона, он вместе с родителями протолкался сквозь толпу дежуривших у зала судебных заседаний журналистов и скрылся в микроавтобусе, который должен был доставить его в лоно семьи. Но как только на очередном светофоре загорелся красный свет, он выскочил из машины и кинулся наутек. Предки уже много раз переживали подобные выходки строптивого чада и не стали бегать за ним по улицам. Они остались в микроавтобусе и подсчитали, что каждая минута свидания с сыном обошлась им в тысячу фунтов стерлингов.
— Больше никаких выкупов, — отрезал отец.
Воггл пробежал примерно с милю, запутывая след и живо представляя, как его старикан, размахивая зонтиком, пускается в погоню. А когда почувствовал, что оторвался, нырнул в паб, принять пинту пива и закусить яйцом под маринадом. Но там моментально понял, насколько сильный урон нанес ему «Любопытный Том». Все его узнавали, и не сказать, чтобы кто-нибудь радовался встрече с ним. Скорее наоборот.
Пока он ждал у стойки, чтобы принесли заказ, его окружила ватага отвратных типов, и самый противный дыхнул в лицо перегаром.
— Манда ты, вот ты кто.
— Если хочешь сказать, что я красивый, теплый, манящий и волосатый, то да, это именно я. — Воггл, конечно, храбрился, но ему пришлось немедленно пожалеть, потому что тип тут же сбил его с ног.
— Предлагаю руку мира, — пропищал он с пола.
Противник принял руку, выволок Воггла на улицу, и там его отметелили всей оравой.
— Это тебе не девчонок избивать, — приговаривали головорезы, словно навалиться вшестером на одного было невероятным подвигом. Его бросили, как принято говорить, в луже крови, с выбитыми зубами и с ненавистью в душе. С ненавистью не к этим негодяям, которых он, анархист, считал просто непросвещенными людьми, а к «Любопытному Тому».
Воггл убрался от паба и кое-как замыл свои раны в ближайшем общественном туалете. А потом опустился под землю. В буквальном смысле слова: возвратился в тоннель, из которого недавно явился на свет. Там легче пестовать непомерное чувство обиды. И с каждым комом переворачиваемой земли глубже вгрызаться в свое разъяренное сердце.
