Калифорнийские друзья оказались двумя семейными парами. Татьяна принялась щебетать с женщинами на гнусаво-картавом наречии, где мелькало только одно знакомое слово — «крэйзи». Мужчины предложили Гранцову растворимый кофе. Узнав, что он русский, они спросили его, пьет ли Ельцин. Ельцин пьет, сказал Гранцов, а по Невскому проспекту ходят белые медведи. «Oh, really?» — вежливо изумились экологи.
Он отправил три послания: обложку советской тетрадки с таблицей умножения и две странички из дневника. И как только поступило подтверждение, что все три страницы каким-то чудом преодолели джунгли, океан, пустыню, Европу, обломки железного занавеса, русскую телефонную сеть и, наконец, легли на стол дежурного по Базе — только тогда Гранцов подумал о себе. Дело сделано. Пора возвращаться. Но как?
Встретиться с Кирсановым и Оксаной. Прийти с невинным видом на семинар, дождаться его окончания и вместе с другими участниками и гостями совершить «трансфер» в аэропорт, как и предсказывала программа Глобо Торизмо.
Почему-то этот вариант внушал Гранцову смутные опасения. Почему-то ему очень не хотелось сегодня возвращаться в свой отель «Эксельсиор».
Плох тот солдат, который доверяет смутным опасениям и неясным предчувствиям. Опасения должны быть обоснованными, а предчувствия — ясными.
Пока у него было только одно основание для тревоги — неприязненный тон координатора семинара.
Возможно, была и другая причина не ехать в отель, но Гранцову не хотелось ее искать. А что ее искать? Вот она, эта причина, сидит рядом за рулем «тойоты» и все чаще встречается с ним глазами…
— Жалко, что у тебя нет вертолета, — сказал Гранцов. — Как можно отсюда выбраться?
— Ты очень торопишься?
— У меня самолет послезавтра. Не хочу рисковать.
— Сядешь на пароход до Кальенте, оттуда — автобусом. Устраивает?
— Вполне. Довезешь меня до пристани?
— Конечно, — сказала она. — Но ты можешь переночевать у меня. Пароход будет только утром.
— Дай подумать…
— Я тебя приглашаю, — сказала она. — Ты отказываешь мне?
— Не могу отказать, — сказал он.
Было уже темно, и в белом свете мощных фар пробегали стволы деревьев и прыгала разбитая дорога. Вдруг в черных кустах на обочине мелькнула фигурка. Татьяна резко остановилась. На дорогу выскочили двое пацанят.
Татьяна открыла им заднюю дверь, но они не полезли в машину, а зачирикали, размахивая руками и подпрыгивая от возбуждения.
Пацанята убежали в темноту, а Татьяна повернулась к Гранцову.
— У нас проблемы. Вокруг моего дома солдаты.
— Полиция?
— Нет. Это солдаты губернатора. Легионеры. Они весь день караулят мой дом. А другие ездят по всем моим маршрутам. Они ищут меня везде. Дети говорят, что над лесом летали вертолеты.
«Значит, облава. Значит, опять измена», — подумал Гранцов. Значит, Москва не просто так приказывала вернуться. Подтвердилась старая истина: даже самый идиотский приказ обычно имеет глубокий смысл, недоступный исполнителю.
— Плохо ищут, — сказал Гранцов. — Что ты натворила, сознавайся. Зачем тебя ищет сам губернатор?
— Не знаю. Но мне не нравится все это. Дети говорят, солдаты застрелили мою собаку и содрали с нее шкуру.
— Здесь едят собак?
— Среди легионеров много азиатов.
— Знаешь, — сказал он, — не хочется мне с такими солдатами встречаться. Лучше я на пристани переночую.
— Как знаешь.
— А если к тебе будут приставать насчет меня, ничего не скрывай. Все расскажи. Обычная экскурсия по водопадам.
— Почему ты думаешь, что они будут спрашивать о тебе?
— Могут спросить. Скажи, что довезла меня до поворота, и я ушел в отель «Эксельсиор».
— Хорошо, скажу.
Он выпрыгнул на дорогу и вытянул за собой сумку.
— Вадим, — сказала она, вслед за ним выбираясь из «тойоты». — У меня есть катер.
— Отлично, — сказал он. — В следующий раз покатаемся.
— Ты не понял. Мы можем не ждать парохода. Если ты не хочешь встречаться с солдатами, то тебе нельзя ночевать на пристани.
— А ты умеешь водить катер по ночной реке?
Она помотала головой:
— Я почему-то была уверена, что ты умеешь.
Гранцов ободряюще встряхнул ее за плечи.
— Не волнуйся, все будет хорошо.
«Наверно, надо бы ее поцеловать», — подумал он. — «Да ведь она неправильно это поймет. Они всегда всё понимают, но всегда неправильно».
— Хочешь, я отвезу тебя до пристани?
— Здесь близко, я уже ходил по этой дороге, — сказал он.
— У тебя есть фонарик?
— Есть, но он мне не нужен. Вон какая луна.
— Непременно позвони, когда вернешься в Ленинград, — сказала она.
— Всенепременнейше, — сказал он и для убедительности произнес ее телефонный номер.
— Жалко, что мы так неожиданно расстаемся, — она пощупала перевязанный лоб. — Как я, наверно, глупо сейчас выгляжу.
— Я тоже.
— Это ужасно, но я не могу ничего изменить. Я не хочу, чтобы ты ушел. Понимаешь? Просто так — взял и ушел. Не уходи.
Он не знал, что ей ответить. «Измена, измена, — стучало в голове. — Они ищут меня, а не ее. Если бы мы не завернули к экологам, вполне могли напороться на облаву. Может быть, снова податься к американцам? Нет, до них тоже доберутся, если уже не добрались. Надо где-то спрятаться».
Она вдруг схватила его за руку.
— Я хотела сказать, что ты очень много для меня сделал. Ты изменил мою жизнь. Понимаешь, я всех учила, что главное — это выжить. А после встречи с тобой поняла, что все не так. Главное — не как выжить, а как прожить. Я очень хотела тебя когда-нибудь еще раз увидеть. Так много надо сказать… И вот мы встретились, и ты уже уходишь. Это неправильно. Так нельзя.
«А ведь они от нее просто так не отстанут, — подумал Гранцов. — Она не сможет им врать. Нет, врать-то она будет, но они ей не поверят. И не отстанут. Расколется баба, не выдержит. И они узнают все».
— Я передумал, — сказал он. — Тебе нельзя сейчас оставаться одной. У тебя есть место, где ты могла бы перекантоваться какое-то время?
— Есть.
— Сделаем так, — решил Гранцов. — Едем к тебе. Если там никого нет, собираем вещи и уходим на катере. Если там кто-то есть, то уходим без вещей.
Они оставили «тойоту» среди картонных лачуг, покрытых ребристой жестью. Татьяна вполголоса договорилась с какими-то женщинами, и они долго обнимались, прощаясь с ней.
К ее вилле они вышли со стороны реки.
— Пахнет дымом, — прошептала она. — Кто-то курит возле дома.
— Интересно, кто бы это мог курить? — шепотом ответил Гранцов, отвязывая катер. — Баки заправлены?
— Конечно. Подожди, Вадим. Может быть, я все-таки попробую войти в дом?
— Не советую. Прошу на борт.
Он с усилием перебирал руками скользкие доски причала, выводя катер на течение. Потом взял весло и оттолкнулся от стенки. Тяжелый катер медленно разворачивался, почти не слушаясь весла.
— Если мы заведем мотор, они нас услышат, — сказала Татьяна.
— Соображаешь, — похвалил ее Гранцов. — Спустимся по течению подальше. Плохо только, что луна сегодня. Будем надеяться, что здесь не принято гулять у речки по ночам.
Течение подхватило катер и понесло прочь от белеющих в темноте свай причала. Когда же они растаяли позади, стало казаться, что катер застыл на воде. Над головой висели неподвижные звезды, за лесом замер ровный диск луны. И только одинокий огонек на берегу медленно смещался в сторону.
— Далеко еще до моста? — спросил Вадим.
— Не могу сказать. Не вижу ничего.
— На нем есть какое-нибудь освещение?
— Нет. Это разрушенный мост. Он обвалился во время землетрясения. Кое-как уложили доски через проломы, но машины по нему не ходят. Только люди. Нет, я думаю, что там нет никакого освещения.
— Откуда у тебя такой крейсер?
— Достался вместе с виллой. Я каталась на нем только один раз. Не для удовольствия, по работе. Хорошо, что клиент был опытный моряк, он сам с ним возился. Все наладил, все мне показал. Он говорил, это ценная вещь.
— Хотя бы одну твою ценную вещь мы спасли, — сказал Гранцов. — Ты хотела вернуться за чашками?
— Как ты угадал?
— У меня дома такие же, «Ломоносовский кобальт», — соврал Вадим и тут же поправился: — Или почти такие же. То есть не у меня, а у жены.
— Когда ты успел жениться?
— Как только вышел из госпиталя.
— Поздравляю.
По голосу можно было догадаться, что Татьяна не слишком обрадовалась. Зато Гранцов искренне порадовался своему умению деликатно сообщать неприятные новости.
Мост показался неожиданно. На повороте река расширялась, и темная полоса, висящая над водой, словно выползала из леса. Гранцов услышал, что вода где-то впереди начала шуметь. До сих пор она только тихо плескалась о борт катера.
Шум — это плохо. Это какое-то препятствие. Пороги. Или обломок конструкции, торчащий над водой.
