Бор – крайний справа в первом ряду; Филипп Франк – второй справа в первом ряду; Карл Поппер – первый слева от Йоргенсена; Отто Нейрат – третий слева в четвертом ряду; Карл Гемпель – сидит сразу за Нейратом. Пустые стулья в первых рядах предназначены, вероятно, для Шлика, Карнапа и Райхенбаха – все они выражали желание приехать на конгресс, но никто из них не смог этого сделать
А Нейрат считал, что в работах Бора «некоторые замечания полны дремучей метафизики» и что он «выражается несколько неясно»[443]. С другой стороны, Бор, казалось, сочувствовал позитивистам и иногда был близок к тому, чтобы объявить себя одним из них. Когда Франк спросил, был ли ответ Бора на статью о парадоксе ЭПР основан на позитивистских соображениях, Бор сказал ему: «Вы очень хорошо уловили суть моих усилий»[444].
Независимо от истинных философских убеждений Бора, защита Копенгагенской интерпретации была, несомненно, основана на аргументах и лозунгах, заимствованных у логического позитивизма. Верификационная теория смысла, в особенности идея о том, что непроверяемые утверждения бессмысленны, преподносилась студентам-физикам как новое фундаментальное понимание мироустройства и неотъемлемая часть успеха квантовой физики. Согласно одному очень популярному учебнику квантовой физики середины XX века, старая физика эпохи до квантовой революции считала, что частицы, например фотоны, всегда, в каждый момент времени имеют определенное положение, но «квантовая механика <…> заменила это представление другим: что положение фотона имеет некоторое значение, только когда эксперимент включает в себя определение этого положения»[445]. Сам Гейзенберг, говоря о квантовых явлениях, часто пользовался операционалистским языком. «Не существует способа наблюдать орбиту электрона вокруг атомного ядра, – заявлял он, – и, следовательно, в обычном смысле никакой орбиты электрона не существует»[446]. Согласно Гейзенбергу, полагать, что электрон движется по орбите или вообще проходит какой-либо путь между наблюдениями, «было бы ошибкой словоупотребления, которую нельзя оправдать»[447].
И все же, если быть честными, нельзя сказать, что физическое сообщество приняло позитивизм, – оно приняло лишь его удобную для практических целей упрощенную имитацию. Верификационная теория смысла на деле не могла обосновать большинство положений копенгагенской интерпретации[448]. И мало кто из физиков действительно считал, как считали члены Венского кружка, что электронов не существует. Принятая физиками позиция была просто карикатурой позиции позитивистской. Если что-то нельзя увидеть, то какое нам до этого «что-то» дело? Ведь то, что нельзя увидеть, все равно не имеет никакого содержания и смысла. А если кого-то это все равно не убеждает, для них заготовлена груда заимствованных у позитивистов (хотя и попутно при этом искаженных) аргументов, которые доказывают, почему это так, – и их вполне достаточно, чтобы большинство людей могло об этих материях не беспокоиться, особенно когда вокруг столько разнообразнейшей интересной работы для тех, кто владеет математическим аппаратом квантовой физики.
Эта мультяшная пародия на позитивизм, невзирая на все ее недостатки, вполне устраивала практически мыслящих физиков, работавших во время и после Второй мировой войны. И некоторые члены Венского кружка, такие как Шлик и Франк, действительно утверждали, что у копенгагенской интерпретации есть серьезное философское основание, коренящееся в общепринятых фундаментальных положениях логического позитивизма. Но война, прояснившая перспективы копенгагенской интерпретации, одновременно омрачила судьбы самих позитивистов.
* * *
У Венского кружка серьезные неприятности начались в середине 1930-х, когда на Европу надвигался фашизм. Стремительно ухудшающаяся политическая ситуация убедила некоторых из его лидеров и их коллег, что им лучше вообще расстаться с Европой. В 1933 году, когда Гитлер пришел к власти, Райхенбаху пришлось оставить Берлин и бежать в Стамбул, где он потом несколько лет работал в университете. Примерно в это же время фашисты захватили власть в Австрии, и к 1934 году Чехословакия оказалась в шатком положении единственного еще функционирующего демократического государства Восточной Европы. Карнап, который за несколько лет до этого переехал в Прагу и преподавал в Пражском университете, понял, куда дует ветер. При содействии американского позитивиста Чарлза Морриса в 1935 году Карнап переехал в Соединенные Штаты и вскоре получил место в Чикагском университете. Шлик оставался в Вене, но и у него появились серьезные политические проблемы: и новое фашистское правительство, и австрийские нацисты видели в нем политического и идеологического оппонента (которым он и был), а наци еще и объявили его евреем (которым он не был). В 1936 году австрийское правительство отказало Шлику в выдаче выездной визы для поездки в Копенгаген на конференцию, проходившую в доме Бора. Наутро в первый день конференции, в те самые часы, когда Бор и Франк представляли в Копенгагене свои доклады, на ступенях у входа в Венский университет к Шлику подошел его бывший студент, Иоганн Нельбек. Он четыре раза выстрелил в Шлика в упор; Шлик умер на месте. Нельбека схватили. Он сознался в содеянном и был признан вменяемым. Однако австрийские нацисты вцепились в это дело и представили его прессе в искаженном виде. За это убийство Нельбека приговорили всего к десяти годам тюрьмы. Когда в 1938 году Австрия в результате аншлюса стала частью нацистской Германии, Нельбек подал прошение о помиловании. В нем он пишет (говоря о себе в третьем лице): «Своим деянием, в результате которого был устранен еврейский преподаватель, пропагандировавший учения, враждебные и разрушительные для нации, он оказал важную услугу национал-социализму, а в результате этого акта за национал-социализм и пострадал»[449]. Нельбек был помилован нацистами после того, как отбыл всего два года из назначенного ему тюремного срока.
К тому моменту, когда в 1939 году разразилась война, единственным из основных членов Венского кружка, еще остававшимся в континентальной Европе, был Отто Нейрат. После захвата власти в Австрии фашистами он бежал в Нидерланды, надеясь продолжать свою международную деятельность из Гааги. В 1940 году он и его ассистентка сумели бежать из горящего Роттердама на лодке в Англию – нацисты вошли в Гаагу спустя несколько часов после его бегства. После войны предпринимались попытки возобновить деятельность кружка, но внезапная смерть Нейрата в декабре 1945 года положила им конец. Позитивизм как философское течение еще продолжал свое существование под новым названием «логического эмпиризма», но великая мечта Венского кружка о всемирном политическом, философском и научном позитивистском движении была мертва.
Если еще и оставались какие-то надежды на возрождение международного объединения вокруг позитивизма, они быстро рассеялись в послевоенной политической атмосфере Соединенных Штатов. После Второй мировой войны там стремительно распространилась антикоммунистическая истерия, а начавшаяся холодная война остудила активность во всех областях интеллектуальной деятельности, не исключая и философию. Движение «Единство науки», с его леволиберальной политической направленностью, антирелигиозной философией, интернационалистскими устремлениями, казалось некоторым подозрительно похожим на какой-то прокоммунистический левый фронт. В эпоху всеобщего ужаса перед «красной угрозой», как раз когда по тем же причинам отправили в ссылку Дэвида Бома, в руководимом Дж. Эдгаром Гувером ФБР составлялись досье на Карнапа, Франка и других светил позитивизма. Испытывая сильнейшее давление, заставлявшее их воздерживаться
