Сколько Люциан себя помнил, он ни разу не ощущал ничего подобного, поэтому и направился прямиком в тронный зал, откуда это все тянулось. На подходах настройка на эмоциональный фон ударила еще двумя сильными ощущениями. Первое — темное, как глубина столь ненавистной ему магии, закрытое на тысячи замков — не пробиться. Второе — полное такого отчаяния и боли, что ему стоило немалых усилий туда не свалиться аккурат с головой. Пришлось применить даже заклинание блокировки, хотя на занятиях им рекомендовали практиковать навык как можно чаще и учиться чувствовать эмоции на лету, но такое Люциан однозначно чувствовать не хотел.
Да и незачем. Здесь явно Альгор, а вот кто там еще, с отцом? Чем его так полоснуло?
У дверей предсказуемо стояла стража, которая в ответ на попытку войти сдвинула искрящиеся магией гарды.
— Вы совсем ополоумели? — неестественно-спокойно поинтересовался Люциан. — Я — тэрн-ар, или вы хотите завтра дворы мести?
— Приказ тэрн-арха: никого не пускать.
— Что значит — никого?! Я его сын!
— Приказ тэрн-арха, — как заведенный повторил стражник, второй стоял с непробиваемым лицом.
Да что там происходит-то, драхи их всех дерите?!
Выяснить или даже основательно разозлиться Люциан не успел, потому что ему пришел странный запрос от неоформленной виритты. Чего он точно не ожидал — так это увидеть еще и Ларо. Тоже белого цвета. А за ее спиной — спальню Софии Драконовой, в которой творилось какое-то безумие.
И уж тем более услышать того, что услышал:
— Люциан, ты мне нужен. Спаси ее.
Наверное, он мог ожидать всего чего угодно, только не такого. Тем более не того, что Ларо сама скажет слова «Люциан, ты мне нужен». Но что-то в ее голосе подсказывало, что нет времени выяснять, что она имела в виду, поэтому он и открыл портал сразу. К дверям дома Драконовой, и, как ни странно, дворецкий сразу же распахнул ему дверь, а потом девушка-горничная, лицо у которой было залито слезами, быстро проводила его наверх.
Там собрались все, кто мог: и Драконов с совершенно зверской физиономией, и белая как снег Мария, и… в общем-то на всех остальных ему было плевать, не плевать было только на Ларо. Она вообще была серая. И на Драконову. Та тоже цветом напоминала свежевыпавший на радость Тамеи снег.
— Она хлебнула этого зелья, — Ларо показала ему пузырек.
— Это гвеалидж, — как-то виновато произнес стоявший у кровати целитель, у которого дрожали руки.
Сильное успокаивающее? Расслабляющее и погружающее в сон? Но зачем ей…
Люциан не додумал, потому что увидел контуры жизни Драконовой. Этот навык тоже активно практиковали на военном, на поле боя всякое бывает, и ее контуры жизни размывались на глазах.
— А ты что застыл? — рявкнул он на целителя.
— Я пытался, но у меня все силы ушли на восстановление после изнасилования. Там же не только тело исцелять нужно…
— После чего? — переспросил Люциан.
— Может вы все заткнетесь и поможете ей?!
Голос Ларо привел в чувство, в который уже раз. А еще напомнил о том, что медлить нельзя, и он быстро шагнул к погружающейся все глубже в магический сон Софии. Все глубже, глубже и глубже, настолько глубоко, что дальше — только смерть. Он на ходу вспоминал все, чему учился всю сознательную жизнь, в школе, на военном. Зелья действуют мгновенно, поэтому сейчас вытаскивать девушку можно, только вливая силы и потихоньку вытягивая из этого состояния.
София ушла глубоко. Очень глубоко, он почувствовал это по тонкой, едва дрожащей ниточке пульса, которую первым делом выровнял, направляя в ее жизненные контуры собственный ресурс. Да, человек здесь однозначно не справился бы, просто не хватило бы сил. У него у самого даже пальцы дрожали, когда он вливал в нее силы, понемногу избавляя от попавшей в ее кровь концентрации самого сильного успокоительного зелья. Разрушая его изнутри светлой магией, поглощающей крупицу за крупицей усиленной волшебством настойки.
Когда София глубоко вздохнула и открыла глаза, с него, кажется, десятый пот сошел. Она обвела всех собравшихся плывущим, непонимающим взглядом — остатки зелья в ее крови еще продолжали действовать, и Люциан предпочел остановиться. Предпочел и не замечать бы, как Ленор, то есть Лена, бросилась к ней и сжала ее руку:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Зачем?! Зачем ты это сделала?!
— Я просто хотела, чтобы не было так больно… я просто хотела заснуть.
Люциан повернулся к ним спиной. Было в этом что-то глубоко личное, настолько, что даже ему смотреть было стремно. А вот всем остальным…
— На выход, — скомандовал он.
Мария сразу развернулась к дверям, целитель тоже, на ходу бормоча Драконову, что дал правильные рекомендации. Иван же посмотрел на него в упор:
— Не забывайте, что вы в моем доме, тэрн-ар.
— А вы не забывайте, что я тэрн-ар, и считайте, что это приказ. Можете пожаловаться папочке, он как раз в настроении, а сейчас вышли все.
Драконов сверкнул глазами, но все-таки вышел, забрав с собой свое превосходительно-мрачное настроение. Люциан захлопнул за ними дверь, впервые в жизни не имея ни малейшего понятия, куда девать себя. От того, что произошло, от того, что он услышал, увидел, узнал, остатки мира доосыпались к драхам в то место, о котором в приличном обществе говорить не положено. Наверное, он бы так и стоял, уткнувшись взглядом в закрытую дверь, если бы не услышал за спиной:
— Люциан… спасибо.
Заставив себя обернуться, он увидел, что Драконова спит. Теперь уже реально спит, лицо у нее порозовело, губы больше не напоминали лепестки амидастрии, цветка, который называют «туманной грозой» за его свинцово-серый цвет. Наверное, нужно быть конченым уродом, чтобы смотреть на девушку, которая только что чуть не умерла, на девушку, которая твой лучший друг, и которую изнасиловали, и думать только о другой. О той, которая сейчас кусает губы, глядя на разворошенную постель.
Если бы речь шла о Ленор, он бы сказал, что она сейчас устроит истерику, но речь шла о Лене. Поэтому он понятия не имел, что устроит она.
— Помоги мне здесь все перестелить.
— Что?!
— Это все надо поменять, — Лена посмотрела на него, указав на простыни и одеяло. — Попроси горничных принести свежее белье, а я пока постараюсь все снять так, чтобы ее не разбудить.
— Она теперь до вечера не проснется, — пробормотал Люциан, но за дверь все-таки вышел. Горничная нашлась очень быстро. Оказывается, Мария «дежурила» под дверью и наверняка подслушивала.
Разумеется, она же и позвала горничных, и в другой момент Люциану бы в голову не пришло перестилать постель кому бы то ни было. Кому бы то ни было, но не Софии Драконовой, когда об этом попросила Ленор… Лена. В удивительно синхронном молчании, а еще удивительно слаженно, они скинули грязное покрывало на пол. Поднять Софию у Лены, разумеется, не получилось, ее поднимал он, пока Лена стягивала простынь со следами того, что произошло. В голове роились тысячи вопросов, но он понимал, что не время и не место их задавать. Равно как понимал, что рядом с ней продолжает сходить с ума.
Буквально. Потому что как еще объяснить, что в таких обстоятельствах он все смотрит, смотрит и смотрит на нее. Как быстро она стягивает наволочки, как надевает новые, и все это так легко, как если бы всю жизнь это делала. Люциан готов был поспорить, что Ленор Ларо даже понятия не имеет, как это делается — даже при учете того, что с опекуном ей несильно повезло.
— Все. Клади ее. Теперь одеяло, — сказала Лена. — Здесь тоже потребуется твоя помощь.
Как вообще можно было их перепутать?
И почему ее аромат стал другим? Настолько ярче. Сильнее. От нее и раньше одуряюще пахло — какими-то луговыми цветами, свежестью, как на высокогорье, но сейчас просто голова кружилась. Кружилась от того, что она рядом. От этого аромата. Просто рехнуться можно!
— Люциан! — Она щелкнула пальцами у него перед носом. — Ау? Это одеяло тяжелее меня. Поднимешь?
Теперь пальцами щелкнул он, и одеяло взмыло в воздух. Люциан набросил cubrire silencial (Марии придется найти себе другой источник информации) и произнес:
