Шарль не подал виду, что ее высокомерный тон рассердил его. Это было высокомерие проклятых Плантагенетов, их надменность, вторая, защитная кожа. Но она была необходима и для сокрытия правды, в этом он был уверен. Магдален обошла все ловушки, содержавшиеся в этом вопросе. Ведь они оба знали, что Эдмунд де Бресс мертв. Вероятно, она была хитрее, чем ему показалось.
Он слегка засмеялся.
— Моя глупая наблюдательность, кузина.
Она тем временем взяла ложку и опустила ее в супницу, выбирая сочные, большие куски угря из ароматного жаркого из речной рыбы. Она положила их на тарелку Шарля:
— Совсем не глупая, а вполне разумная.
Она улыбнулась ему, показывая на рыбу на блюде.
— Вы не находите, что это брюшко великолепно?
— Великолепное, — согласился он, чувствуя, что его раздражение отступает благодаря этой улыбке, маленьким белым зубам, розово-красным губам, таким полным и волнующим. Раздражение перешло в желание.
— Если вы не охотитесь, кузина, может быть, мы могли бы вместо этого немного прогуляться? — предложил он. — Я уверен, что сеньор де Жерве очень занят, и мне бы не хотелось, чтобы он тратил на гостей свое драгоценное время.
Магдален еле сдержалась, чтобы взглядом не попросить помощи у Гая. Предложение провести послеобеденное время в компании кузена наполнило ее таким ужасом, как будто он предложил ей провести время в темнице донжона вместе с черными пауками и скользкими пресмыкающимися.
— Прогулка никогда не заменит охоты, милорд, — сказала она, — не правда ли, сеньор де Жерве?
— Все зависит от общества, — ответил Гай, — но ваш кузен не знает, что вам следует провести несколько часов после обеда с горничной.
С вежливой улыбкой он обратился к д'Ориаку:
— Это по совету повитухи. К сожалению, леди Магдален часто пренебрегает таким ограничением, но я на нем настаиваю. Вот почему она забыла об этом упомянуть.
— Если вы настаиваете на такой рекомендации, я подчиняюсь.
— Это в рамках моей компетенции, — сказал Гай доверительно. — Не хотите ли поохотиться с собаками, месье д'Ориак?
Спасенная, Магдален откинулась назад и уже не следила за разговором, который вертелся вокруг охотничьей темы. Спасенная на данный момент. Но невозможно было бесконечно избегать общества кузена д'Ориака.
9
Шарль д'Ориак не знал точно, когда он догадался о взаимопонимании, существующем между Магдален де Бресс и Гаем де Жерве. Последний был всегда предельно осторожен, Магдален всегда смиренна в его обществе, как следует юной женщине с представителем ее отца, облеченным властью сеньора.
Д'Ориак, которому предоставили апартаменты в помещении для гостей, на противоположной стороне внутреннего двора, конечно, оставался в неведении о тайной сети проходов в главном замке и, конечно же, не мог ничего знать о том, как по ночам между женским крылом замка и покоями сеньора скользила легкая тень Магдален. Он ничего не ведал о безудержных взрывах смеха и вспышках страсти. Зато Шарль видел другое: какой-нибудь взгляд или улыбку, которыми они обменивались, когда глаза сеньоры озорно блестели, а глаза сеньора прищуривались в ответ на прикосновения, легкие касания пальцев или вдруг белая рука ложилась без всякого основания на руку сеньора, а его большая рука скользила по ее талии, по изгибу ее плеча. От мужчины с недобрыми намерениями, да еще снедаемого пылким желанием, такое не могло ускользнуть.
Шарль д'Ориак наблюдал внимательно. Он заметил, что сеньор де Жерве играет на своей лютне, а сеньора вышивает на пяльцах у окна красивой прямоугольной комнаты в дождливый день, когда нельзя выйти на улицу. Он слышал, как сеньор де Жерве поет мягкие, мелодичные песни трубадуров о любви и рыцарской верности, и он слышал тоску в его голосе.
Он заметил, как сеньора под ярко-голубым декабрьским небом внимательно следит за дерущимися на поединке рыцарями на учебном плацу. В ее поведении усматривалось нечто большее, чем простое любопытство, скорее — желание быть поддержкой прибывших рыцарей. Хотя волноваться за Гая вряд ли нужно было.
Гай де Жерве был известен как один из самых искусных рыцарей Англии и Франции, и глядя, как он гарцует на лошади, с какою меткостью летят его копья, было ясно почему. Холодная голова, длинное туловище, гигантская сила и годы рыцарской подготовки сделали этого человека непобедимым в открытом бою.
Шарль видел, как сеньора радостно хлопала в ладоши в меховых перчатках, как краснели ее щеки — гораздо больше, чем от морозного воздуха, как ее глаза загорались огнем, когда она поздравляла своего рыцаря-триумфатора, приветствовавшего ее с коня.
Он заметил и принял к сведению, что все касающееся Магдален де Бресс обращало на себя пристальное внимание Гая де Жерве. Что она ела, что она пила, когда она гуляла или ездила верхом и как далеко, когда она удалялась к себе на ночь, — ничто не укрылось от его бдительного внимания. Малейший намек на усталость или налет бледности на лице влекли деликатный совет, иногда вызывавший ее шутливый протест, но сеньор де Жерве всегда одерживал верх и сеньора извинялась и удалялась на отдых в свои покои.
Такая забота о беременной подопечной показалась Шарлю д'Ориаку чрезмерной, даже принимая во внимание заботу герцога Ланкастерского, сюзерена Гая, о безопасности и здоровье будущего ребенка. Здоровый ребенок рода Плантагенетов мог бы гарантировать закрепление за Англией наследства рода де Бресс, несмотря на смерть отца, Эдмунда де Бресса.
Шарль д'Ориак поглаживал острый подбородок и размышлял. У сеньоры Магдален не было явных признаков беременности, каковые уже должны были быть. Ведь Эдмунд де Бресс был убит в начале августа. Если она забеременела незадолго до его смерти, ей следовало быть, как она и говорила, на пятом месяце. Но по ней этого никак не заметно. Шарль был озадачен.
Магдален так и не привыкла к своему кузену, хотя прошел уже не один день его пребывания в замке. Гай считал своей обязанностью занимать гостей так, как это было положено с точки зрения родства и их ранга. Были псовые и соколиные охоты, прогулки, большие пиры, вечера с музыкой и танцами, но Магдален все сторонилась Шарля д'Ориака. Когда она невольно встречалась с ним взглядом, ей казалось, что она проваливается в темноту, что на нее веет сыростью и застоявшимся воздухом, что на нее надвигаются неведомые пресмыкающиеся.
Он же старался вести себя как можно более приветливо. Он мог танцевать, рассказывать истории, сочинять элегантные песни и аккомпанировать себе на лютне. Он расточал Магдален утонченные комплименты, преклонялся перед ней, как перед недосягаемой леди манора. Тем не менее ее страхи росли с каждым днем. Она больше не говорила Гаю об этом, так как он стал бы упрекать ее за глупые причуды. Магдален была подчеркнуто учтива с кузеном, пытаясь изо всех сил скрыть свою неприязнь под маской любезности. Она позволяла себе язвительность и иногда острословие, хотя заметила, что язвительность раздражает кузена. Он же всегда прикрывал свою досаду улыбкой или смехом, но глаза его говорили о другом, и в смехе было мало искренности. Ей было вполне достаточно досаждать ему, и она продолжала это делать под маской остроумия и всегда как будто ни в чем не бывало, как если бы это ничего не значило.
