Кен умоляюще смотрел на меня.
- И ты уверен, что он повесит это на нее?
Я неумолимым тоном продолжал:
- Ты ведь не веришь в эту белиберду, что, мол, Микис начал хватать её и так далее, а? Это версия для защиты. А я видел, что произошло. Она сидела, выпила стаканчик узо с ним, а потом встала и опустошила весь магазин в его грудь. Через стол. В этот момент он сидел за столом. Вот так она и убила его.
Он не отрываясь смотрел на меня некоторое время, потом опустошил свой стакан и поставил его на стойку. Потом покачал головой.
- Я все ещё не верю в это. Не понимаю, почему? Разве так заставляют человека заговорить? Конечно, не так, правильно?
- Но зато это был хороший способ заставить его перестать говорить, ответил я. Он резко поднял на меня глаза. А я пояснил: - Ты же узнал, что Микис сплавляет следующую партию через Триполи? И она попыталась сделать так, чтобы наваб и Хертер ничего об этом не узнали.
Кен долго-долго смотрел на стойку. Затем спросил:
- Ты хочешь сказать - чтобы полиция не заявилась сюда?
- Да. Анастасиадис догадался, что мы здесь, раз не прилетели в Афины. Они уже были бы здесь, если бы не тот фронт. Тут от Афин восемьдесят-девяносто миль.
Он кивнул, словно это что-то решало. Я налил себе ещё коньяку. Я уже выпил больше, чем мне хотелось, но я ещё не кончил рассказа и нуждался в какой-то помощи.
- Она была частью твоих планов, Кен. И должна была быть: она была единственным существом, которое давало смысл всем этим поискам. Она прекрасно понимала, что Хертер и наваб не найдут этих драгоценностей. Сами не найдут. И ты был для них большим шансом. Так что когда ты разыскал драгоценности, то складывался такой план: ты, она и драгоценности скрываются в тихом месте. - Я отпил коньяку и продолжил рвать на куски его мечту. - Но прежде всего ей нужны были драгоценности. Они означали для неё свободу, новую жизнь и все такое прочее. Ради них она готова была закопать наваба. И тебя, однако, тоже. Когда ты не нашел их, а я нашел, она пыталась переключиться на меня. - Кен слушал, не отводя взгляда. А я шел, как танк. - Она пришла ко мне в номер в Триполи и сделала мне одно предложение. О, оно было так прекрасно обставлено, но смысл его был прост: возьми драгоценности себе - и тогда можешь взять и меня.
Лицо его сделалось похожим на побитый ветрами и дождями камень.
Потом он кивнул и как-то очень обыденно произнес:
- Да, это она могла. - Я с глупым видом уставился на Кена. А Кен добавил: - Я любил её.
Он раскрыл ладони, стакан выпал и разбился у его ног.
Я медленно опустил голову вниз, поднял, опустил, поднял, сам не зная зачем. Потом произнес:
- Она снова ушла с ним, Кен. Раз мы не обзавелись этим добром, она снова ушла к нему. В прошлый вечер ты наверняка сказал ей, куда мы собираемся - а она пережала ему. Только так они могли узнать.
Кен кивнул. Вдруг шум двигателя "Пьяджо" потряс помещение. Я прислушался к этому звуку, в первый момент не в силах поверить, потом бросился к двери.
- Остынь, - услышал я голос Кена.
Я уже взялся за щеколду, когда обернулся. Кен наставил на меня "вальтер".
- Он убьет себя, - сказал я. - И её.
- Отойди от двери.
Я отпустил щеколду и медленно сделал несколько шагов назад.
- Пусть использует свой шанс, - сказал Кен. - Ветер хороший. А я его научил.
Вот завелся и второй двигатель.
- Какой это шанс? - возразил я. - Ей лучше предстать перед судом.
Кен на меня не смотрел, но "вальтер" продолжал. Потом Кен встал и пошел к двери, прислушиваясь к рокоту двигателей.
- Я не хочу, чтобы она оказалась под судом.
В рокоте двигателей ему послышался изъян, он кивнул сам себе.
Я распахнул дверь и выскочил на солнце. На улице шум был громче, отдаваясь туда-сюда от стен. У своих дверей скучились местные жители, а два мальчишки побежали впереди нас.
Кен запихнул "вальтер" под куртку, и мы бросились бежать, стараясь не споткнуться на неровной мостовой.
Двигатели стали набирать обороты, когда вы выбежали за пределы деревни и оказались у спуска к равнине. Собирались и другие жители острова.
"Пьяджо" ещё не двигался с места. Двигатели набирали обороты, и нос "Пьяджо" прижимался к траве. Но вот тормоза отпущены, нос приподнялся, снова прижался к земле, и "Пьяджо" пошел в разбег.
Машина, казалось, шла очень медленно, кренясь и пошатываясь, преодолевая высокую траву. Но вот пошла трава помельче, скорости прибавилось, песок полетел из-под колес. Наконец "Пьяджо" вышел на чистый песок и побежал навстречу морю. Нос приподнялся, завис, машина мгновение пробежала на одном главном шасси и тяжело поднялась в воздух, задирая нос в небо.
- Нос книзу, нос книзу, - прошептал Кен.
"Пьяджо" ещё не летел, он еле оторвался от моря и держался над ним на опасной высоте и на минимальной скорости. Он хотел набрать высоту, но не мог, потому что слишком задрал нос и при таком угле нельзя было прибавить в скорости. Наваб не был настоящим пилотом и не знал, что порой приходится жертвовать высотой, как бы низко ты ни шел, чтобы получить прибавление в скорости...
И вот машину достала волна. Она ударила по левому колесу и взорвалась в винте, образовав облако, словно это был дым от выстрела. "Пьяджо" покачнулся, нос приподнялся, крыло коснулось волны, прошив её, и на мгновение самолет завис, дрожа всем корпусом.
Подошла следующая волна и почти лениво зацепилась за кончик крыла, самолет внезапно завалился через крыло и ударился о воду.
Быстро улеглись брызги, и мы мельком увидели брюхо самолета и шасси в водовороте пены. Потом пену отнесло волной. "Пьяджо" скрылся в морской пучине.
Волна гулко ударилась о берег.
Что-то наподобие вздоха прокатилось по кучкам собравшихся жителей деревни. Когда я посмотрел на них, они поспешно отводили глаза, начинали суетиться и неспешно двигаться в сторону деревни. Внизу двое мужчин побежали за лодкой.
- Я смог бы, даже с одной рукой, - сказал Кен. - Я смог бы...
- Она тебя не просила, - ответил я.
Он кивнул и продолжал стоять, глядя в море и растирая левую руку.
- В конечном итоге никто не становится богатым, - произнес Кен. Я думал, что он разговаривает сам с собой, пока он не сказал: - А что, ты говоришь, ты получил за ту первую партию?
- Пять тысяч фунтов. Часть из них пойдет на ремонт "Дакоты". А часть лучше отдать жене Моррисона.
Он кивнул.
- Да, никто не становится богатым.
Я протянул руку и достал "вальтер" у него из за пояса, и он не пытался остановить меня. Подойдя к краю скалы, я забросил его подальше в море, куда поглубже. Я моргнул, когда пистолет шлепнулся в воду. Забросил я и "беретту", но она пролетела меньше. Потом я повернулся и пошел прочь. К нам скоро прицепится Анастасиадис - за неоднократный назаконный въезд в страну, так что не надо давать ему дополнительный повод - незаконное хранение оружия.
"Люгер" оставался, но он нужен по делу Хертера.
- Как ты думаешь, они поверят нашим россказням? - спросил Кен.
Я пожал плечами.
- А других у них все равно нет. Пока что, по крайней мере.
Кен взглянул на меня и криво улыбнулся.
- Знаешь что, Джек, получается? Столько людей пытались прихватить эти драгоценности с собой, а она, как бы там ни было, оказалась ближе всех к этой цели.
Он усмехнулся, потом на лице у него появилась гримаса страдания и боли. Я кивнул в ответ. Такая уж это была женщина. И не только такая.
Позже я расскажу Кену о трех 20-каратных голкондах, которые я изъял из большого ожерелья той первой партии и зашил их под значок форменной фуражки. Каждый, по моим прикидкам, тянул на 30 тысяч фунтов по ценам официального рынка. В Тель-Авив мы, конечно, их не повезем, но и получим за них не по десять процентов. Эти три камешка - кто про них знает, кто их отследит? Тем более у меня на руках бумага, что наваб сполна получил все утраченное.
В целом, по моим прикидкам, будет тысяч за сорок фунтов. Хватит. На обоих.
Те двое уже выгнали, наверное, лодку в море. Но что они там найдут? На море не остается отметин, только оно оставляет - волнами и ветрами. А внизу все будет тихо и спокойно, и скоро все там приобретет такой же старый вид, как в роще высоких кипарисов.
