Мун подергал Блэара за рукав.
— В чем дело? — Блэару пришлось почти кричать, чтобы его расслышали.
— Я говорю, я нашел Силкока, — прокричал Мун в ответ.
— Кого?
— Силкока, того человека, которого вы искали. Если он вам еще нужен, то пожалуйста. Это же ваше расследование.
Глава пятнадцатая
Они ехали вдоль канала в коляске начальника полиции, отделанной черным лаком и бронзой так, что она больше походила на похоронную карету. Блэар не снимал шляпу, хотя голову его будто пронзало иглами: из-за тряски внутренняя кромка шляпы ерзала по швам, натирая их. По настоянию Муна вместе с ним поехал и Леверетт. Густые облака закрывали небо так плотно, что почти стемнело, хотя до вечера было далеко. Фабричные трубы в слабом боковом освещении чем-то походили на колонны, стоящие вдоль Нила.
Мун все еще находился под впечатлением события, с которого они уехали:
— Это же надо, какие лапы, а? Верно сказал Эрншоу: в целях воспитания такое полезно показывать. Как вам кажется, мистер Леверетт, не стоило бы продемонстрировать эти лапы каждому уиганскому хулигану? Быть может, хоть так удалось бы припугнуть их и добиться тут некоторого порядка?
— Вы серьезно? — поинтересовался Блэар.
— Женщины все отпрянули назад при виде этих лап, так? По-моему, имей мы возможность показать при необходимости парочку подобных штуковин, народ в городе стал бы вести себя куда лучше.
— Попросите лорда Роуленда. Возможно, он сумеет раздобыть для вас еще одну пару. Тогда одна будет у Королевского общества, а вторая — у вас. Сможете демонстрировать ее в школе или у себя дома.
— Шутите, да? Мистер Блэар, что, шутит? — повернулся Мун к Леверетту, сразу заерзавшему и как-то сжавшемуся на сиденье; так съеживается высокий человек, стараясь остаться незамеченным. — Вот что мне нравилось в вашем отце, мистер Леверетт, так это полное отсутствие чувства юмора.
— Это верно, юмора у него не было, — согласился Леверетт.
— Я всегда понимал, что именно он имел в виду. Хочу думать, что и вас я тоже понимаю.
Леверетт посмотрел куда-то в сторону и молча кивнул.
— А я не шутил, — проговорил Блэар, обращаясь к начальнику полиции. — Как ученый вы по меньшей мере ничем не хуже Роуленда.
Мун немедленно переключил внимание с Леверетта на Блэара:
— Но когда Роуленд в одиночку противостоит гигантской обезьяне, на дикарей это должно производить огромное впечатление.
— И производит, не сомневаюсь. К тому же он не просто противостоит обезьяне, он ее выслеживает, заманивает в ловушку и выстрелом разносит ей череп.
— Насколько я слышал, лорд Роуленд — меткий стрелок. А с добывания редких экземпляров, как любит говорить Эрншоу, берет старт зоология.
— Таксидермия.
— Ну, называйте как хотите, но в любом случае это же начало науки и цивилизации, верно?
Блэар оставил этот полувопрос без ответа. Вплоть до самого сегодняшнего дня он полагал, что Роуленд находится где-нибудь в Занзибаре или в Кейптауне, на другом конце света. Появление его в Уигане, да еще когда его встречали как второе пришествие Христа, стало для Блэара настоящим потрясением. Отрезвляюще подействовало на Блэара и то, что, как выяснилось, он совершенно не понял настоящих места и роли Эрншоу. Но если последний — не поклонник, то ради чего же Шарлотта Хэнни тратит на него свое время? Блэар достал пакетик и высыпал на ладонь немного порошка.
— Мышьяк? — поинтересовался Мун. — Что-то мне не верится, что Ливингстон пользовался им в своих экспедициях, а?
— Он принимал опий. — Блэар забросил порошок в рот, проглотил его и тотчас же ощутил, как горечь заполняет рот, горло, даже голову. — Расскажите мне о Силкоке.
— Славный малый, но головорез. Из тех, кто, если не сможет обыграть вас в карты, обязательно подстережет потом в темной аллее. В январе я дважды предупреждал его, чтобы он убирался из Уигана, второй раз уже после пожара в шахте. Ну, теперь мы его загнали в угол.
— Кто-нибудь расспрашивал его о Мэйпоуле?
— Нет. А вы сами никогда не вступали в конфликт с законом, мистер Блэар?
— Почему вы об этом спрашиваете?
— Потому что у вас такой вид. Не то чтобы волк в овечьей шкуре. Скорее явный волк, но с косынкой на шее. Другой человек мог бы подумать, что вы ее повязали для красоты. А, на мой взгляд, вы просто собрались кого-то съесть и заранее подвязали салфетку. Так что когда до меня доходят разговоры о вашей стычке с Биллом Джейксоном и о том, что вы его победили, то склоняюсь к мысли, что мой инстинкт меня не обманывает.
— И откуда же они до вас доходят?
— Отовсюду. Насколько я слышал, Джейксон полагает, будто вы приударяете за его девушкой. Но вы ведь не настолько глупы, верно?
Блэар почувствовал острое жжение вдоль наложенных Розой швов. Причиной его мог стать мышьяк, но мог и Мун.
— Вы ведь не так глупы, верно? — повторил Мун. — Женщины гораздо хуже, чем мужчины. Это факт. Вам известно, что в лазаретах британской армии большинство коек занято жертвами венерических заболеваний, полученных от проституток и женщин легкого поведения?
— Но ведь эти болезни передаются в обе стороны, верно?
— Как передаются — по неведению или профессионально, вот в чем разница.
— Мне всегда казалось, в мирное время профессия солдата в том и состоит, чтобы разносить венерические заболевания.
— Опять вы шутите, мистер Блэар, а вот на юге Англии женщин легкого поведения изолируют в специальных лечебницах, и ради их же собственной пользы. А здесь, на севере, нет никакого контроля.
— А как бы вы их определяли? По оголенным рукам? Или по брюкам?
— Для начала хотя бы так.
— То есть вы имеете в виду шахтерок?
— Я имею в виду, что шахтерки — женщины, которые решили вернуться в первобытное состояние. Дело не только в штанах и вообще не в том, как они одеваются. Вы полагаете, парламент стал бы заниматься этими женщинами, если бы речь шла только о штанах? Брюки — всего лишь один из символов цивилизации. Какое мне дело, ходят ли они в брюках, в юбках из морских ракушек или вообще голыми? Да никакого! Но меня тревожит отказ соблюдать принятые правила поведения. По собственному прискорбному опыту могу вам сказать, что цивилизация есть не что иное, как правила, принимаемые для всеобщего блага. Не знаю, как обстоят дела в южных странах, но, когда англичанка облачается в штаны, она тем самым отбрасывает всякие приличия и все соображения, связанные с ее полом. Верно, все эти соображения не более чем одно из правил; но именно они-то и отделяют нас от обезьян. Бесспорно, в шахтерках есть свое очарование. Сам епископ, когда он был молодым человеком и еще не принял сан, тоже имел обыкновение ускользать в город через какую-нибудь из старых штолен, чтобы походить по девочкам. Еще ведь святой Валентин, кажется, говорил: «Ниспошли мне воздержание, Всевышний, но только не спеши»?
— Святой Августин.
— Хэнни был именно таким. Не одной девушке пришлось уехать из Уигана с прокомпостированным билетом, вы меня понимаете? — Мун притиснулся поближе к Блэару. — Можно спросить: а как африканцы цивилизуют своих женщин?
Блэар выпрямился и чуть откинулся назад.
— Никогда не слышал, чтобы об этом говорили в таких выражениях. Да вы просто настоящий антрополог.
— Полицейский должен уметь смотреть на мир широко.
— В Африке женщинам делают надрезы, вставляют затычки в нос, пластины в губы, навешивают гири на ноги, частично обрезают половые органы.
— И что, помогает? — Мун даже поджал губы.
— Женщины считают все это нормальным.
— Вот видите! — проговорил Мун. — Самое хорошее правило: женщина должна знать свое место.
Движение по каналу всегда периодически замирает там, где судам приходится шлюзоваться, прежде чем они смогут продолжать путь по очередному отрезку русла, уровень воды в котором выше или ниже, чем в предшествующем. Однако стоило только Блэару спуститься ближе к последнему из расположенных на уиганском канале шлюзов, как ему стало ясно, что шлюз этот вообще не работает, и давно. По обе стороны от него, нос к корме, выстроились длинные очереди ожидавших прохода судов, а рядом собралась толпа людей — матросы с проплывавших барж, посетители расположенных вдоль канала многочисленных питейных заведений, берега облепили повыпрыгивавшие с барж дети.
Сами баржи являли собой подлинное чудо инженерного искусства — длиной в пятьдесят футов и узкие, шириной лишь в семь, каждая из них способна была тем не менее вместить двадцать пять тонн угля или, если она обслуживала фабрики фарфоровой посуды, то кремниевого песка или костяной муки. Более того, на каждой из барж имелась шестифутовая каюта, служившая домом для семьи из шести-семи неизвестно как втискивавшихся в нее человек. Корму такого суденышка обычно украшали нарисованные белые замки или же красные ланкаширские розы. И хотя в любую минуту мог полить дождь, толпа не расходилась, явно привлеченная если не уличной пантомимой, то каким-то не менее захватывающим зрелищем. Про лошадей, клейдесдальских тяжеловозов, что используются для проводки барж, все забыли, и они мирно отдыхали прямо в упряжи. По палубам носились, громко тявкая, собаки. Муну, Леверетту и Блэару пришлось локтями прокладывать себе путь через толпу.
