обоих. Вместе или по отдельности – решайте сами.
Мэнни – парень уживчивый, неконфликтный, ему все равно, чем два человека занимаются наедине. Надеюсь, Себастьяна это успокоит… Нет, он застыл как статуя. Разок оглянувшись, Мэнни уходит, и Себастьян обрушивается на меня:
– Что ты ему наговорил?!
Я поднимаю руки в знак капитуляции.
– Сбавь обороты, ладно? Я не говорил ему ничего. Мэнни только что сказал, что видел нас в горах.
Боже… Который из походов засек Мэнни? Мы же много раз восхождения устраивали, постепенно расслабились и целовались на склонах, как за закрытыми дверями. А Мэнни что-то видел… В тот момент он мог быть не один… От таких мыслей в животе у меня начинается революция.
Себастьян отворачивается. Его профиль – воплощение подавленного гнева. Пожалуй, сейчас я впервые по-настоящему чувствую, что мы пара. По горькой иронии происходит это в пустеющем школьном коридоре. Поблизости только несколько копуш, которым невдомек, что у нас роман, что мы целовались, что я видел Себастьяна во власти экстаза, что я держал его за руку, когда он плакал. Что я видел его отзывчивость и раздувался от гордости, ведь этот парень мой. Ни в одной из тех ситуаций наша связь не ощущалась так остро, как сейчас, когда мы на грани крупной ссоры.
– Что случилось у озера?
– Чьи-то приятели включили мудаков. Мэнни подошел к нам с Осенью и сказал…
– Осень тоже в курсе? – спрашивает Себастьян неожиданно высоким голосом.
Мимо проходит девушка – Себастьян мгновенно берет себя в руки, прячет гнев под своей фирменной маской и выдает доброжелательное: «Привет, Стелла!»
Девушка удаляется, и я через ближайшую дверь увожу его на парковку. Здесь ни души: ни учителей, ни учеников, даже прохожих на тротуаре не видно, тем не менее Себастьян держит приличную дистанцию. «По-мормонски приличную дистанцию», – мысленно стебусь я.
– Мэнни однозначно нас видел. В тот день у озера один мудак обозвал другого педиком. Мы с Осенью собрались уезжать, а Мэнни подошел к нам и извинился за мудаков. Получилось неловко, так же, как и там. – Я показываю на школьный коридор. – Осень потом часа два донимала меня расспросами.
– Таннер, это просто ужас! – Себастьян свирепо на меня смотрит, потом отводит взгляд и медленно выдыхает. Точь-в-точь огнедышащий дракон!
– Слушай, Мэнни видел нас. Не одного меня, а нас. Я радужным флагом не размахиваю и о бисексуальности своей на каждом углу не кричу. Осень, моя лучшая подруга, узнала о ней неделю назад. И про тебя я ей не говорил. Я сказал, что ты мне нравишься, а не про то, что мои чувства взаимны.
– Я подумал… После субботнего вечера… – Себастьян качает головой. – Я подумал, что ты мог что-то рассказать Эрику или Мэнни.
– С какой радости? – Следующую фразу говорить явно не стоит: она по-детски мелочная, но язык мой ЦУ игнорирует. – Только если бы захотелось поделиться с кем-то эмоциями от важного для меня события.
Себастьян вскидывает голову.
– О чем это ты?
– Только о том, что ты мог бы и вчера объявиться, и не игнорить меня сегодня, когда увидел на семинаре.
Себастьян раздраженно кривится.
– Таннер, вчера я был занят.
О-па, а это как пощечина! Раскрытой ладонью, до красного следа на щеке.
– Церковные дела заели?
Разумеется, Себастьян в долгу не остается.
– Представь себе, по воскресеньям мы занимаемся церковными делами. Попроси свою мать тебя просветить. Если она помнит.
Раз…
Два…
Три…
Четыре…
Пять…
Я отсчитываю секунды, напоминая себе, что Себастьян боится, что он сбит с толку. Если бы я взглянул на нашу перепалку со стороны, то наверняка сказал бы себе: «Это не твой гемор, а Себастьянов. Не встревай». Только разве этот гемор меня не касается? Хотя бы чуть-чуть? Разве мы не вместе его лечим?
Себастьян отвернулся, вцепился себе в волосы и мерит шагами угол парковки. Еще секунда, и он сбежит. А ведь он, скорее всего, об этом и мечтает. Дело не в том, что он не хочет конкретно этой разборки, а в том, что разборок он не хочет вообще. Он хочет отношений без привязок, свободных, как облако, – сегодня они есть, а завтра могут запросто раствориться в тумане.
– Ты вообще собираешься признаться родителям, что ты гей? – спрашиваю я.
Себастьян ничуть не удивлен, что я быстро перевел стрелки. Ни испуга, ни замешательства не чувствуется. Он мрачнеет пуще прежнего и отступает еще дальше от меня.
– Мне нужно со многим определиться, прежде чем заводить такой разговор с родителями.
Я не свожу с него глаз.
– Себастьян, ты гей или нет?
Ну конечно, он гей.
Да ведь?
Он смотрит на меня как на чужака.
– Не знаю, как на это ответить.
– Варианта всего два.
– Я знаю, каким хочу быть.
– Каким ты хочешь быть? – переспрашиваю я в полном шоке. Что еще за хрень?
– Хочу быть как Христос – добрым и великодушным.
– Разве я об этом спросил? Ты уже такой! А еще ты чудесный, верный, заботливый. Поэтому я и люблю тебя. Все эти качества уже при тебе. Гомосексуальность их не отменяет.
Ну вот я и высказался… Не о гомосексуальности. О любви. Я четко вижу, как Себастьян улавливает и как усваивает смысл моих слов.
Он чуть слышно произносит мое имя и отводит взгляд.
Я только что признался ему в любви, а он даже не смотрит на меня.
– Себастьян, ты меня слышал? Я тебя люблю. Это хоть как-то отложилось?
– Отложилось, – кивает он.
На щеках у Себастьяна вспыхивает румянец. Вспыхивает и не гаснет. Я знаю, что это от счастья, – по оттенку розового вижу. Я знаю, какого цвета его эмоции, прикольно, да?
С одной стороны ему нравится мое признание, с другой – нет.
– Для тебя это перебор?
– Да, пожалуй, – отвечает Себастьян. – Просто как-то все сразу… И дело не в твоем вопросе… – Он украдкой оглядывается и понижает голос: – О том, гей я или нет. Для меня это перебор, потому что книга выходит, потому что скоро ехать на миссию, и еще миллион разных «потому что».
– То есть сейчас мое признание слушать несподручно?
– Нет, Таннер! – Себастьян морщится. – Я просто не уверен, что смогу ответить взаимностью на чувство, которое ты хочешь подарить мне.
– Дело не в желании подарить любовь! – Мне аж смешно становится. – Я просто люблю, и все.
Себастьян смотрит на меня как на ненормального.
Как будто он мне не верит.
– Я люблю тебя, потому что ты – это ты, а не за румянец, не за цвет глаз, не твои чудесные прикосновения, – говорю я, и Себастьян снова краснеет. – То, что я люблю в тебе, не
