в Юте?
– Прости, есть еще кое-что. – Я поворачиваюсь к Себастьяну и целую его.
– Я про звезды ничего не знаю, – признается Себастьян, когда я снова поднимаю глаза к небу. – Давно хочу восполнить пробел, да все руки не доходят.
– Вон созвездие Девы, – показываю я. – Видишь, сверху четыре звезды образуют кривоватую трапецию? А под ней Поррима и Спика, они как нить воздушного змея, да?
Себастьян щурится и придвигается ко мне, чтобы лучше увидеть то, что я показываю.
– Вон то созвездие?
– Нет, ты на Ворона показываешь. Дева, она… – Я двигаю ему руку, и она замирает у меня над грудью. Мое бедное сердце сейчас выскочит прямо в нее. – Она вот здесь.
– Ага, точно, – шепчет Себастьян и улыбается.
– Вон та яркая точка – Венера.
Себастьян шумно втягивает воздух.
– Да, я помню…
– Рядом с ней плотное скопление, видишь? Это Плеяды. Кажется, что звезды в нем сближаются.
– Откуда ты все это знаешь? – спрашивает Себастьян.
Я поворачиваюсь и смотрю на него. Он близко, так близко, и тоже на меня смотрит.
– От папы. Поздними вечерами в походах заняться особо нечем – только делать сморы[57], рассказывать страшилки и созвездия разглядывать.
– Самостоятельно я могу найти лишь Большую Медведицу, – признается Себастьян и опускает взгляд мне на губы.
– Если бы не папа, я тоже ничего не знал бы.
Себастьян отводит взгляд и снова поднимает глаза к небу.
– Классный у тебя папа.
– Да, очень.
Сердце болезненно сжимается: у меня лучший папа на свете, отчасти потому что он все обо мне знает и любит таким, как есть. А от Дэна скрыта целая сторона жизни его сына. Я могу вернуться домой, рассказать папе о каждой минуте сегодняшнего дня – даже как лежал с Себастьяном на капоте бывшей маминой «камри», – и между нами ничего не изменится.
Видимо, у Себастьяна те же мысли.
– Я все вспоминаю, как крепко папа обнял меня тогда в лесу, – говорит он, прерывая молчание. – Жизнью клянусь, хотелось мне одного – чтобы он мной гордился. Странно говорить об этом вслух, но гордость отца я воспринимаю как внешнее подтверждение того, что Бог тоже мной гордится.
Вот что тут скажешь?
– Не представляю, как отреагировал бы папа, узнай он, где я сейчас. – Себастьян смеется, поглаживая себя по груди. – Съехал по грунтовой дороге в закрытую для въезда береговую зону, лежу на капоте машины со своим бойфрендом…
Это слово до сих пор приводит меня в трепет.
– Я так горячо молился, чтобы меня не тянуло к парням, – признается Себастьян, и я поворачиваюсь к нему лицом. Он качает головой. – А потом мучился, типа у людей серьезные проблемы, а я прошу о мелочах. Но вот я встретил тебя…
Мы оба позволяем фразе оборваться. Я предпочитаю думать, что она заканчивается так: «…и Господь сказал, что ты для меня предназначен».
– Угу, – говорю я вслух.
– Значит, в школе никто не знает, что тебе нравятся парни, – говорит Себастьян, и я отмечаю, что он упорно избегает слов «гей», «би», «квир». Сейчас самое время перевести разговор на Осень/Мэнни/Джули/Маккенну, хотя эту тему легко опустить. Кто знает, что услышали девчонки. Мэнни о своей догадке пока помалкивает, Осень под страхом смерти пообещала держать язык за зубами. У Себастьяна есть свои секреты, так что и я имею право на свой.
– Никто не знает. Я же встречался с девушками, вот меня и считают натуралом.
– Все равно не понимаю, почему ты не заведешь девушку, если можешь.
– Дело не в том, что я могу, а в человеке. – Я накрываю его ладонь своей и переплетаю пальцы наших рук. – Осознанно выбирать я не способен. Не больше, чем ты.
Чувствую, Себастьяну не нравится мое объяснение.
– Думаешь, ты сможешь когда-нибудь открыться кому-то, кроме самых близких? Если начнешь жить с парнем, ты… решишься на каминг-аут?
– Если ты придешь ко мне на выпускной, все всё поймут.
– Что?! – в ужасе восклицает Себастьян.
Я улыбаюсь, но чувствую, что губы дрожат. Я не собирался заговаривать о выпускном, хотя и не зарекался.
– А если бы я пригласил тебя?
Судя по выражению лица, чувства у Себастьяна самые противоречивые.
– Знаешь… Нет, я не смог бы.
В сердце у меня гаснет лучик надежды, впрочем, я не удивлен.
– Все в порядке, – говорю я. – То есть я, конечно, хотел бы с тобой пойти, но что ты согласишься, не ждал. Я даже не уверен, что сам на сто процентов готов к такому.
– Так ты собираешься на выпускной?
– Да, может, с Осенью пойду, если она кинет Эрика, – отвечаю я, снова глядя на небо. – Мы друг у друга вроде запасных аэродромов. Осень хочет, чтобы я пригласил Сашу.
– Сашу?
Я отмахиваюсь, мол, влом такое объяснять.
– Ты когда-нибудь был с Осенью?
– Мы тискались разок. Кайфового кайфа не вышло.
– Для тебя или для нее?
– Для меня. – Я поворачиваюсь к нему и улыбаюсь. – За Осень ответить не могу.
Взгляд Себастьяна скользит мне по лицу и останавливается на губах.
– По-моему, Осень влюблена в тебя.
Об Осени мне сейчас говорить не хочется.
– А ты?
Похоже, Себастьян не сразу догадывается, о чем я. Гладь его лба нарушает морщинка, проступившая меж бровями. Потом морщинка уходит, и глаза вылезают из орбит.
Впоследствии я буду вспоминать этот момент и гадать, почему Себастьян меня поцеловал: потому что не хотел отвечать или потому что считал ответ настолько очевидным, что не мог не поцеловать? А прямо сейчас он подается вперед и ложится на меня, его губы такие горячие, такие знакомые… Эмоции превращаются в лаву и заполняют мне грудь.
Я вспоминаю этот момент, но реально не могу описать его словами. Себастьян касается меня, клеймит ладонями, обжигает кончиками пальцев. Хочу как-то запечатлеть происходящее, не только чтобы запомнить, но и чтобы объяснить. Почти невозможно облечь в словесную форму наше горячечное, отчаянное, исступленное безумие. Если только сравнить его с волнами, хлещущими о берег, с неукротимо дикой силой воды.
Когда его прикосновения из робких превращаются в уверенные и целенаправленные, когда я не выдерживаю, а он не сводит с меня пылающего экстазом взгляда, незыблемым остается одно – мы оба понимаем, насколько это хорошо, насколько правильно. Этот момент и наше безмятежное счастье после него не подлежат исправлению. Такое не перепишешь и не сотрешь.
Глава семнадцатая
Когда я приезжаю домой, папа еще не спит. В руке у него чашка чая, на хмуром лице большими буквами написано «Ты едва не нарушил комендантский час!».
Чувствую, уголки рта у меня ползут вниз под тяжестью извинений. Нетушки, улыбка
