Шу Э появилась в Речном храме, не утруждая себя тем, чтобы входить через дверь. Чангэ в хижине не оказалось, но свёрнутое верхнее одеяние лежало возле циновки, на которой даос спал. Шу Э верно предположила, что Чангэ отправился к водопаду. Она собрала одежду Чангэ и отправилась туда же. Слух у неё был отличный, она далеко расслышала, как стучат зубы у истязающего себя ледяной водой даоса.
Шу Э остановилась у кромки воды – водопад образовывал озерцо – и, поглядев на Чангэ, сказала:
– Никогда не понимала, зачем при культивации истязать физическое тело. Какое благотворное влияние на душу или Ци могут оказать физические страдания?
Чангэ хмуро поглядел на неё в ответ. Меньше всего ему хотелось сейчас видеть Шу Э. Он только-только взял под контроль собственные инстинкты, и корень жизни начал засыпать…
Солнце золотилось вокруг, роняя блики на воду и солнечных светляков на землю. Шу Э действительно была хороша собой. Её расшитое золотом одеяние отражало свет, а серые глаза поглощали тени, превращаясь в провалы, похожие на разломы миров. Разве так должен выглядеть птичий дух? Чангэ ощутил, как растёт беспокойство корня жизни.
– Уходи, – велел он сурово, – хватит меня искушать!
Шу Э, которая ничего подобного не делала, высоко вскинула брови. Чангэ выбрался из воды, отнял у Шу Э одежду и стал натягивать её. Шу Э поглядывала на него вполглаза. Нижнее одеяние промокло насквозь, облегая статную фигуру даоса. Выглядело многообещающе. Во всех смыслах. Шу Э слегка смутилась собственным мыслям и настроениям.
– Я не демон, – сказала она вслух, – я никого не искушаю. Ты не простудился? У тебя красное лицо.
Шу Э протянула руку, чтобы проверить, нет ли у даоса жара, но Чангэ от неё отшатнулся. Шу Э это покоробило.
– Я не прокажённая, – резко сказала она. – Незачем так явно выражать своё отвращение.
– Мне нездоровится, – выдавил Чангэ. – Тебе стоит держаться от меня подальше.
– О, вряд ли я подхвачу смертную простуду, – фыркнула Шу Э и всё-таки, изловчившись, потрогала у Чангэ лоб. – Ты весь горишь. Вот что бывает, когда лезешь в ледяную воду вопреки своей смертной природе. Ты ведь всего лишь человек теперь.
– Откуда ты об этом знаешь? – Чангэ локтем отодвинул Шу Э от себя.
Он стоял слишком близко, к лицу опять начала приливать кровь, недозволенные мысли пытались пробиться сквозь закрытое сознание.
– Так… – уклончиво сказала Шу Э. – У меня нет полной уверенности, что смертным полагается такое знать. Ты даос, ты наверняка придумаешь подходящее объяснение.
Она засмеялась. Чангэ невольно подметил, что у Шу Э очень белые зубы, слегка заострённые на концах. Солнце поблескивало и на них.
– Давай вернёмся. Я заварю тебе укрепляющий чай. Не ровен час, ещё на самом деле разболеешься.
Чангэ развернулся и полез обратно в водопад. Шу Э всплеснула руками и, схватив его за локоть, стала тянуть из воды. Чангэ рассерженно сбросил её руку… Раздался громкий всплеск. Шу Э не удержалась на ногах и плюхнулась в воду.
– Ну вот! – сказал она сердито, вставая, вода лилась с неё ручьями. – Теперь и я промокла.
Взгляд Чангэ остекленел. Ему не полагалось видеть то, что он увидел… и ему нравилось то, что он видит.
[286] Шу Э заваривает чай
Шу Э отжала нижний край одеяния, подобрав его, сбросила полусапожки, в которые была обута, и вылила из них воду. С волос тоже капало.
Неожиданное купание ей нисколько не понравилось. Тени, из которых сшита её одежда, плохо переносят воду: они деформируются, растягиваются или садятся. За кожу личины беспокоиться не стоит: нефритовые тени необыкновенно прочны. И уж конечно, нечего беспокоиться о смертной простуде, Шу Э за свою жизнь ни разу не встречалась с болезнью.
«Очень удобно быть мной», – подумала она и чихнула.
Чангэ покосился на неё и буркнул:
– Нужно высушить твою одежду. Идём.
Шу Э преспокойно могла высушиться и сама, но ей было любопытно, как люди справляются с тем, что насквозь промокли. Люди, она знала, старались избегать прямого контакта с водой, падающей с неба. У них были бамбуковые зонты, чтобы прикрывать голову, а у кого зонтов не было, использовали широкие листья кувшинок, лотосов или даже лопуха – что под руку попадётся.
Насчёт купания Шу Э сомневалась. Она видела, что люди плескаются в реке и не без удовольствия, но речная вода нагрета солнцем. Погружение в ледяную воду водопадного озерца вряд ли можно счесть благом. Странные люди эти даосы…
Шу Э быстро взглянула на Чангэ. У того не только лицо красное, но и нос, и костяшки пальцев нездорового цвета. Его кожа наверняка заледенела.
– Твою тоже нужно высушить, – заметила Шу Э, идя следом за даосом. – Серьёзно, для чего себя так истязать?
– Ты ничего не смыслишь в культивации, глупая птичка, – хмуро сказал Чангэ.
Бровь Шу Э едва заметно дёрнулась удивлением. «Глупая птичка»?
Они зашли в Речной храм через заднюю дверь – тропинка от неё вела как раз к водопаду, – и Чангэ стал рыться в сундуке, подпиравшем покренившуюся стену. Он хранил там лишнюю одежду.
– Переоденься в это, – велел он.
Шу Э ловко поймала брошенный ей свёрток. Это была даосская одежда, добротная, но безликая. Шу Э пожала плечами и стала переодеваться, изредка бросая взгляды на Чангэ. Тот хмурился и разворачивал ещё один свёрток, чтобы переодеться самому.
«Нельзя смотреть ей в глаза, пока она переодевается, – подумал Чангэ. – Опасно. Её глаза глубоки, как разломы миров. Затянет – не выбраться».
Он страшным усилием воли заставил себя не смотреть на Шу Э, но периферийным зрением заметил на теле Шу Э неясные узоры, похожие на завитки папоротника и лозы вьюна.
Чангэ забрал у Шу Э мокрую одежду, чтобы развесить её на верёвках. Они оба чувствовали некоторую неловкость. Шу Э не нравилось надевать на себя чужую одежду. Чангэ же поймал себя на мысли, что Шу Э хороша и в одежде с чужого плеча. Траурное даосское шэньи[16] было ей по кости… но перевязала её Шу Э собственным золотым поясом.
Чангэ отвернулся и взгромоздил чайник над очагом, наполнив его водой из бочки. Шу Э оживилась: от чашки горячего крепкого чая она бы не отказалась.
Вообще-то ни еда, ни питьё ей как обитателю Великого Ничто не требовались, но и она, и Юн Гуань нередко пили чай – удовольствия ради. Изысканный аромат чая успокаивает Ци. У помощника Вечного судии должны быть крепкие нервы.
Шу Э заглянула Чангэ через плечо. Тот как раз разворачивал на столе небольшой свёрток, внутри оказались сухие листочки и соцветия.
– Какой странный чайный сбор, – удивилась Шу Э.
– Это травы, – возразил Чангэ. – Крестьяне не могут позволить себе настоящий чай и пьют отвары из трав или ягод.
Он уже собирался высыпать травяной сбор в начавшую закипать воду, но Шу поспешно перехватила его руку. Чангэ чуть вздрогнул от этого прикосновения. У Шу Э были прохладные пальцы.
– Предпочитаешь пить простой кипяток? – спросил Чангэ, выдернув руку и отступив от Шу Э. Слишком близко, слишком опасно…
Шу Э покачала головой, вытянула руку в сторону, и… она погрузилась во что-то невидимое, просто исчезла наполовину… где-то. Чангэ широко раскрыл глаза.
Шу Э сосредоточенно шарила рукой в этом «где-то», бормоча себе под нос:
– Куда же я это положила?
Когда рука её снова оказалась в этом времени и пространстве, в ладони она сжимала небольшой шёлковый мешочек. От него исходил пряный чайный аромат, который ни с каким другим не перепутаешь. Чангэ разбирался в чаях. Тот, что в мешочке, был высшего сорта.
– Откуда… где это… – невнятно начал Чангэ, но не смог даже сформулировать свой вопрос.
Просто пронзить рукой пространство и вытащить из ничего что-то…
Шу Э вытащила и бросила щепотку чая в кипяток, а мешочек положила на стол. Хижина наполнилась благоуханием, которое вызвало у Чангэ лёгкое ностальгическое чувство.
Послышались голоса. Шу Э быстро провела перед лицом рукой, нижняя половина её лица оказалась завешена полупрозрачным шёлковым платком. Так было принято у столичных знахарей и лекарей – закрывать лицо от носа до подбородка куском ткани, нередко – с особым письменами. На платке Шу Э не было ни вышивки, ни росписей. Чангэ удивился её… скромности или скрытности?
