Шу Э, бросив на него быстрый взгляд, пробормотала:
– Смертным лучше не смотреть на моё лицо.
Чангэ подумал, что это действительно так. Лучше не смотреть. Опасно. Но всё равно смотрел.
[287] «Артефакты» предначертанного
Люди пришли оставить приношения Речному богу. Они с удивлением глядели на Шу Э. К их даосу гости никогда не заходили, он всегда был один. Одеяние Шу Э ввело их в заблуждение, и люди решили, что это тоже даос. Они почтительно ей поклонились. Шу Э не стала их разубеждать, но и на приветствие не ответила: смертным лучше и голоса её не слышать. Она лишь дружелюбно кивнула им в ответ.
Один из людей покосился на стол, где лежал мешочек с чайными листьями. А потом… Чангэ даже не понял, что случилось секундой спустя. Шу Э просто шагнула к этому человеку и коротко взглянула ему в глаза. Человек затрясся, упал на колени и разрыдался, принимаясь биться лбом об пол. Людям стоило немалых трудов увести его из хижины и успокоить.
Когда его рыдания и стенания затихли вдали, Чангэ сурово спросил:
– Что ты с ним сделала?
Шу Э ладонью подогнала к своему лицу пар из чайника, чтобы проверить, не готов ли чай, и сказала равнодушно:
– У него возникли дурные помыслы. Я показала ему, что бывает с теми, кто оскверняет себя воровством.
Чангэ нахмурился:
– Ты… читаешь мысли?
Шу Э отрицательно покачала головой. Она читала тени в человеческих сердцах, и они сказали ей, что этот человек собирается украсть чайные листья и развешанную на верёвках во дворе одежду с золотой вышивкой.
Этот человек заставил бы замолчать случайных свидетелей, если бы его застали за воровством. В его сердце поселился червь Скверны, и этот человек давно кормил его кровью своих жертв.
Шу Э лишь на мгновение встретилась с ним взглядом, и этот человек увидел в её зрачках отражение адской бездны…
Но Чангэ обо всём этом знать не нужно. Пусть он считает этого человека всего лишь неудачником-воришкой. Он ведь даже не из этой деревни, просто смешался с толпой и забрёл в храм в надежде чем-нибудь поживиться. Шу Э нисколько не сомневалась, что его список смерти уже на подлёте к Великому Ничто.
Чай ещё не был готов, и Шу Э вышла из хижины на улицу. Чангэ последовал за ней. Произошедшее в Речном храме его несказанно встревожило, и он впервые подумал, что, быть может, это и не птичий дух вовсе, а что-то другое. Но что? Чангэ с подобным ещё не сталкивался. В любом случае, решил Чангэ, приглядывать за ней нужно в оба глаза.
Шу Э, как ему показалось, совершила череду бессмысленных поступков, пока была на улице. Она обломила толстую ветку растущего у дороги дерева и бросила её в реку, отодвинула в сторону лежащий посреди дороги камень и бросила в лужу несколько широких листьев лопуха.
Через несколько минут всё сложилось, и бессмысленные поступки обрели смысл. Поражённый Чангэ широко раскрытыми глазами смотрел на то, что произошло на дороге в следующие несколько минут.
Старуха споткнулась на ровном месте и упала, выронив поклажу. Если бы Шу Э не отодвинула камень, она бы разбила себе голову и умерла.
Осёл понёс пастуха. Если бы Шу Э не обломила ветку, она бы проткнула несчастному парнишке глаз и лишила его зрения, а может, и жизни. Осёл сбросил его точно в лужу, которую Шу Э прикрыла лопуховыми листьями.
За ветку, которую Шу Э бросила в реку, ухватился упавший в воду по недосмотру матери ребёнок. Люди кинулись к нему и вытащили.
У Чангэ создалось впечатление, что Шу Э видит будущее и может его менять. Он ошибался.
Великому Ничто запрещалось вмешательство в предначертанное. Шу Э не понимала, почему. У них была возможность попасть в любой момент прошлого или грядущего, но Юн Гуань говорил, что Владыка миров строго-настрого запретил им это. За ослушание грозило строгое наказание. А ведь они могли бы изменить миры к лучшему, предотвратив чудовищные события или исправив уже свершённые. Шу Э никогда не спорила с вышестоящими, но иметь собственное мнение ей не возбранялось.
Иногда в предначертанном происходили сбои, «артефакты», как называл их Вечный судия: происходило то, что не было предопределено, ввиду ряда причин, зачастую неизвестных. Списки «артефактов» приходили вместе со списками смерти, и их полагалось немедленно устранять, чтобы не нарушилось равновесие миров.
Шу Э просто исправила «артефакты» деревни Синхэ. Ни один из трёх не должен был умереть сегодня, но некие обстоятельства сложились и создали «артефакт». Сама Шу Э полагала, что «артефакты» стоило бы именовать «разломами бытия», но если владыке угодно называть их «артефактами»…
Шу Э заметила взгляд Чангэ и поёжилась. Если даос начнёт задавать вопросы, как ему отвечать?
Но Чангэ в размышлениях отклонился от верного пути.
«Пытается убедить меня, что она не злой дух?» – машинально подумал Чангэ.
– В грядущее не следует вмешиваться, – вслух проговорил Чангэ.
– Я и не вмешивалась в грядущее, – возразила Шу Э, – только в настоящее. «Разломы бытия» к грядущему не относятся.
Она осеклась, поджала губы, надеясь, что Чангэ пропустит эти слова мимо ушей. Сболтнула лишнее, смертным об этом знать не полагается… Всё из-за того, что Шу Э не воспринимала Чангэ как простого смертного: небожитель, даже бывший, всегда остаётся небожителем, хоть дюжину смертных оболочек на него надень!
Чангэ, к счастью, на сказанное внимания не обратил. Он поспешил к старухе, чтобы помочь ей подняться.
Шу Э посмотрела ему вслед, отступила в тени и исчезла. На сегодня хватит с неё смертного мира и небожителей-даосов. Чангэ настолько не вписывается в её представления о последних, что впору их пересмотреть, а делать это лучше во дворце Юн Гуаня, где ничто не будет отвлекать её от переосмысления собственного мировоззрения.
«Видишь ли, – сказала Шу Э, словно бы убеждая саму себя, – у Чангэ непозволительно отвлекающая внешность».
Чангэ, к слову, думал точно так же – о самой Шу Э.
[288] Жутко деятельный помощник
Чангэ с неудовольствием глядел, как Шу Э суёт нос куда не следует, а именно в кульки и свёртки с травами и кореньями в стенном шкафу. Шу Э твёрдо вознамерилась помочь Чангэ с аптекарскими опытами, а для этого непременно нужно знать, что где лежит, чтобы в нужный момент не оплошать и не замешкаться.
– Не нужно мне помогать, – сказал Чангэ, но Шу Э не обратила на его слова никакого внимания и продолжала тщательную инспекцию даосских запасов.
– Это ведь тот женьшень, что я принесла? – удивилась Шу Э, извлекая из кулька высохший корешок. – Почему ты его не использовал?
– Это редкий и дорогой ингредиент. Его не стоит использовать впустую.
– Я бы принесла тебе ещё, – пожала плечами Шу Э, – там их пруд пруди.
– Где? – осторожно уточнил Чангэ.
– В саду влады… – Шу Э осеклась и исправилась: – Я знаю места, где растёт женьшень.
На самом деле женьшень Шу Э выкопала в саду Вечного судии. Великое Ничто изобиловало редкими растениями, многие из которых почитались в мире смертных за настоящие сокровища. Этот особенно редкий вид женьшеня встречался лишь раз в тысячу лет. Но в Великом Ничто времени как такового не было, а Шу Э обладала способностью выносить из небытия то, к чему прикасалась тенями, поэтому сорванный ею женьшень не рассыпался, как это бывало с растущими в Великом Ничто растениями, и благополучно пережил переход между мирами.
– Одной крошки достаточно, чтобы сварить целый чан лечебного снадобья, – заметила Шу Э, откладывая корешок в сторону. – Тебе бы его хватило на целую тысячу лет.
– Ты разбираешься в аптекарском искусстве?
– Хм… кое-что читала, – уклончиво сказала Шу Э.
Птичий дух, читающий медицинские трактаты… Чангэ поджал губы. Ответ где-то совсем близко, вот-вот сложится… Нет, не в этот раз. Чангэ опять отвлёкся и потерял нить размышлений. Тело затрепетало, отозвавшись на случайное прикосновение: Шу Э задела его рукавом, когда проходила мимо, чтобы проверить стеллаж у другой стены. На Чангэ повеяло свежестью весенней ночи. Крылья носа его дёрнулись, зрачки расширились, корень жизни снова дал о себе знать.
