Чангэ и мысли не допускал, что Шу Э может оказаться самим Повелителем теней!
Шу Э вдруг села, задирая заспанное личико кверху. Два лунных серпа отразились в её зрачках.
– Уже смеркалось? – удивлённо протянула Шу Э.
– Э… да, – отозвался Чангэ, испытывая неловкость.
– Мне пора уходить, – с досадой сказала Шу Э и повертела головой, ища одежду.
Чангэ рукой подпихнул к ней одеяния, отводя взгляд.
Шу Э посмотрела на него долгим пристальным взглядом и уточнила:
– Тебе неловко глядеть на меня из-за того, что между нами произошло?
Чангэ замялся с ответом. Он старался не смотреть на Шу Э, поскольку боялся вновь потерять над собой контроль. Некоторую неловкость при мысли о случившемся он тоже чувствовал.
– Мне… нужно к водопаду, – выдавил он.
– Правда? – удивилась Шу Э, кладя руку ему на живот и беззастенчиво лаская его плоть. – А мне казалось…
Чангэ слегка вздрогнул, но тело отреагировало неожиданно спокойно. В животе расплылась тёплая расслабленность, корень жизни дремал, пальцы Шу Э его не пробудили. Пульсация в напряжённых венах была размеренной, не раздражающей, ничего не требующей. Ему просто было приятно, и ничего больше.
– Почему… – растерянно выдохнул Чангэ.
– Ты успокоился, вот и всё. Он больше не будет тебя беспокоить. Нет необходимости истязать себя ледяной водой, чтобы усмирить его. Просто дай ему то, чего он хочет, и он заснёт. Тысячи лет воздержания тебя измучили, бедный…
– С кем ты разговариваешь? – вспыхнул Чангэ. Ему показалось, что Шу Э обращается напрямую к корню жизни.
Шу Э засмеялась, накинула на плечи одеяние, просовывая руки в рукава. Чангэ лежал, не двигаясь, прижав руки к низу живота. Его телом владело расслабленное спокойствие, как после продолжительной медитации. Какое странное ощущение…
– Но почему… – едва слышно проговорил он.
Шу Э покосилась на него:
– Почему что? Ты принял эту часть себя, только и всего. Ты хочешь меня?
Чангэ чуть дрогнул, но ответил отрицательно. Сейчас он не испытывал того жгучего вожделения, какое нахлынуло на него и заставило овладеть Шу Э. В нём царило умиротворение… от мысли, что он может сделать это снова, если пожелает, поскольку Шу Э теперь принадлежит ему и только ему? Краска залила его лицо, когда он осознал, что это так.
– Тебе… непременно нужно уходить? – выдавил Чангэ.
Шу Э кивнула:
– Я должна. Но я вернусь, если ты скажешь, что хочешь этого.
Одеваясь, она не ждала ответа. Шу Э знала, что пока Чангэ не способен произнести это вслух.
Одной краткой ночи вдвоём мало, чтобы перекрыть тысячи долгих одиноких ночей.
[292] Юцзы раздора
Шу Э старалась рассчитывать время и приходить хотя бы раз в несколько дней. В Великом Ничто времени как такового не существовало, не стоило пропадать надолго – по меркам мира смертных. Она знала, что Чангэ будет терзаться ожиданием новой встречи, и стремилась превратить ожидание в сладостность предвкушения оной.
Близость происходила реже, чем того хотелось бы Шу Э, но если Чангэ позволял уговорить себя уйти из храма на «их местечко», то они никогда не возвращались раньше утра.
Шу Э не хотелось ни лишний раз возбуждать подозрения, ни терять драгоценные минуты близости, поэтому она позаботилась, чтобы тени ловили злых духов на подлёте к деревне Синхэ. Немного странно, что злые духи слетались сюда в таких количествах, словно их что-то притягивало.
Чангэ несколько примирился с мыслью, что он «плохой даос». Водопадом он пользовался всё реже: корень жизни перестал его беспокоить, инстинкты он удовлетворял относительно регулярно. Но он старался сдерживаться – по мере сил. Некоего баланса ему достичь удалось, по крайней мере, перепады между отстранённостью и страстью были не такими резкими, как прежде, и не тяготили его.
Сам Чангэ не замечал, но когда он смотрел на Шу Э, то на губах его брезжила лёгкая улыбка. Ему нравилось смотреть на Шу Э. Созерцание подпитывало хрупкий баланс и удерживало инстинкты в узде. Относительно.
Шу Э всегда закрывала лицо, если кто-то входил в Речной храм или если сама куда-то выходила. Деревенские считали её даосом, она позволяла им так думать и нисколько не возражала, если они пытались ей что-то всучить. Её забавляла та горячность, с которой Чангэ отказывался от приношений для него самого.
– Почему бы не порадовать их и не принять дары? – заметила Шу Э, чистя юцзы[17], которые ей дали деревенские.
Чангэ слегка нахмурился, но не вопросу, а тому, что мужчины проявляли к Шу Э недвусмысленный интерес. Они не упускали случая подарить ей что-нибудь, будь то сладость или какая-нибудь безделка. Лицо у неё всегда было закрыто, но по глазам они могли понять, что она улыбается им, благодаря за приношение. Ей нравились юцзы, и она этого не скрывала.
– Не подпитывай ожиданий, которых не сможешь оправдать, – едва ли не сурово сказал Чангэ.
Шу Э, несколько удивлённая его тону, бросила чистить юцзы и воззрилась на Чангэ, пытаясь определить по выражению его лица, что могло подобный тон вызвать. Она могла читать Чангэ, как открытую книгу, и никаких сомнений не было, что это банальная ревность. Шу Э это даже понравилось.
– Это всего лишь юцзы, – сказала Шу Э, держа недочищенный плод на ладони. – Я могла бы преспокойно сама его сорвать…
– Вот и срывай, когда тебе захочется юцзы, а не принимай их от… людей, – с запинкой договорил Чангэ, но Шу Э прекрасно поняла, что тот на самом деле хотел сказать.
– Если это будут приношения от женщин, ты не будешь возражать? – осведомилась Шу Э самым невинным тоном.
– Буду, – после чудовищной паузы сказал Чангэ.
– Тогда… – скрывая усмешку, сказала Шу Э, – сам приноси мне юцзы.
– Разве ты бог, чтобы оставлять тебе подношения? – возразил Чангэ.
Шу Э подперла голову рукой и, растягивая слова, спросила:
– А ты думаешь, кто я?
Чангэ покачал головой. Он смог определить ранг, неверно полагая, что Шу Э – подручная Повелителя теней, но о самой сущности Шу Э терялся в догадках. Не демон, не призрак, не злой дух и не дух вообще, не небожитель и не бог… и совершенно точно не человек. Чангэ никогда ещё не сталкивался ни с чем подобным ни на Небесах, ни за тысячи лет странствий по миру смертных.
Он мог бы задать Шу Э прямой вопрос и, вероятно, получил бы на него столь же прямой ответ, но он… боялся определённости. Если он узнает об истинной природе Шу Э… Что тогда? А если Шу Э не сможет приходить к нему после «разоблачения»? В сущности, Чангэ было не важно, кем или чем Шу Э является. Он знал, что «прикипел сердцем» к ней.
– Я скажу, если ты захочешь, – предложила Шу Э, но нисколько не удивилась, получив отрицательный ответ.
– Я… буду приносить тебе юцзы, если ты захочешь, – медленно сказал Чангэ. – Я даже готов воздвигнуть для тебя отдельный алтарь, если ты захочешь…
Шу Э фыркнула:
– И это будет храм имени меня?.. Чангэ, это всего лишь юцзы. И я не бог. Если ты захочешь… – И она приподнялась, чтобы выбросить юцзы в окно.
Чангэ остановил её руку и сказал неодобрительно:
– Нельзя переводить еду, это непростительная расточительность.
Тот юцзы они съели вместе. Шу Э буквально силой запихивала дольки Чангэ в рот.
Никогда ещё юцзы не были такими вкусными…
[293] В Синхэ приходит беда
Шу Э с некоторой тревогой смотрела на Чангэ. Лицо того было необыкновенно сурово. Он яростно стучал пестиком в ступке, размалывая коренья, а стол был завален травами и надорванными кульками из даосских запасов. Шу Э показалось, что Чангэ осунулся за то время, что они не виделись, а не виделись они целую неделю.
– Уходи, – резко сказал Чангэ, заметив, что Шу Э появилась в хижине.
Шу Э беспокойно положила руку ему на плечо:
– Чангэ, ты сердишься на меня, что я так долго не приходила? Я была занята и никак не могла прийти раньше.
