Мередит Виера.
— Думаю, это зависит от того, как часто ей этого хочется, — с улыбкой отвечаю я. — Не думаю, что на секс нужно смотреть как на шведский стол. — Мередит с Мэттом хрюкают от смеха.
Я поразительно спокойна и собранна перед камерой. Я-то была уверена, что на меня нападет тот же невроз, который терзал и раньше, когда я оказывалась на публике, но, видимо, мое пребывание в «Пледжс», где я привыкла регулярно делиться самыми интимными подробностями с группой незнакомых людей, вытравило ту нервозность, которая охватывала меня всякий раз, как я оказывалась в центре внимания. Сейчас, перед камерой, я остроумна, привлекательна и очаровательна, несмотря на то, что в реальной жизни все эти качества проявляются лишь от случая к случаю. «Включайте свет и любуйтесь моим блеском», — думаю я, отвечая на вопросы Мэтта.
Когда меня спрашивает Мередит — писал ли мне кто-нибудь из мужчин после выхода колонки, я поражаюсь тому, какая это, в сущности, простая штука — телевидение, потому что все целиком и полностью сосредоточены на мне, и каждый ждет не дождется, как бы похохотать над очередной моей остротой.
— Будем считать, что я была бы не против, если бы подобные личности канули в небытие, — добавляю я, и мой ответ сопровождается взрывом хохота. Ну почему все мои родственники и друзья никогда не в состоянии были оценить мое чувство юмора?
Ощущение такое, что мы только начали, но не успела я и глазом моргнуть, как Мередит обращается к камере со словами:
— Если вы знаете, чего хотите, бегите в газетный киоск, купите «Чэт» и прочитайте колонку Амелии Стоун «Тусовщица».
И на этом все заканчивается. Я с дежурной улыбкой пожимаю всем руки и иду в гримуборную, где меня дожидается Надин.
— Дорогая, вы были бесподобны! — визжит она. — Кто бы мог подумать, что вы такая забавная?
Вопрос риторический, но я почем-то чувствую себя обязанной заполнить последовавшую паузу. Обычно молчание в разговоре между двумя людьми приводит меня в ужас, я начинаю страшно паниковать и думать, что мой собеседник понимает, что на самом деле я не представляю из себя совершенно никакого интереса как личность. Но я настолько упиваюсь своим успехом на ТВ — ощущение такое, будто серотонин сейчас с бешеной скоростью хлынул в кровь — что решаю для себя, что это неважно. И тут Надин произносит слова, которые лишний раз укрепляют меня в мысли, что мне вовсе не стоит беспокоиться, будто бы меня считают неинтересной:
— Теперь ничто на свете не помешает вам стать звездой.
В течение последующих нескольких часов мой коммуникатор безостановочно звонит — видимо, все просмотрели сегодняшнюю «Тудей», потому что, как только я удаляю накопившиеся сообщения с поздравлениями, содержимое голосовой почты снова переполняется. Я как раз готовлюсь к ужину, и мне ужасно хочется вышвырнуть этот треклятый аппарат в окно, когда он снова звонит.
— Алло? — мой голос срывается чуть ли не на визг.
— Амелия? Я не вовремя? — Когда до меня доходит, кому принадлежит этот голос, мне хочется станцевать джигу у себя в номере.
— Адам! — Я даже не пытаюсь скрыть свою радость. — Как твои дела?
Я думаю, что он сейчас тоже пустится меня поздравлять и говорить мне, какая я забавная и естественная на экране, но этого почему-то не происходит.
— Хорошо, — отвечает он. — Только что был на интервью по поводу шоу. Единственная проблема в том, что я никак не мог сосредоточиться.
— Не можешь сосредоточиться? Почему? — и я с улыбкой ложусь на свою гигантскую постель.
— Честно? Потому что не могу перестать думать о тебе.
«Ура», — думаю я. Ну почему я не обладаю сверхъестественными способностями, которые позволили бы мне проломиться к нему через телефон и обнять его?
— Обо мне? — спрашиваю я, страстно желая услышать это еще раз.
— Да, о тебе. Я стал как одержимый после той встречи.
Я на минуту позволяю себе расслабиться и говорю:
— Я тоже постоянно о тебе думаю. — К черту все эти «правила». — А ты знаешь, Адам? Я ведь в Нью-Йорке.
— Что? Ты серьезно? Надолго?
— До завтрашнего дня.
— Вот черт, — говорит он. — Я весь день и всю следующую ночь должен давать это треклятое интервью.
Я бросаю взгляд на часы и понимаю, что до ужина с редакторами «Чэт» у меня осталось всего сорок пять минут.
— Я должна идти, у меня сегодня ужин, потом клуб и…
— Постой, ты ведь даже не сказала мне, зачем сюда приехала? — спрашивает он. — О, черт. Мне дают знак, чтобы я возвращался в студию. Может, тогда просто встретимся в Лос-Анджелесе, как и планировали? Я позвоню тебе через неделю или две, когда вернусь.
И, повесив трубку, я с изумлением понимаю, что этот телефонный звонок порадовал меня в тысячу раз больше, чем все эти восторженные отзывы, оставленные на голосовой почте. Я сижу на своей кровати и размышляю обо всем, раскачиваясь взад-вперед и улыбаясь, как какой-нибудь даун из спецшколы, когда в дверь стучится Надин и говорит, что меня внизу ждет машина.
За ужином, где несколько редакторов распивают бутылку вина, а все остальные пьют газированную воду, все говорят мне, что я гений, и я веду себя так, будто давно к этому привыкла и вообще вполне заслуживаю это звание. Потом мы едем в «Баттер», где ко мне подваливает толпа поклонников, которые поздравляют с выходом колонки или делают комплименты моему забавному выступлению в сегодняшней «Тудей». Публицистка Николь Миллер вручает мне свою визитку и сообщает, что ей хотелось бы выслать мне кое-какие наряды, которые, как она надеется, я сочту подходящими для «выхода в город». Старший редактор «Плейбоя» осведомляется, не соглашусь ли я им что-нибудь написать, и злится, когда я объясняю ему, что подписала с «Чэт» эксклюзивный контракт. Какой-то актер из CSI засыпает меня пьяными признаниями в любви и пытается ущипнуть за задницу. Потом, наконец, я возвращаюсь в «Ройалтон» и ложусь спать, и не успеваю оглянуться, как уже лечу домой.
Только я села в самолет, как мне звонит мама, которая, мягко выражаясь, не в восторге от того, что ей приходится объяснять всем подряд, что она думает про свою дочь, которая пишет о групповухе, устроенной на свадьбе в ее доме. Я снабдила маму довольно скудными подробностями, потому что не знала точно, как преподнести ей все это, потому что понадеялась, что мама слишком глубоко увязла в своем мире поэзии, чтобы иметь хотя бы приблизительное представление о содержании «целиком вымышленной» колонки, написанной ее дочерью. Но появление в «Тудей» было все равно что помахать у
