На следующее утро я почувствовал себя уже немного лучше и на подгибающихся ногах добрался до ожидавшего меня экипажа. Флоренс обещала, что хотя бы раз в день будет проверять мое самочувствие или присылать ко мне медсестру. Следующие две недели я бездельничал и потихоньку поправлялся. Мне регулярно привозили продукты, и я прочищал легкие с помощью ингалятора. Через два дня я уже ненадолго мог вставать с кровати и ходить по квартире, накинув на плечи одеяло. Кашель постепенно проходил, однако время от времени приступы все же повторялись.
Кроме того, у меня наконец-то появилось свободное время, чтобы заняться дневником. Заканчивая писать, я всегда прятал его в тайник под половицей в спальне.
Флоренс по возможности навещала меня и радовалась моему выздоровлению. Она рассказывала о последних событиях в больнице. Дела там, несмотря на мое очередное отсутствие, шли хорошо. Однако Уильям помнил обо мне и передавал через Флоренс самые лучшие пожелания. Даже Броди поинтересовался состоянием моего здоровья, что особенно тронуло меня, поскольку я знал, скольких усилий стоили ему разговоры с Флоренс. Она рассмеялась, когда я признался ей в этом, и сказала, что он общался с ней через посредника. Этим третьим лицом мог быть только Мумрилл, и я сомневался, что новость о моем выздоровлении обрадовала его.
Как-то раз, после ее очередного визита, в дверь снова постучали. Я приготовился к худшему — приходу инспектора Тарлоу, — но, к счастью, на пороге стоял Брюнель.
Оккам пришел вместе с ним и сообщил, что тоже свалился с лихорадкой после нашего приключения. Он самозабвенно лгал, но, несмотря на его неуклюжую ложь, я был ему признателен за попытку поддержать меня.
— Рад видеть вас в добром здравии, Филиппс. Уверен, что вы задаетесь вопросом, что это такое, — сказал Брюнель, доставая из кожаного тубуса лист бумаги и раскладывая его на столе. — Неудивительно, ведь эта штука едва не стоила вам жизни.
Чертеж выглядел именно так, как я его и запомнил: там была изображена напоминавшая по форме сигару механическая рыба с внутренностями в разрезе. Брюнель был прав: я пытался отвлечься чтением книг, однако мысли о предназначении этого чертежа почти не покидали меня за время выздоровления.
— Так вы знаете, что это?
Брюнель победоносно улыбнулся.
— О да. Мне потребовалось немного времени, чтобы все выяснить. Посмотрите внимательно. — Я склонился над столом. — Полагаю, вы с Оккамом назвали ее рыбой-сигарой? Что ж, я вряд ли смог бы дать этому предмету более точное определение. — Словно желая подтвердить правоту своих слов, он положил рядом с чертежом свежую сигару. — Винт, очевидно, говорит о том, что это устройство должно перемещаться по воде. — Он взял сигару и воспользовался ею как указкой, сначала показав на прикрепленный к концу устройства пропеллер, а затем перейдя к внутренней начинке. — Здесь находятся трансмиссионный вал, система компрессии, а здесь, должен признаться, располагается самое важное — двигатель, мой двигатель! — Он сделал паузу, чтобы я осознал его слова.
— Вы имеете в виду сердце? — спросил я.
— Первоначально я думал, что ему нужен газовый двигатель, но теперь вижу, что сердце гораздо больше подходит для его целей.
— Я не совсем вас понимаю.
Брюнель положил руку на грудь.
— Что делает ваше сердце, доктор?
— Качает кровь, конечно. Приносит в тело кислород.
— Именно это и находится перед нами. — Он отнял руку от груди и положил на чертеж. — Механическое сердце будет толкать сжатый газ по медным трубкам в барокамеру. — Брюнель указал на камеру, располагавшуюся на некотором расстоянии от того места, где должно было находиться сердце. — Под давлением газ поступит на поршни, которые в свою очередь приведут в движение коленчатый вал. Возможно, устройство требует небольших доработок, но принцип его действия предельно ясен. Клапаны сердца будут не только толкать газ, но также подвергать вторичному сжатию уже использованный газ. Это идеально подходит для наших целей, так как в отличие от парового двигателя здесь не требуется огонь. К тому же новый двигатель не производит дым, поэтому его не нужно охлаждать или очищать, а значит, он может работать в изолированном отсеке и ему не требуются трубы, которые применяются в судах, плавающих по воде.
— Значит, это устройство может перемещаться под водой?
Брюнель хлопнул рукой по чертежу.
— Так оно и есть, мой друг! Это устройство может плавать под водой, как подводная лодка. Или, как вы точно выразились, рыба-сигара.
— Но она слишком мала, чтобы перевозить людей. — Я посмотрел на Оккама, который впервые подметил это еще в кабинете Рассела.
Сигара уперлась в заостренный нос существа.
— А в этом и нет необходимости. Смотрите. Носовая часть будет заполнена взрывчаткой, а здесь находится маленькая кнопка, детонатор, который должен привести взрывной механизм в действие, как только он достигнет цели.
— Бомба?
— Не совсем, — парировал он. — Торпеда — устройство для потопления кораблей.
— Значит, Уилки убили из-за оружия?
— Не просто оружия. Это новое изобретение может произвести революцию в тактике ведения боевых действий на воде.
— Как?
— Прежде чем Рассел придумал это маленькое чудовище, торпедой называли взрывчатку, прикрепленную к концу шеста, торчащего в носовой части лодки. Лодку направляли на вражеский корабль, а взрывчатка находилась под водой, где могла причинить наибольшие повреждения кораблю. Шест со взрывчаткой острым концом втыкался в деревянную обшивку корабля, после чего лодка уплывала. Затем раздавался взрыв и корабль получал пробоину ниже ватерлинии.
— Довольно рискованная операция.
— Я бы сказал, это было сродни самоубийству. У матроса на лодке было больше шансов погибнуть от взрыва, чем потопить вражеский корабль. К тому же как прикрепить взрывчатку к металлическому корпусу корабля? Едва ли здесь помог бы шип. Поэтому и понадобилось подобное изобретение. Ее можно запустить в воду с лодки или даже с батареи береговой обороны, и торпеда незаметно подплывет к кораблю. А затем она врезается в корабль под водой.
— Но работать это устройство может только с вашим двигателем. Поэтому Рассел и его друзья так хотят заполучить его.
Брюнель ударил кулаком по столу.
— Только через мой труп, — заявил он. — Не поймите меня превратно, джентльмены, я не пацифист и, не буду кривить душой, создавал оружие, но будь я проклят, если после стольких лет работы над «Великим Востоком» позволю, чтобы мое изобретение использовали для потопления кораблей!
Оккам отодвинул чертеж на край стола.
— Вероятно, Рассел пытался воспроизвести устройство, но в его распоряжении не было подробного плана, поэтому он решил дождаться, пока Брюнель закончит работу над своим аппаратом.
— Но если нам удалось выкрасть чертеж торпеды, так почему он не мог сделать то же самое?
— Потому что нет никаких планов! — возмутился Брюнель. — Всего лишь несколько набросков, и Рассел знал об этом. — Сигара едва не сломалась, когда он постучал ею по голове. — Все находится вот здесь.
— А как же чертежи, которые вы дали Уилки? — спросил я.
— Там были лишь чертежи деталей, которые он должен был выполнить, не имея ни малейшего представления о том, как их собрать. Подобные задания получили еще несколько мастеров. Недостающие детали изготавливали мы с Оккамом.
— Да, Расселу, должно быть, пришлось нелегко. А что, если он не сдастся? Что вы тогда будете делать?
Брюнель пристально посмотрел на чертеж, затем поднял глаза на Оккама и лишь потом ответил:
— Ничего.
— Но я не понимаю. Мне кажется, теперь у нас нет другого выхода, как только пойти с ним на открытый конфликт.
Брюнель покачал головой.
— Рассел отвечает за оснастку корабля. Наши с ним отношения не назовешь простыми, но я не могу допустить, чтобы он отвлекался от работы. Только не сейчас. Корабль должен быть завершен. Пока мы поддерживаем иллюзию, что сердце не готово (возможно, ради этого нам придется временно прекратить общение друг с другом), Рассел будет заниматься кораблем. К тому времени как мы закончим работу над нашим маленьким проектом, а Рассел решит сделать свой ход, я уже приму необходимые меры, чтобы изобретение не попало к нему в руки.
Брюнель с усталым видом опустился на стул. Я видел, как серьезно он болен, и прекрасно понимал, как мало времени в его распоряжении. У меня почти не оставалось сомнений, что его одержимость механическим сердцем отчасти была продиктована угрозой скорой кончины.
— О чем вы задумались, доктор? — спросил Оккам.
— Я согласен… то есть мне так кажется. До сих пор выбранная нами стратегия оправдывала себя, и, как вы правильно подметили, мы ничего не добьемся, если пойдем на конфликт. Но мне хотелось бы прояснить один момент.
