— Я согласен… то есть мне так кажется. До сих пор выбранная нами стратегия оправдывала себя, и, как вы правильно подметили, мы ничего не добьемся, если пойдем на конфликт. Но мне хотелось бы прояснить один момент.
— Какой именно? — спросил Брюнель.
— Что вы собираетесь предпринять, когда Рассел сделает свой ход… что это за необходимые меры?
— Вы узнаете об этом, когда придет время, мой друг, — ответил он. Непроницаемое выражение его лица отбило у меня всякую охоту продолжать расспросы.
— Итак, джентльмены, пока все идет хорошо, — быстро сказал Оккам, склонившись над столом и свертывая чертеж.
Однако я вовсе не разделял его оптимизма.
На следующее утро я еще испытывал недомогание, но, отправляясь на работу, радовался тому, что мой связанный с болезнью домашний арест подошел к концу. Пневмония едва не убила меня, однако мне не терпелось поскорее оказаться в строю. Первым делом я решил поблагодарить Флоренс за оказанную мне помощь.
— Это такой пустяк, — сказала она, а я все равно поцеловал ее.
После моего вынужденного уединения операционная выглядела необычайно оживленным местом: толпы студентов, казалось, только и ждали момента, чтобы, подобно лавине, хлынуть с трибун и накрыть меня вместе с пациентом.
Броди сам заглянул ко мне в кабинет. За время моей работы в больнице он всего пару раз снисходил до подобного поступка и в обоих случаях приходил лишь для того, чтобы сделать мне строгий выговор за ту или иную оплошность. Но в этот раз он лишь сказал, что рад моему возвращению.
Воспользовавшись ситуацией, я справился у него о состоянии Брюнеля. В прежние времена старик нахмурился бы из-за моей дерзости и ограничился формальным ответом, что мне не стоит волноваться о здоровье его пациентов, но теперь, когда он был расположен к беседе, я почувствовал, что. Броди хочет облегчить душу и поделиться тревожными сведениями.
— Как вы, наверное, знаете, — сказал он, наконец-то приподнимая покров тайны, — у него болезнь Брайта, и, боюсь, прогноз неутешительный. Заболевание прогрессирует, почки серьезно воспалены.
— Это многое объясняет. Временами у него бывает одутловатое лицо. И моча, я полагаю, окрашена?
Броди кивнул.
— Боюсь, я мало что могу для него сделать, — сказал он и добавил после короткой паузы: — Я считаю, что его заболевание обострилось из-за чрезмерного напряжения, которому он подвергал свой организм все эти годы. Слишком много времени проводил в сырости и холоде, и это не пошло ему на пользу.
— Да, что ни говори, он упрямый человек.
— Если бы только он принял мой диагноз. Но с этим человеком нельзя говорить напрямую — ему требуется более впечатляющее объяснение его недуга, нечто соответствующее его эпическому восприятию мира. Похоже, он считает, что между его творениями и здоровьем существует физическая связь. Кажется, он думает, что изобретения являются причиной его недугов.
— Но так оно и есть, — сказал я, вспоминая газетные вырезки. — Он не раз оказывался на грани жизни и смерти, и просто чудо, что Брюнеля до сих пор не убили его машины. Он едва не утонул в туннеле под Темзой и чуть не сгорел заживо на корабле. Я даже читал, что он падал с большого моста в Клифтоне. Удивительно, как он еще до сих пор жив.
Мои наблюдения, похоже, не особенно успокоили Броди.
— Я понимаю, что вы хотите сказать, — проговорил он. — Этот человек беспечно относится к своему здоровью.
— Как думаете, сколько ему осталось? — спросил я, переводя беседу на твердую медицинскую почву.
— Возможно, год или два, но лишь в том случае, если он немного успокоится. У меня складывается впечатление, что он намеренно загоняет себя в могилу.
— И можно сказать, что делает он это на всех парах.
Броди грустно улыбнулся.
— Да, лучше бы он бросил курить, но я уже устал говорить ему об этом.
Возможно, поэтому старый доктор и решил побеседовать со мной: вероятно, почувствовал, что я имею некоторое влияние на Брюнеля и мои советы не останутся без внимания, — но уже не в первый раз великий сэр Бенджамин Броди глубоко заблуждался.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Больница никогда не спит — всегда какой-нибудь несчастный будет кричать в темной палате или привезут пациента, которому понадобилась срочная помощь. И все же по ночам здесь намного спокойнее. Прошло довольно много времени с тех пор, как я в последний раз дежурил в ночную смену, — обучающие хирурги, как правило, были избавлены от этой обязанности. Помимо дежурного врача, ночную смену должны были нести и сестры, которые в последнее время оказались под присмотром Флоренс и теперь учились не спать на посту. Но даже с наступлением ночи я не испытывал в этом месте дискомфорта. Только ночью я мог сосредоточиться на бумажной работе, не опасаясь, что мне помешают, и только в сумеречные часы мог уделить время дневнику, который в последнее время успокаивал меня. Он позволял в некотором роде упорядочить мысли, путавшиеся в голове после невероятных событий. В последнее время они случались со мной с завидной регулярностью, как прием пищи за завтраком и обедом. Тот вечер не должен был стать исключением. Я просидел за столом около двух часов и уже собирался покинуть кабинет, как вдруг мое внимание привлек шум в смотровой. Кроме меня, только Уильям и еще несколько хирургов могли заходить туда, но, учитывая позднее время, я не думал, что это был кто-то из них.
Зайдя в анатомический театр, я слегка приоткрыл дверь, но увидел лишь темную комнату и ведущую во двор дверь черного хода. В комнату проникал слабый свет от газового фонаря на улице, и я понял, что дверь была открыта. Мне не хотелось встречаться с возможным злоумышленником в замкнутом помещении или во дворе, поэтому я вышел из анатомического театра и направился к главному входу, по пути заглянув в свой кабинет и взяв из ящика стола револьвер. Мне даже не пришло в голову оповестить о моих сомнениях сторожа у ворот — он наверняка уже спал в своем кресле, поставив ноги на печку.
Я вышел на улицу, свернул налево и быстрым шагом направился вдоль здания больницы. На углу я остановился и посмотрел на улицу, проходящую позади здания и ведущую к воротам во дворе, которые были открыты. Около них стояла двуколка с запряженной в нее лошадью. Кучера нигде не было видно. Затем появилась фигура, согнувшаяся под тяжестью предмета, напоминавшего холщовый мешок, который свисал с плеча незнакомца. Мужчина бесцеремонно забросил мешок в двуколку и выпрямился. Даже издали при слабом свете уличных фонарей я тут же узнал Уильяма. Он, поправив что-то в задней части экипажа, прошел в ворота и исчез. Я обрадовался, что это оказались не мои недавние гости, однако поведение Уильяма заинтриговало меня. Я свернул за угол и направился к экипажу. Когда я подошел поближе, Уильям снова появился. Он закрывал ворота, стоя ко мне спиной и не замечал моего присутствия до тех пор, пока не повернулся. К тому времени я уже стоял около двуколки.
От удивления Уильям раскрыл рот.
— Доктор Филиппс! Господи, ну и напугали же вы меня!
— Решил поработать сверхурочно, Уильям?
Он бросил виноватый взгляд в сторону экипажа, словно раздумывая над ответом.
— Видите ли, сэр, я тут собрал кое-какой мусор. Давно хотел убраться, но все не мог найти подходящий транспорт. — Он указал в сторону двуколки: — А вот сегодня решил воспользоваться случаем.
— Да, действительно удобный случай. Ты ведь никогда не упустишь своего, верно, Уильям? — Он побледнел, я не стал ждать его ответа и сосредоточил внимание на предмете, который наверняка был какой-нибудь контрабандой. Лишь в этот момент я понял, что он тащил не мешок, а нечто завернутое в холстину. Я отдернул край и увидел человеческие ступни.
— Что за черт?..
— Это просто… излишки наших запасов, — пробормотал Уильям.
Я снял холстину и увидел все тело. Оно принадлежало недавно умершей женщине средних лет.
— С каких это пор, — бросил я, — у нас появились лишние тела? Особенно такие свежие, как это? На вскрытии я разбираю трупы до последней косточки, а ты по ночам вывозишь тела из больницы.
Уильям в тревоге оглядывался по сторонам. Он, без сомнения, боялся, что кто-то услышит мои сердитые крики, но мне было уже все равно.
— Как давно ты этим занимаешься?
Он виновато ссутулил плечи, как мальчишка, попавшийся за воровством яблок.
— Точно сказать не могу… но уже давно. Только знаете, доктор, их было не много. Может, с дюжину или около того.
— Дюжина! Господи, так это из-за твоего воровства у нас постоянно не хватало трупов! Куда ты собираешься везти тело?
— К… клиенту.
— Значит, ты теперь занимаешься торговлей?
— Я же не постоянно этим занимаюсь. Так, время от времени.
Я хотел ударить старого вора, но вместо этого стал заворачивать тело в холстину.
