Впрочем, возраст не имеет значения при их образе жизни. Он и в двадцать три уже был авторитетом в Городе, с ним считались, его боялись, именно тогда пошло поверье, что он — Сатана и у него девять жизней. Он и сам в это верил.
А затем всему их веселью в одночасье пришел конец. Это произошло в середине мая 1991 года, когда с Сонькой случилась беда. И стало уже не до пьянства, а потом Шершень пошел по этапу, выломав ноги тому ублюдку, Грише с Первомайки. А потом убили Винта, и про веселье уже окончательно пришлось забыть.
Винта убили в конце лета 1993 года, Вепря в Городе не было. К тому времени он котировался уже не только в Городе и его окрестностях, а начинал выходить на большую арену, с его мнением уже считались крупные шишки в Москве, перед ним фальшиво раскрывали объятия те, кто боялся его, кто ненавидел и кто строил на его счёт какие-то планы.
Но Вепрь действовал наособицу. Одиночка. Сумасшедший. Сатана. Потрясение, которое испытывает семилетний ребенок, убивший человека, вызывает в его организме большие изменения; он же обрел дар ясновидения. Впервые он проявился у него там же, в зале суда, когда он стрелял из отцовского ружья по сидевшим на скамье подсудимых людям. Захлебываясь кровью, хлынувшей у него из носоглотки, он вдруг ясно увидел синее море, янтарный обжигающий песок, себя — взрослого крепкого парня — и светловолосую женщину, такую красивую, что она навсегда осталась в его памяти. Тогда он ещё не знал, что это была Славянка.
Этот дар давал ему перед своими соперниками большое преимущество. Он мог предвидеть любой их шаг. Умный человек тоже может просчитывать чьи-то шаги, но расчёт мог подвести, а видение будущего всегда точно.
В то время он уже был крупным авторитетом в Городе, хотя вовсе не стремился к этому. И это было удивительнее всего, если учитывать, что под его началом к тому времени оставался один лишь Шершень, да и тот находился за колючей проволокой.
Город был полностью в его руках. С бандой Папочки он покончил (многие до сих пор вспоминают войну, которую они вели между собой); Святой был в расцвете, но в другом городе; Громов ловко вёл дела, сторонясь Вепря, предпочитая поддерживать хорошие отношения издалека. От Миши Зверя и тогда было больше слов, чем дела, его никто особо не воспринимал всерьез. Правда, появился на горизонте Антон Малышев, хотя он почему-то предпочитал работать на Грома, а ведь мог бы и сам… И даже лучше, чем Гром. Может, сейчас, когда того не стало, он поднимется?
Вот такое окружение у него и было… до поры до времени. Потом как-то очень незаметно из небытия возник ещё некто. Его появления сначала никто не заметил. Он занимался какой-то коммерцией, сперва немного, потом по-крупному, но исправно платил Святому за «крышу» и потому жил в Городе весьма спокойно.
Фамилия его была Круглов. Пути их пересеклись лишь единожды, весной этого года, когда у Круглова горела какая-то большая сделка и он обратился к нему за финансовой помощью. Пятьдесят тысяч баксов. Не Бог весть что, но и их он до сих пор не вернул, хотя как раз с той поры Вепрь в Городе не появлялся…
* * *
Он заметил мелькнувший сорок третий верстовой столб и сбросил газ. Где-то здесь должен быть поворот направо. Ага, вот он!
Вепрь свернул на грунтовку и едва не завяз в грязи. Пролетев полем несколько сот метров, машина въехала в березняк, сомкнувший над ней крону. Стало сумрачно, словно надвигался вечер, хотя был ещё полдень.
— Володя, а вы дадите мне пистолет? — спросил вдруг Курженко.
Вепрь мысленно усмехнулся. Сделав вид, что размышляет, он затем сообщил:
— У меня есть с собой оружие. А вы умеете стрелять, Валерий Анатольевич?
— Из автомата. В нашей стране, думаю, из автомата умеет стрелять каждый мужчина.
— У меня нет автомата, а пистолет, как я понимаю, вы никогда не держали в руках?
— Ну, если уж с «акаэмом» справлялся, то с пистолетом как-нибудь.
— Как-нибудь не стоит, Валерий Анатольевич. Да и пистолет у меня один, а стреляю я гораздо лучше вас. К тому же надеюсь, что на этот раз обойдётся без стрельбы, — строго сказал Вепрь. — Так что останетесь в машине. Вы меня извините, Валерий Анатольевич, но без вас мне будет как-то сподручнее. Подождите, когда я доставлю вам вашу дочь. Вам ясно?
— Ясно, — вздохнул Курженко. — Я почему-то доверяю вам, Володя. Буду сидеть и ждать.
— Вот и отлично. Это избавит нас от многих проблем…
Березовые кроны разверзлись, день снова вернулся, и перед ними открылся довольно крутой спуск, а внизу шла граница садового общества «Холмы». Все пространство было утыкано пестрыми домиками самых разных размеров и архитектуры. Кое-где на участках, согнувшись в три погибели, копошились такие же пестрые дачники, собиравшие последний урожай.
Вепрь повернул машину под густые ветви крайней березы и заглушил двигатель.
— Перебирайтесь за баранку, Валерий Анатольевич, — велел он. — И будьте готовы…
— Готовым к чему?
Вепрь улыбнулся:
— Ко всему. Ладно, я пошел.
Он вылез из автомобиля, закурил сигарету и начал неспешно спускаться по склону. Над огородами поднимались белые дымы — дачники сжигали траву и отходы, пахло влагой, дымом и свежевыдранной морковкой. Собачий лай доносился до него откуда-то издалека, с соседнего холма, и в ответ ему с ближней дачи надрывалась какая-то мелкая шавка. На неё кто-то изредка покрикивал сиплым голосом.
Спустившись, Вепрь пошел по узкой улочке между дачами, вспоминая, где ему надо свернуть, чтобы выйти к старой, заброшенной даче родителей Машеньки Кругловой, засаженной соседями картофелем. Приметив поворот, увенчанный трехногим покосившимся столбом, он свернул налево и уже через три минуты был около знакомого облупившегося домика.
Приподняв вросшую в землю калитку, по растрескавшейся бетонной тропинке он прошел на крыльцо. Дверь в домик была закрыта на шпингалет. Когда-то давно она закрывалась на обычный дверной замок, но из года в год, обычно под осень, его в конце концов выламывали шлявшиеся по ночам подростки либо бездомные пьяницы, а чаще — охочие до чужого добра люди, и тогда хозяин не выдержал. Сняв замок, он забил дыры в двери с двух сторон фанерой и прикрутил обычный шпингалет — заходите, люди добрые, берите что хотите. Лишь бы домик не спалили.
Сейчас наружный шпингалет был задвинут. Значит, Шершня в домике не было.
Не успел он сообразить, как знакомый голос за спиной заставил его вздрогнуть:
— День добрый, Вепрь Алексеич.
— Шершень, чёрт возьми! — обернулся тот. — Откуда ты вылез?
— Учусь у тебя появляться неожиданно в неожиданный момент.
— Чему бы хорошему… Ты давно здесь?
— С утра.
— А соплячка?
— За домиком, соседскую облепиху жуёт.
Что-то не то было в его взгляде. Что-то он не договаривал.
— Что случилось, Шершень? Объяснись…
Олег пристально посмотрел на Вепря.
— Почему ты не предупредил, что она наркоманка?
На секунду Вепрь растерялся:
— А разве она наркоманка?
— Конченая. Крыша съехала напрочь. Желает уехать в Турцию и быть там танцовщицей в ресторане.
— Вот чёрт, действительно припадочная! А потом?
— А потом, уже здесь, на даче, у неё началась ломка, — Олег передернулся. — Уф! Видывал я всякие ломки, но эта была самая отвратительная. Она ползала передо мной на коленях, хватала за ноги и умоляла достать наркотик.
— А ты? — поинтересовался Вепрь.
Олег покачал головой:
— Ты ведь знаешь мое к этому отношение. Помнишь Гришу с Первомайки? Он был наркоманом.
Вепрь тяжело вздохнул. Это неприятное открытие несколько нарушало его планы.
— Ну а дальше? — спросил он.
— Дальше… Дальше она расстелилась передо мной и задрала ноги. «За дозу, — говорит, — я дам тебе попользоваться своей дыркой». Я дал ей пинка под голый зад. И вот тогда у неё началась трясучка… Я растерялся. Думал, сдохнет сейчас, и что я с ней буду делать?
— Не пойму, чего ты так расстроился? — холодно спросил Вепрь. — Она тебе кто — сестра родная? Нет. Вот и не дергайся. И свой план из-за того, что эта соплюха ширяется, я менять не собираюсь. Сдам ее папаше какая есть, пусть сам разбирается.
— А где папаша?
— На горе, в машине. Бравый мужик, в бой рвётся, просил дать ему пистолет. Ничего, сейчас и он десять раз подумает — везти ли её до мой или отпустить к туркам. Однако сначала я должен с ним поговорить…
Взлохматив волосы, Вепрь заглянул за дом. Виктория сидела на корточках у заржавелой, погнутой бочки с водой и крутила в пальцах веточку облепихи, усыпанную крупными яркими ягодами. Она медленно покачивалась, и неподвижный взгляд ее тупо упирался в заросли старой малины.
Вепрь подошёл к ней, присел рядом.
— Привет, — сказал он.
Виктория не обратила на него никакого внимания.
— Можно взглянуть на вашу ручку, мадемуазель? — Не получив никакого ответа, Вепрь закатал ей рукав. — Судя по размеру синяка, — поднял он глаза на девушку, — стаж у вас, мадемуазель, года два. Это кто же тебя в тринадцать лет посадил на иглу?
