— И его ждем. С Иваном Лукичом уехал в район.
— Значит, еще в районе, рапортуют. — Лысаков оставил Василису и направился к деду Луке. — Здоровеньки булы, Лука Трифонович! А ну, приударьте гопачка, чтоб сердце взыграло!
Марфуша стряхнула пыль с широкой, как у цыганки, цветной юбки и быстро прошла к «Москвичу». Вернулась, держа в руках цветочки бессмертника.
— Это вам, Василиса Никитична, — сказала она. — В степи нарвала, на счастье,
— Спасибочко, дочка.
— Дождались своих орликов, Василиса Никитична? — Марфуша смотрела в счастливые глаза матери. — Иван был у нас. Поглядела я на него — красавец, куда там! Надо о невесте подумать.
— Пусть сам думает. Мне, Марфуша, и без невесты радость-то какая!
— А чего слезы навернулись?
— И от счастья люди плачут. Вот вырастут твои…
Егор Подставкин в Журавли добрался на попутном грузовике. Во двор вошел незаметно. Был мрачен и худ, небритые щеки провалились так глубоко, что лицо перекосилось. Округлились и помутнели глаза. Он был похож на человека, до крайности изнуренного хворобой. Руку Василисе пожал слабо, улыбнулся через силу, точно превозмогая боль. Читая в горестной улыбке его душевные страдания и боль, Василиса не спросила, почему Подставкин приехал без жены: знала, что Маруся так и не вернулась к нему.
— По жене тоскуешь, Егор?
— Вам, мамаша, скажу правду: так тоскую, что я и не знаю. И голова болит, и в груди…
— Э-э-э, милый! — Василиса потрепала чубатую, непокорную голову и совсем тихо добавила: — Ежели любит — вернется, а ежели вернется, ты ее жалей и не обижай. Жену надобно беречь, Егор!
Гости шли и шли, а радость Василисы росла и росла. С непокрытой седой головой, в новой кофточке и в новой юбке, Василиса поспевала подойти к каждому гостю и перемолвиться с ним словом. А тут еще заявились веселые и беспечные Алексей и Яша; Василиса сочла своим материнским долгом отвести их в сторонку и сказать:
— С людьми будьте ласковы, обходительны, а особенно со старшими. Ежели ты к человеку с лаской да с добрыми намерениями, то и человек к тебе с той же лаской… На вас будут смотреть, да и девушки тут есть, тоже захотят на вас поглядеть. Так что вы это знайте!
Алексей кивал, говоря этим, что именно так, как мать ему советует, он и будет поступать. Яша даже сказал: «Не беспокойтесь, мамаша, мы люди взрослые, понимаем…» Когда же Василиса пошла встречать опоздавшего главбуха Василия Кузьмича Чупеева, Алексей с улыбкой посмотрел ей вслед и сказал:
— Яша, знаешь, что мать придумала? Собирается ехать со мной в Сухую Буйволу. Хочет быть арбичкой в отаре. «Без тебя, говорит, сынок, мне тут жизни нету», Будто я ребенок!
— Да это же хорошо, Леша! — одобрил Яша. — Не всякая мать так бы поступила. Ты это цени, Леша!
— Да я ценю. А как же мне быть с Диной? Мы же хотели там, в Сухой Буйволе, пожениться?
— Не таи от матери. Все скажи, как есть. Пусть Дина сюда приедет. — Яша рассмеялся. — Василиса поедет в Сухую Буйволу и будет внучат ваших нянчить! Это же здорово!
— Глупости мелешь, Яков.
— А как же Иван Лукич? — спросил Яша. — Один останется?
— Я-то почем знаю! Или и в самом деле привезти Дину в Журавли?
Яша в знак подтверждения наклонил голову и промолчал.
Во дворе заметно усилился людской говор. Были слышны сдержанные мужские басы вперемешку со смехом и щебечущими женскими голосами. Так бывает перед собранием, которое готово начаться, но не начинается потому, что ещё не появилось главное лицо. Такими «главными лицами» были здесь Иван Лукич и Закамышный. Гости поджидали их и, разговаривая и перекидываясь шуточками, то и дело поглядывали на столы. Взгляды к столам, тянулись не потому, что они были заставлены вкусными кушаньями, вином и водкой, а потому, что возле столов не было стульев. Такое новшество заметили сразу, оно-то и смущало и вызывало смех и острые словечки.
Комбайнер Анисим Петренко, мужчина рослый, сутулый, хлопнул кулаком по спине своего друга Игната Колесниченкова и сказал:
— Игнат, и чего ты от столов очей не можешь отвести? Или тревожишься, что нету стульев? Водка в рюмке будет, а посидеть с той рюмкой не на чем? Эх ты, темнота!. Не умеешь соображать, Игнат! Это обед не какой-нибудь, а стоячий, сказать, быстрый. Будем есть и пить наперегонки, кто кого обгонит. Понятно?
— Оно-то так, — согласился Игнат. — Оно-то понятно… Можно и наперегонки, это мы тоже сможем. А все ж таки, ежели по русскому обычаю, то водочку сподручнее выпить в сидячем положении. Веселее идет, шельма!
— Вижу, и у тебя, Петренко, соображения маловато, — вмешался в разговор заведующий молочной фермой Семен Клименчук, человек на вид угрюмый, шутить не умеющий. — Ведь ты даешь Игнату совершенно неправильные разъяснения! Да, неправильные! Ты бывал у меня на ферме? Видал прогрессивный метод — беспривязное содержание коров? Никаких тебе станочков, кормушек. Так чего же ты Игнату голову морочишь? Это же тоже прогресс и удобство! Хочешь — подходи к столу, ешь и пей, а не хочешь — отваливай и уходи. И быстро и красиво! И в том случае, ежели кто лишнее выпил, — сразу заметно. Неустойчивость где бывает? В ногах! На стуле ему удобно сидеть и пьяному, а попробуй выстоять… Вот то-то и оно!
— И это я допускаю, — задумчиво сказал Игнат, — а только как-то получается не по русскому обычаю. В сидячем-то положении сподручнее.
— Тихо, товарищи! Иван Лукич приехал!
XIX
«Волга», мигая фарами и сигналя, осторожно вкатилась в ворота. Из машины сперва вышел За-камышный, затем перед гостями, покручивая ус и болезненно улыбаясь, появился Иван Лукич и будто не Иван Лукич. Таким худющим, измученным его еще не видели. За две недели он так изменился, что теперь напоминал человека, изнуренного бессонными ночами и непосильной работой. Сам Иван Лукич не только знал об этой своей внешней перемене, а и постоянно думал о ней и даже гордился ею «Пусть люди смотрят и видят, каких усилий стоит мне победа…» Он никогда еще так не уставал, но эта усталость ему была приятна, она и радовала и волновала.
Мысленно он еще находился в степи. Сегодня ночью умолкли моторы, как умолкают орудия после победного боя, а уши его еще слышали их гром, и глаза его еще видели восход солнца и залитые светом поля, просторные, тихие, с валками и со следами автомобильных колес на стерне. И вот вечером, когда по разбитым, курящимся пылью дорогам прошумели последние грузовики с зерном, следом за ними в Грушовку уехал Иван Лукич и Закамышный повезли рапорт.
Радость свою Скуратов не скрывал. Он читал донесение, был доволен, что и в этом году прославленный «Гвардеец» занял на жатве первое место.
— По тебе, Иван Лукич, вижу не жалели сил гвардейцы, — сказал Скуратов. — Ишь какой стал тощий! Закамышный помоложе, а тоже сдал.
— Старались, все старались, Степан Петрович, — добавил Иван Лукич. — Отстающих не было.
— Ну, а как сын Иван?
— С батьком силой меряется. — Иван Лукич вспомнил встречу у озерца. — Как-то взялись мы бороться — оседлал так, что не вырвешься.
— А как у него с дипломом?
— Что-то рисует. Разве я в этом что соображаю?
— Да, молодцы гвардейцы, порадовали. — Скуратов читал донесение. — На похвалы я вообще не щедр, но тут похвала сама напрашивается. Тебя, Иван Лукич, хвалю вдвойне.
— За что, Степан Петрович?
— Не хитри, не прикидывайся незнайкой. — Скуратов взял со стола районную газету. — И за хлеб и вот за воду! Опять обошел своих соперников, и очень удачно. Да ты что, газету сегодняшнюю не читал? Вот возьми, почитай, как там водники тебя благодарят.
Иван Лукич развернул газету, читал и глазам своим не верил «…так что товарищ Книга Иван Лукич и на этот раз, как всегда, показал поучительный пример для других председателей… особенно нерадивых к воде… И в самый разгар уборочных работ Иван Лукич очистил главный канал… умение Ивана Лукича Книги смотреть…» Читать дальше не стал. Лоб покрылся испариной. Снял очки, положил газету на стол. «Неужели это Иван разрыл лопатой? — мелькнула мысль. — Вот оно какая штуковина…» И усы его обвисли, он помрачнел и обмяк, стыдно было поднять глаза.
— Похвала, Иван Лукич, заслуженная, — сказал Скуратов. — И нечего тебе скромничать. Помнишь, весной на совещании я говорил не забывайте о воде, а особенно в жару. Каналы может залить, забить песком. Все забыли, а ты не забыл, и за это я тебя хвалю. И жатву с поставками вовремя завершил, и вода у тебя идет полным ходом, да еще и нерадивым соседям помог. Вчера я видел Игнатенкова из «России». Ну, как, спрашиваю, течет влага? Спасибо, говорит, сосед Книга подсобил, расчистил шлюз. И во «Власти Советов» тоже тебя благодарят.
Иван Лукич, наклони голову, молчал. Не знал, что сказать. Когда они попрощались и выехали за Грушовку, Иван Лукич спросил
