Герман с уважением дотронулся до обшивки фюзеляжа. «Вроде, фанера, а вроде и нет. Прав был прохвост Шеффер, в Тибете все представляется не тем, чем является на самом деле».
Течение мыслей Крыжановского прервал громкий и торжествующий голос господина Каранихи, декламирующего по-английски:
На перевале снег, не зная меры,
Заполнил все собою. В вышине
Коснулись неба белые сугробы,
Внизу трава, деревья и кусты.
Под снежной тяготой к земле пригнулись.
Оделись в белое вершины черных гор,
И волны озера замерзли голубые,
Потоки чистые покрылись коркой льда.
Снег уравнял между собой низины и холмы.
- Что вижу, о том пою! - возмутилась Ева. - Похоже, этот выродок Каранихи надышался чистого кислорода, отчего опьянел и теперь бесчинствует. Ну, ничего, придет время, я до него доберусь. За все сполна ответит, начиная с «прекраснейшей коровы».
Герман вспомнил, что именно так индус назвал Еву при первой встрече в Калькутте и захохотал пуще прежнего. Глядя на него, Ева тоже рассмеялась. А полет, между тем, продолжался, но, как бы стремителен он ни был, догнать катящееся по небу солнце не удалось. Стемнело, летательный аппарат Носителей оказался один на один с ночью.
- Помнишь, мы гадали, куда нас довезет это чудо, если его не собьют из винтовки английские солдаты? - спросил Герман.
- Не ври, это ты гадал, я вообще отказывалась верить, что на этой этажерке можно взлететье - деланно возмутилась Ева. - А наша замечательная старушка тоже хороша: когда я с ней говорила на эту тему, только смиренно улыбалась и молчала.
Каранихи, слышавший через наушники разговор влюбленных, посчитал возможным вмешаться.
- Прошу моих драгоценнейших пассажиров обратить внимание на скопление огней по левому борту. Это - Вена, столица вальса. Скоро наше путешествие завершится, мне приказано доставить вас в Альпы.
Скорость заметно уменьшилась, аэроплан клюнул носом и пошел на снижение.
- Спасибо что сказал! Теперь под нами, похоже, Линц, а вон там, дальше, Зальцбург, - объявила Ева. - Точно Зальцбург, посреди города течет река и горы вполне узнаваемые.
Самолет отвернул от города и направился туда, где виднелись три огонька, расположенные треугольником. Садился Каранихи плавно - не так, как взлетал - видимо, более не испытывал потребности проучить заносчивых европейцев.
«Это же горят костры, - определил Герман природу огоньков. - Похоже, нас встречают».
Их действительно встречали - когда самолет коснулся земли и, пробежав, остановился, из темноты вышли четверо. Все угрюмые бородачи в крестьянской одежде - один постарше, трое помоложе - видимо, отец с сыновьями. Стоило путешественникам покинуть аэроплан, как четверка крестьян обхватила его с разных сторон и покатила к стоящему неподалеку большому сараю, в которых обычно на зиму запасают корм для скота.
- Что за дурные манеры? - нахмурилась Ева. - Хоть бы поздоровались, чурбаны невоспитанные.
- Это из-за меня, - потупился Каранихи. - Пусть саибы простят своего никчемного провожатого за то, что его дурная карма переходит и на них.
- А более понятно можно? - потребовала Ева, которая уже отчаялась справиться с раздражением, которое у нее вызывали частые и возмутительные выходки Каранихи.
- Я - Носитель, уронивший ношу, - трагично молвил переводчик. - И заслужил подобное отношение братьев, ибо проиграл. Черепаху похитили, а я не сумел этому помешать. Но остался в живых.
На глазах индуса выступили слезы, и он умолк. Ни Герман, ни Ева не стали расспрашивать дальше, хотя роль Каранихи во всей истории вызывала недоумение. Герман как-то пытался расспрашивать Шурпанакху и про Каранихи, и про то, почему Носители не вмешивались до самого конца, но получил лишь обычный ответ, каким старуха объясняла любую странность: «Таковы правила, а правила нарушать нельзя!»
- Замечательно! - процедила Ева. - И что теперь делать? Я есть хочу, и спать тоже, неужели эти бородатые мужланы бросят нас на произвол судьбы?
- О, пусть несравненная мем-саиб не волнуется, Арсен и его семья обо всем позаботятся.
- Кто он такой, этот Арсен? - спросил Герман.
- Цыган, правда, не кочевой, а оседлый, - пояснил Каранихи.
- Цыган? - удивилась Ева. - Странно, что его вместе с другим не отправили в Марцан.
- Ферма Арсена - единственный, оставшийся в Рейхе оплот Носителей, - вздохнул Каранихи. - Его пока не тронули, потому что здесь недалеко, в Берхтесгадене, находится резиденция Гитлера, «Кельштайнхаус». Фюрер весьма благоволит к местным жителям, а всю округу пожелал превратить в некое подобие рая на земле. По этой причине тут не проводились депортации. Если еще учесть, что Арсен снабжает шнапсом вояк из личной охраны Гитлера, то за его судьбу пока можно не волноваться.
- Невероятно, немцы уверены, что Нюрнбергские законы действуют на всей территории Рейха, - иронично улыбнулась Ева. - А тут, оказывается, под самым боком у фюрера, пользуясь его добротой, творится беззаконие.
- Мем-саиб совершенно права, - невесело улыбнулся Каранихи, - ужасающее беззаконие.
Женская часть семейства Арсена оказалась более приветливой, нежели мужская. Пока жена главы семьи Фрайда кормила гостей, невестки постелили всем постель - в одной комнате для Германа и Каранихи, в другой - для Евы.
Герман с Евой не стали оспаривать эту схему - наверняка она объяснялась неизменным: «Таковы правила!»
Утром хозяин на телеге отвез Еву и Германа в Берхтесгаден. Каранихи остался на ферме при аэроплане, пообещав ждать, сколько потребуется.
Высадив парочку на городской площади, Арсен даже не счел нужным попрощаться. Только свистнул и взмахнул кнутом, погоняя лошадей. Глядя ему вслед, Герман развел руками:
- Цыгане напоминают мне лопарей - малую народность на русском Севере. В глазах какая-то печаль, тоска - одна на всех. Словно чувствуют нечто недоброе и близкое.
В ответ Ева раздраженно дернула плечиком: мол, кто знает, и заявила:
- Меня сейчас больше волнует то, как я в таком виде появлюсь в цивилизованном обществе. Это же ужас!
Герману пришлось признать - попытка перед убытием из Тибета привести в порядок их немало претерпевшие от путешествия наряды не увенчалась особым успехом - повод для волнений действительно имелся.
Портье в опрятной маленькой гостинице, куда обратились путешественники, окинул их подозрительным взглядом, но ключи от номера все же выдал. Как же он удивился, когда новый, неприлично потрепанный постоялец поднял трубку телефона, что стоял на стойке и, назвав оператору берлинский номер, попросил к аппарату всемирно знаменитую актрису Ольгу Чехову. Но еще большее удивление у портье вызвало дальнейшее: дело в том, что горничная в доме Ольги заявила, что ее хозяйка гостит у Адольфа Гитлера в «Кельштайнхаус», вот Герман и спросил портье, как туда позвонить. На счастье, тот знал искомый номер и вскоре в трубке зазвучал знакомый Ольгин голос.
- Выезжаю! Скоро буду! - коротко пообещала актриса, лишь только поняла, кто и откуда с ней говорит.
В столь чудесное везение верилось с трудом - Ольга могла находиться где угодно: хоть в Берлине, хоть на гастролях за океаном, но оказалась совсем рядом. Что это - случайность или же очередной экивок Носителей? Каранихи объяснил выбор фермы Арсена в качестве пункта назначения тем обстоятельством, что там, якобы, единственный оставшийся оплот Носителей в Рейхе и больше некуда податься. Но, зная скрытную и глумливую природу его организации, следовало полагать, что подобное объяснение является ложью. Хоть и во спасение.
Путешественники поднялись к себе в номер. Ева отдернула штору и, глядя в окно, сказала мечтательно:
- Если так пойдет и дальше, я, наверное, поступлю на службу в разведку. Какую порекомендуешь - русскую или немецкую? Английскую, сам понимаешь, я в расчет не беру.
Герман подошел и поцеловал любимую. Судя по всему, такой ответ полностью удовлетворил девушку. Обнявшись, они стояли и наблюдали, как на тихую улочку маленького альпийского городка медленно вползает длинный, похожий на сигару, «Майбах-Цеппелин».
- Иди, встречай ее, - Ева осторожно высвободилась из объятий. - А я пока приму ванну.
В гостиничном холле Герману открылся «хитрый» тактический ход любимой - появившаяся Ольга выглядела очень эффектно - очевидно, Ева просто испугалась на ее фоне показаться дурнушкой, опрометчиво полагая, что собственная внешность пострадала от тягот и лишений экспедиции. Герман улыбнулся - он-то знал, что солнце и горный воздух чудесным образом сказались на лице девушки, придав ему то необыкновенное и чистое сияние, какого невозможно найти у городских жительниц.
- Герман?! Глазам не верю! - засмеялась Ольга, небрежно ставя автограф на фотографию, подсунутую ей очарованным и сбитым с толку портье. - Знаешь, какие слова содержал твой некролог в «Фелькишер беобахтер»? Как сейчас помню: «Погиб, преследуя мечту…, народ Германии скорбит о постигшей его утрате…»
