Была середина октября. Мило сидел за столиком на террасе кафе, он только что закончил длинное письмо Кароль. Положив листы бумаги в конверт, он заплатил за перье с мятным сиропом, перешел дорогу и оказался у Сены в районе набережной Малаке. Направляясь к Институту Франции — там висел почтовый ящик, — он ненадолго задержался у букинистов. В их ящиках вперемежку лежали дорогие старинные книги, фотографии Дуано, винтажные афиши со знаменитым черным котом, пластинки шестидесятых годов и чудовищные брелоки в виде Эйфелевой башни. Мило остановился перед лотком с комиксами. В детстве Халк, Спайдермен и другие герои «Марвел комикс» были его лучшими друзьями, а теперь он с интересом открывал для себя похождения Астерикса и Счастливчика Люка.
В последнем ящике с табличкой «1 евро» было свалено все подряд. Мило из любопытства заглянул туда: среди пожелтевших от старости покетбуков и рваных журналов лежал сильно испорченный роман в темно-синей обложке…
«Не может быть!»
Он внимательно осмотрел книгу: переплет вздулся от воды, склеившиеся страницы были тверды, как камень.
— Where… where did you get this book?[96] — спросил Мило, от удивления забыв французский.
Продавец знал на английском всего несколько слов, но кое-как сумел объяснить, что нашел эту книгу на набережной. У Мило не укладывалось в голове, как издание, чей след потерялся в Нью-Йорке, десять дней спустя оказалось в Париже.
Сбитый с толку, он крутил в руках роман.
Казалось бы, цель достигнута, но состояние книги…
Букинист понял причину замешательства Мило и протянул визитную карточку:
— Могу порекомендовать человека, который отреставрирует книгу.
* * *
Флигель дома настоятеля монастыря Сен-Бенуа
Где-то в Париже
В монастырской переплетной мастерской сестра Мари-Клод внимательно осмотрела принесенную книгу: том искорежен, обложка из искусственной кожи тоже пострадала. Работа предстояла нелегкая, но монашка с решимостью взялась за дело.
Аккуратно расшив книгу, она достала увлажнитель размером с шариковую ручку и направила на фолиант струю пара, температура которого высветилась на небольшом экране. Влага впиталась в бумагу, и склеившиеся страницы удалось разлепить. Намокшие листы были хрупкими, типографская краска кое-где расплылась. Мари-Клод осторожно вложила промокашку между листов и, перевернув книгу, принялась «оживлять» ее при помощи фена.
Несколько часов спустя роман снова можно было листать. Монахиня тщательно проверила все страницы, желая удостовериться, что ни одну не пропустила. Она приклеила на место отвалившиеся фотографии и прядку тончайших, словно ангельских, волос. Чтобы вернуть книге форму, она оставила ее на ночь под прессом.
На следующий день сестра Мари-Клод соорудила для романа новую обложку. Она работала целый день в тишине и покое мастерской. Своими ловкими, как у хирурга, пальцами она изготовила переплет из окрашенной телячьей кожи, затем приклеила квадратный кусочек кожи ягненка с выведенным на ней сусальным золотом заголовком.
В семь вечера молодой американец со странным именем постучал в дверь монастыря. Монахиня вручила Мило книгу. Тот так расхваливал ее работу, что она от смущения покраснела…
* * *
— Просыпайся! — гаркнул Мило, тряся меня за плечо.
«Черт!»
Я сидел в палате, где Билли лежала между операциями, и снова заснул за компьютером. С молчаливого согласия персонала я ночевал в больнице.
Жалюзи были закрыты, комнату освещало лишь слабое сияние ночника. Я потер глаза и спросил:
— Который час?
— Одиннадцать вечера.
— А день недели?
— Среда.
Мило не удержался и добавил с насмешливой улыбкой:
— Чтобы ты не утруждал себя лишними вопросами: сейчас 2010 год, и президент Америки все еще Обама.
Я хмыкнул.
Уходя в работу, я совершенно терял счет времени.
— Сколько? — спросил Мило, заглядывая через плечо.
— Двести пятьдесят страниц. Полкниги, — ответил я, захлопывая ноутбук.
— А как Билли?
— Все еще в реанимации.
Мило торжественно достал из бумажного пакета книгу в шикарном переплете и с загадочным видом сказал:
— Это тебе. Подарок.
Я не сразу понял, что это мой собственный роман, за которым Мило с Кароль гонялись по всему миру.
Книгу явно отреставрировали. Ее кожаная обложка была теплой и гладкой на ощупь.
— Теперь Билли ничего не угрожает. Надо только дописать роман, и она вернется домой, — сказал Мило.
* * *
Шли недели и месяцы.
Октябрь, ноябрь, декабрь…
Холодный ветер унес устилавшие землю пожелтевшие листья, на смену мягкому осеннему солнцу пришла суровая зима.
Владельцы кафе убрали с террас столики или выставили рядом с ними жаровни. У выходов из метро замаячили продавцы каштанов, а люди, выныривая из земных недр, как один надевали шапки и потуже затягивали шарфы.
В порыве вдохновения я писал все быстрее. Пальцы летали по клавиатуре, история полностью захватила меня. Отныне я чувствовал себя не столько творцом, сколько безвольной игрушкой в руках повествования и загипнотизированно смотрел на количество страниц в текстовом редакторе: триста пятьдесят, четыреста, четыреста пятьдесят…
Билли благополучно пережила кризис. Сначала Клузо заменил торчавшую из гортани трубку кислородной маской, потом постепенно уменьшил дозу обезболивающего и, наконец, видя, что с инфекцией удалось справиться, вынул дренажные трубки и капельницы.
Затем медсестра сняла повязку и заклеила швы прозрачным пластырем. Прошло несколько недель, шрам уже не так бросался в глаза.
Билли снова могла самостоятельно есть и пить. Я смотрел, как она делает первые шаги и поднимается по лестнице под наблюдением кинезитерапевта.
К ней вернулись улыбка и обычное жизнелюбие. Волосы отрастали, и было видно, что у корней они нормального цвета.
Семнадцатого декабря Париж проснулся, глядя, как с неба падают первые хлопья снега.
Двадцать третьего декабря я дописал роман.
36
Последний день с Билли
Большая любовь — это когда две мечты встречаются и вместе сбегают на край реальности.
Ромен Гари
Париж
23 декабря
20.00
Накануне праздника рождественский базар развернулся во всем своем великолепии. Я взял Билли под руку и повел мимо белых домиков, расставленных между площадью Согласия и Круглой площадью. Колесо обозрения, гирлянды огней, ледяные скульптуры, разлитый в воздухе аромат глинтвейна и пряников превращали Елисейские Поля в декорацию к фильму-сказке.
— Решил подарить мне туфли? — воскликнула Билли, когда мы шли мимо модных бутиков на улице Монтеня.
— Нет, мы идем в театр.
— На спектакль?
— Ужинать!
Мы остановились у беломраморного фасада Театра Елисейских Полей, вошли в холл и на лифте поднялись в расположенный наверху ресторан.
Помещение было оформлено очень просто: дерево, стекло и гранит, все в пастельных тонах и лишь колонны темно-фиолетового цвета.
Метрдотель усадил нас в небольшой нише с шелковыми драпировками, словно созданной для задушевных бесед.
— Что будете пить?
Я заказал два бокала шампанского и вынул из кармана крошечный серебристый футляр.
— Это украшение?
— Даже не надейся.
— Флешка! Ты закончил роман! — воскликнула Билли, снимая крышечку.
Я кивнул головой. В этот момент нам принесли аперитив.
— У меня тоже кое-что есть для тебя! Прежде чем выпить, хочу вручить подарок, — загадочно сказала она, вынимая из сумки телефон.
— Но это же мой телефон!
— Да, стащила сегодня утром. Ты же знаешь, какая я любопытная… — без зазрения совести ответила Билли.
Я, ворча, забрал мобильник, а она довольно улыбнулась.
— Между прочим, я прочитала несколько сообщений. Вижу, с Авророй все налаживается!
Я покачал головой, хотя в этом была доля правды. В последние несколько недель Аврора писала все чаще, а ее послания становились все нежнее. Она говорила, что скучает, раскаивалась в некоторых ошибках и между строк намекала, что у каждой пары есть право на второй шанс.
— Она снова влюблена! Я же говорила, что выполню свою часть контракта! — заявила Билли, вытаскивая из кармана мятый кусок бумажной скатерти.
— Хорошее было время, — промолвил я, с ностальгией вспоминая тот день, когда мы подписали контракт.
— Да, я тебе залепила отличную пощечину, помнишь?
— Значит, сегодня конец приключению?
Билли посмотрела на меня с деланым безразличием.
— Да! Мы оба выполнили обещание: ты написал книгу, а я вернула тебе женщину, которую ты любишь.
