верхом. Не стреляли, убить не пытались. Один давай меня хлыстом потчевать, а второй на коняку аркан набросил и потащил… Я за меч хотел взяться… Да там народу было… Ушли, короче… Привет тебе передавали… Сказали, мол, должок ещё не выплачен.
— Это мы ещё посмотрим, — сквозь зубы процедил я.
Хшанский опасно подобрался ко мне и следовало пересмотреть и без того серьёзные меры безопасности.
«Проклятое общество пера и чёртовой луны… — думал я, сжимая кулаки в бессильной ярости, сидя у постели, в которой спала израненная Агата. — Почему вы не связываетесь со мной? Чего вы ждёте?».
Просто сидеть в особняке и ждать, пускай и будучи готовым к отражению штурма, я тоже не собирался. В любом городе на любой улице есть те, кто лучше прочих знает всё и обо всех. Мальчишки. Голодные и ободранные, как бродячие коты, они способны проникать в любые щели, знают все тайные закоулки и, конечно, лица тех, кто на их территории живёт, а кому тут не место. Я послал Мартина, как самого молодого из всех, нанять этих котов. Я платил каждый день, требуя информацию: кто заходил на улицу из чужих, кто что-то выведывал, кто проезжал мимо, словном всё, что могло попасться на глаза, которые умеют наблюдать и подсматривать.
Прошло две недели. Агата вставала с постели и свободно перемещалась по дому, но ещё была очень слаба. А я вычислил четверых вероятных агентов Михаила. Вопреки моей давней угрозе лишить зрения и языков новых агентов, их пристали. Первым был один неприметный тип, который каждое утро покупал сдобу в булочной неподалёку. Приобретя выпечку, он некоторое время болтался, то тут, то там, а затем к полудню исчезал. Коты проследили за ним. По пути от своего дома до моего, он проходил как минимум две лавки с выпечкой. Конечно, можно было предположить, что парень предпочитал именно эту продукцию, но я не собирался рассыпаться в допущениях.
Другого соглядатая нашли не сразу. Им был извозчик, привозивший к кирпичному цеху глину. Он приезжал каждый день, и до самого вечера ждал загрузки готового товара. Проводить свободное время можно было по-разному, но извозчик предпочитал не сводить глаз с особняка.
Третьего отыскал Сепп. Им был один выпивоха, который частенько оказывался неподалёку, искусно изображая крайнюю степень опьянения. Сепп заметил, что тот шатается и поёт заунывные песни заплетающимся языком, только когда поблизости кто-то есть. И якобы пьёт этот тип почти каждый день, при этом явно нигде не работая.
Наконец, четвёртый шпион подобрался ближе всех. Его заприметил я сам. Сидеть взаперти всё время я уже не мог, а всецело доверять даже тем, кто был нанят с таким трудом, не хотел. Я знал, что если хоть немного усыплю собственную бдительность, то открою спину для удара. Нетерпение требовало правосудия, но рассудок осаживал жажду поквитаться. Я стал выбираться из особняка в одиночку, как вор, тайком перелезая через стену. Ландскнехтам, увы, пришлось об этом сообщить. Мне совершенно не улыбалось получить железяку под рёбра по возвращению домой. А Милош, после покушения с бомбой, во время которого он сам маялся от похмелья, стращал своих подчинённых не на шутку.
Я выходил из особняка и бороздил улицы, вдыхая ароматы спящего города. Я не знал, кого и что именно ищу, а просто отдавался чутью, повинуясь просыпавшимся в ночи новым инстинктам. Так я и нашёл последнего. Им оказался молодой парень, который ухлёстывал за Анной. Одним ранним утром, я возвращался из ночного рейда по окрестностям, как вдруг увидел свою прислугу в компании кавалера. Они явно провели ночь вместе, и ухажёр провожал спутницу.
«Молодая, красивая девушка. Ничего удивительного, что у неё завёлся любовник, — подумал я. — Подозревать каждого, значит быть болваном. Ничего удивительного, если не учесть одного. Эта самая молодая и красивая девушка имеет доступ к еде, которая идёт на мой стол. Если он вскружит ей голову, а потом заставит сделать какую-нибудь глупость, которую он, без сомнения, сможет объяснить так, что она поверит и согласится, я окажусь болваном двойне».
Спустя ещё две недели, Агата окончательно оправилась, кости срослись, а румянец вернулся на её лицо. Всё это время я был с ней, покуда мог, не пропадая в ночных бдениях. Она пыталась дознаться у меня, сердцем чувствуя напряжение любимого, но каждый раз натыкалась на стену молчания.
— Алёша, я ведь не дура и не слепая, — шептала она по ночам, когда я оставался в постели. — Что ты задумал?
— Я всё решу, — твердил я. — Нам больше никто не навредит.
— А хуже не будет от этого твоего решения? — не унималась она. — Зачем мы остаёмся в этом проклятом доме? Сабина мертва, состояние Веленских в твоих руках. Мы можем исчезнуть. Раствориться! Твоего лица никто не знает, ты можешь сбросить личину Антони навсегда и больше не прятаться за этой чёртовой маской. Мы можем быть счастливы, вдвоём, там, где нас никто не найдёт!
Я внимал её словам и чувствовал себя распоследней дрянью. Многое из того, что говорила Агата было чистейшей правдой, истиной, которой следовало покориться.
«Вдумайся, что и зачем ты ищешь? — иногда говорил себе я. — Поквитаться с некромантом? Как далеко ты готов пойти ради этого? Снова подставить под удар её? Ради мести? Ты готов рискнуть жизнью Агаты, ради утоления жажды убить?».
У меня не было ответов на эти вопросы. Возможно, во многом по тому, что я боялся их давать. Боялся признаться себе, что так и не принял страшную участь мормилая — умереть на исходе пяти лет, год из которых уже подходил к концу. Каким-то далёким и запрятанным в самый тёмный угол души чувством, я надеялся спастись. Одна мысль о том, что я вновь окажусь в веренице обугленных душ, сводила меня с ума, лишала сна и покоя.
«Я не могу вернуться туда, Агата. Я просто не могу. Мне стыдно, но это сильнее меня. Это страшно. Страшно настолько, что невыносимо вдвойне. Это страх, от которого не может спасти даже смерть. Это нечто выше и сильнее даже самой смерти. А потому я буду идти до конца здесь, на земле, пока она меня держит, не разверзаясь под ногами».
Но прежде следовало разобраться с Михаилом. Я дал ему шанс одуматься, отступиться, но не привыкший получать отказ, как и отпор, Хшанский сам поставил точку в собственной судьбе. Он подбирался ко мне старательно и выверено, заполняя игровое поле подконтрольными фигурами.
«Его
