иметь возможность быстро среагировать, если королева Трис пошлет кого-нибудь проверить, прячемся ли мы здесь. Эта мысль, как и страх перед тем, что может скрываться снаружи ночью, должны были заставить меня вернуться в комнату. К тому же Торбен может проснуться при первом же скрипе открывающейся двери, но я слишком отчаялась, чтобы беспокоиться об этом. Я слишком решительно настроена сдержать эмоции, которые угрожают раздавить меня. Думаю, единственная причина, по которой этого еще не произошло, заключается в том, что я слишком сосредоточена на том, что делаю. Или, возможно, это предвкушение пурпурного малуса заставляет меня сдерживаться, чтобы не развалиться на части.
Приблизившись к открытой двери в гостиную, я замедляю шаг. Затаив дыхание, я заглядываю в комнату и нахожу Торбена, растянувшегося на покрытом простыней диване. Он слишком велик для своего ложа, так что одна его нога свисает, упираясь ступней в пол. Одну руку он заложил за спину, а другая, как и нога, свисает с края. Я наблюдаю за ним в течение нескольких ударов сердца, но не замечаю признаков того, что он проснулся. После этого я, наконец, продолжаю идти к двери. Мое сердце готово вот-вот вырваться из груди, когда я добираюсь до заветной цели. Осторожными движениями я ставлю туфли на пол и просовываю в них ноги. Затем я хватаюсь за дверную ручку.
Пожалуйста, не просыпайся. Пожалуйста, не просыпайся.
Главным утешением мне служит воспоминание о том, как крепко Торбен спал в первую ночь, которую мы провели в Отделе Похоти. Он не проснулся, пока я не засунула руку в карман его брюк, при этом практически навалившись на него. Даже проснувшись, он не открыл глаз, будто действовал в полудреме. Если потребовалось так много шума, чтобы разбудить его только наполовину, то сейчас, когда мне нужно только повернуть дверную ручку…
– Что ты делаешь? – Голос Торбена, слишком громкий для тихого коридора, раздается у меня прямо за спиной.
Вздрогнув, я оборачиваюсь. Я ошибалась в своем предположении о том, что его нелегко разбудить. На его лице суровое выражение, а глаза полностью открыты. Испуг от того, что меня поймали, слишком силен. Мои колени подкашиваются, и, чтобы не соскользнуть на пол, я прислоняюсь к двери.
– А ты… ты что… делаешь? – говорю я со стучащими зубами. И как ему удалось так быстро и так тихо подойти ко мне?
– Я почувствовал твой запах во сне, – объясняет он. – Теперь твоя очередь отвечать. Что ты задумала?
Гнев прорывается сквозь мгновенный страх, немного проясняя мой разум и придавая моим ногам силу. Я заставляю себя выпрямиться и отталкиваюсь от двери. Мне требуется вся сила, чтобы что-либо произнести без стука зубов.
– Почему ты спрашиваешь так, будто несешь за меня ответственность?
Он скрещивает руки на груди.
– Потому что так и есть, мисс Сноу. Меня послали убить тебя, а теперь вместо этого я полон решимости защитить тебя. Не забудь еще и риск нарушить сделку, которая приведет к моей смерти. Пока мы не докажем твою невиновность и вину твоей мачехи, твоя безопасность – мой приоритет. Не говоря уже о том, что это мой дом.
Я сжимаю челюсти.
– Я не знала, что выходить из твоего дома – преступление.
– Когда это подвергает нас обоих опасности, да. Шнырять посреди ночи по королевству, которым управляет женщина, желающая твоей смерти, – акт величайшей глупости.
Я злюсь, мой гнев растет. Я этому только рада. Рада, что это прогоняет мою тошноту. Сдерживает горе, которое таится за пределами моего сознания.
– О, так теперь я еще и глупая?
Торбен подходит на шаг ближе.
– Если собралась бродить по лесу в поисках пурпурного малуса, то умной тебя точно не назовешь.
Ярость поднимается во мне, как свирепый прилив. Не знаю, что меня злит больше – его самодовольство или тот факт, что он прав.
– Ты не знаешь, о чем говоришь. Я просто решила подышать свежим воздухом…
– Ложь.
Я открываю рот, но тут же закрываю его. Правда в том, что против его заявления у меня нет аргументов, и это жутко раздражает. Я ненавижу тот факт, что он прав. Ненавижу то, что он способен учуять мою ложь. Ненавижу то, что моя потребность в пурпурном малусе настолько сильна, что затуманивает мой разум, делает меня безрассудной. Ненавижу то, что зная это, я все еще хочу улизнуть и поискать фрукты фейри.
– Хорошо, – заявляю я, протискиваясь мимо него со всем достоинством, на которое способна. – Если ты так решительно настроен быть моим тюремщиком, позволь мне вернуться в свою камеру.
Мне удается сделать всего несколько шагов, прежде чем Торбен мягко обхватывает мое предплечье. Я замираю, наполовину из-за усталости, наполовину потому, что в его внезапном прикосновении есть что-то успокаивающее. Тепло его кожи каким-то образом охлаждает мой жар и заставляет холодный пот испариться. Торбен стоит рядом, внимательно изучая мой профиль. Мои плечи опускаются, а тело отчаянно хочет прижаться к его твердой груди.
– Яд почти вышел из твоего тела, – говорит он мягко. – Как только это произойдет, тебе станет лучше. Это самое сложное, Астрид. Ты справишься.
От его слов мое сердце смягчается, мышцы расслабляются. Со мной все будет в порядке. Я могу в это поверить… верно?
Перед моим мысленным взором встает видение. Бледное безжизненное лицо отца. Черные вены, танцующие по его коже, из-за яда, который предназначался мне…
Я вырываюсь из хватки Торбена, призывая свою ярость выжечь видение из моего разума, дать мне силы противостоять печали, которая стремится овладеть моим телом и душой.
– Прекрати говорить так, будто что-то об этом знаешь, – говорю я сквозь зубы. – Мне нелегко, Торбен. И никогда не станет легче.
– Станет. Яд вызывает у тебя недомогание, побуждая полагаться на него. Он убивает тебя.
– Ты не знаешь…
– Еще как знаю. – Торбен умудряется повысить голос, не переходя на крик. – Именно из-за этого умер мой отец.
Глава XXIII
АСТРИД
Новый поток конвульсий захватывает меня в свои тиски. Я смотрю на напряженные плечи Торбена, на выражение его лица, которое меняется между печалью и яростью. Эти же эмоции бурлят внутри меня. Я с трудом сглатываю, мой голос все еще дрожит.
– Твой отец умер от пурпурного малуса?
Он кивает и холодным тоном произносит:
– Мой отец, чистокровный фейри, медведь-оборотень, самый сильный из всех, кого я знал, умер от того самого яда, который ты так любишь.
– Я… я не понимаю. Как это произошло?
Торбен поджимает губы, как будто не хочет отвечать. Затем, отступив назад, он потирает рукой подбородок.
– После смерти моей матери, –
