Не знаете? То-то же. Как тришкин кафтан.
На выходе из конференц-зала меня остановил есаул, знаком показал, что хочет что-то сказать на ухо. Все совещание он отмалчивался, ничего особо не просил — вот Белогрудцев, тот да, тому только волю дай. Он у тебя и луну с неба попросит.
— Ваше Превосходительство…
— На будущее — не люблю превосходительств. Господин вице-адмирал.
— Так точно… вчера ночью взяли одну явку… там исламский комитет должон был располагаться. И нашли весьма интересные документы. САВАКовские.
— САВАКовские?
— Мы так поняли, господин вице-адмирал. Там есть очень интересные записи… нам бы не хотелось…
— Я вас понял. Где эти записи?
— У нас. В полевом штабе.
— Рискуете?
— Никак нет. Это мой сейф. Кто полезет без ума — костей не соберет.
— Я к вам загляну. Пожелания есть?
— Да… как бы все есть, слава Богу. Ломаем службу, как положено.
Да уж. Точно не Белогрудцев.
— Загляну. Во второй половине дня.
— Буду ждать, господин вице-адмирал. Кстати… как ваш конвой? Не пьют, не озоруют? Может, кто-то по розгам соскучился?
— Помилуй Бог, господин есаул. У меня — не поозоруешь.
В присутствии у себя я обнаружил новое лицо — человека явно не местного, только что прибывшего. По одежде замечаю — никто из тех, кто здесь служит, так не оденется.
— Ко мне?
— Так точно.
— Прошу…
В кабинете я поставил чаеварку на "максимально крепкий". Хороший горячий чай без сахара — вот что лучше всего поддерживает в сознании.
— Представляетесь по случаю прибытия?
Человек утвердительно кивнул.
— Так точно! Нестор Пантелеймонович Кордава, генерал-майор.
— По какому ведомству генерал-майор?
— По разведочному, Ваше превосходительство.
Если честно — ожидал, что по строительному — внешне человек… не внушал, скажем так. Но это говорило в плюс — разведчик, у которого на лице написано, что он разведчик — плохой разведчик. Значит, по разведочному.
— Наместник Его Величества Воронцов — представился я — вытягиваться во фрунт не надо. Не люблю. Тем более не стоит этого делать разведчику. Как я понимаю, вы прибыли сюда по моему запросу?
— Не могу знать, Ваше превосходительство.
— И превосходительств не люблю. Господин вице-адмирал, господин наместник или, вернее всего — тайный советник. Хоть я нахожусь на действительной военной службе — на самом деле я не воюю. Я просто помогаю, чем могу, военным… настоящее сражение происходит совсем на других фронтах. Присядем?
Присели. Дождались чая. Несмотря на то, что я видел этого человека всего несколько минут — у меня почему-то складывалось впечатление, что человек дельный. Конкретный — так говорят в купеческой среде. Конечно, как и все кто по разведочному отделению, себе на уме, но… я и сам такой. Посмотрим, в общем.
— Откуда вы к нам? С Закавказья?
— С Висленского края.
— О-о-о… это я пропустил. Рассказывайте.
Кордава вздохнул.
— А что тут рассказывать… господин… тайный советник. Грязное, скверное дело. Вот и все.
— Нет, Нестор Пантелеймонович… вы от меня так просто не отделаетесь. Видите ли, я… в некотором роде летописец. Пишу заметки о происходящем… пока в стол. А это дело я пропустил… вывезли отсюда в бессознательном состоянии. Так что — считайте это приказом. Рассказывайте.
Кордава рассказал. Это тоже, кстати, испытание. Человек пустой, недалекий будет везде выпячивать свою роль. Человек глупый не сможет донести главного. Человек лживый будет лгать… у меня в личном конвое есть казачина… как раз оттуда, есть с чем сравнивать. Кордава прошел это испытание. Рассказал обо всем, что лично видел — просто и страшно.
— Вот что — я посмотрел на часы — раз уж вы будете работать с нами… У меня есть лишний час перед выступлением. Его я потрачу на то, чтобы кое-что показать вам. У меня никто не работает силой. Только добровольцы. И я не люблю, когда люди соглашаются на что-то с закрытыми глазами. Извольте за мной, господин генерал-майор. Документы можете оставить здесь, ничего с ними не случится.
Район Маадар, Тегеран
Тот же день
И все было построено на века, пока в один день все не рухнуло…
Крепость и дознавательная тюрьма Маадар осталась почти целой по нескольким причинам. Во-первых, при штурме ее удалось взять относительно бескровно, после чего исламские экстремисты оставили ее — такая была слава у этого жуткого места, что они не решались ее использовать по прямому назначению. Шахиншах казнил и пытал своих врагов приватно, за каменными стенами, САВАК предпочитал похищать людей, брать их ночью — в то время как исламские экстремисты казнили и пытали на площадях, пока не пришли мы. Потом — никто не занял в этой крепости оборону, никто не рисковал — боялись, боялись душ людей, зверски замученных здесь. Поэтому русская армия обошла крепость стороной и не вела по ней огня. Потом — крепость была построена на совесть, по современным технологиям и с метровыми стенами из преднапряженного бетона. Нечего делать — шахиншах рассчитывал свой режим на века.
И все было построено на века, пока в один день все не рухнуло…
Я так и не знал, что с этим делать. Французы потом корили себя за то, что разрушили Бастилию. Можно было бы разрушить и Маадар — но как тогда рассказать людям, что происходило в этой стране? А ведь забвение открывает дорогу повторению.
— Прошу сюда — я гостеприимно показал направление вылезшему из моей бронированной колесницы Кордаве.
Заходя в ворота Маадара, он непроизвольно поежился. Я заметил это не только за ним — многие так делают. Хотя здесь все убрали.
— Это Маадар. Крепость и следственная тюрьма — начал привычный рассказ я — видите плац? Это плац не для маршей. Здесь, на моих глазах, асфальтовым катком раскатали четверых офицеров, которые умышляли против Светлейшего. На это привезли посмотреть целый бронетанковый полк. Шахиншах таким образом воспитывал свою армию. Мы потом выяснили — именно офицеры этого полка подняли мятеж и убили Светлейшего. Как видно — не каждый урок идет впрок. Здесь, кстати, нет катка, которым давили людей — куда-то делся. Прошу сюда.
В обстановке я здесь уже ориентировался, более — менее. Впереди шел казак — конвоец, в бронежилете, с автоматом и примкнутым к нему мощным фонарем — не вспышкой, а именно фонарем, дававшим долгий и ровный свет. Затем узкими, облицованными плиткой коридорами на нижний уровень спускались мы, а замыкали процессию еще двое казаков. Остальные оставались наверху и ожидали нас.
Мы спустились в так называемый "гимнастический зал" — их было несколько, но все они назывались "гимнастическими залами". И здесь все было облицовано плиткой, керамической белой плиткой, стыки между которыми были черными от въевшейся крови. Наши сапоги глухо грохотали по полу.
— А вот здесь, господин генерал, пытали людей — я притопнул ногой, чтобы гулкий звук оживил могильную тишину подземелья — господа, оставьте нас вдвоем.
Конвойцы уже знали программу — не первого человека я сюда вел, и явно — не последнего. Прежде чем что-то делать — нужно знать, откуда все это возникло. Обратиться к истокам.
Генерал Кордава осмотрелся по сторонам, посмотрел наверх, подмечая все — и спускавшиеся сверху тали, на которых за руки подвешивали людей, и лежащие в углу грудой тележки, такие же, как в больницах используют при хирургических операциях. Наверное, точно такие и есть, просто одни пошли в больницы, другие — в распоряжение САВАК.
Я молча ждал реакции. Генерал смотрел на это какое-то время, потом многозначительно хмыкнул.
— Просторно здесь. Говаривали, сударь, что в Крестах одно время такая же камера работала. Поменьше размером, конечно — но такая же…
Немного не то, что я ожидал — но и к ответу на такой вопрос я был готов. Тяжелый, неприятный, постыдный вопрос — но и на него надо иметь ответ, если не хочешь в один прекрасный день стать предателем. Нельзя просто так забыть и все, на каждый вопрос, который ставит перед нами история — должен быть свой ответ.
— Работала. И не только в Санкт-Петербурге. И в Москве. И в Иваново-Вознесенске работала. И в Казани работала. И в Баку работала. Только разница — не только в размерах. Хотите, расскажу, господин генерал, в чем она?
— Буду рад услышать.
— Тогда слушайте. В начале двадцатого века в нашей стране, в России созрели предпосылки для социальной войны. Именно социальной. Проклятья, которые мы сейчас посылаем в адрес Ульянова, Троцкого, Красина, Дзержинского, Бухарина — они оправданы. Все они были теми, кем они были. Педерастами[83], как Меир Валлах и, возможно, Ульянов. Агентами иностранной разведки, как Бронштейн-Троцкий. Наркоманами, как поляк Дзержинский. Террористами и убийцами, как Яков Свердлов. Просто подонками, какими были они все. Но одного у них не отнять — они видели раскол общества и мерзко, цинично им пользовались. Кто-то хотел сохранить Россию как государство, а кто-то хотел разрушить, но предпосылки для разрушения были. Именно поэтому в нашем обществе так долго и так кроваво шло это противостояние. Коммунистические террористы убивали военных, казаков, жандармов, губернаторов, умышляли против Высочайших особ. Офицерские и гражданские организации патриотов выслеживали, убивали, вешали, пытали коммунистов, эсеров, анархистов, агитаторов, пропагандистов, боевиков польских и рабочих боевок. Но все это делалось — ради сохранения России и Престола, ради сохранения нашего общества и нашего образа жизни.
