костяной дом, осматривала залежи сокровищ, запасы и вспоминала лицо Кощея.
Жаль. Но это ничего не изменило бы.
Останься Кощей в живых, она охотно начала бы писать ему письма, слать подарки и с нетерпением ждать Врана. А может, Василика забыла бы про него и вспоминала бы изредка, когда не кипела голова от работы. И все же что-то шевелилось в ней при мыслях о Навьем царстве, что-то звало ее к алатырь-камню, просило вернуться. Оно напевало медовым голоском и рассказывало, что мертвая земля роднее живой. Василика тряхнула головой и вылила на себя таз с горячей водой. Пахнуло полынью и можжевельником. Травяной туман обволакивал тело, показывая обратное. Захотелось вплести в волосы цветы и отправиться в город, чтобы покрасоваться перед молодцами и отведать ярмарочных угощений.
Два мира разрывали ее по кускам. Оба были ей дороги. Василика мечтала то о каменных домах и шуме, то о вечной тишине и смоляной речке, а куда желала пойти на самом деле, не понимала. Странные чувства.
Из бани она вышла в смятении. Села у печки, всмотрелась в пламя свечи, надеясь увидеть хоть какой-то ответ. Огонь горел ровно, воск капал на блюдце, и никаких образов там не было. Тепло, запахи полыни и горящих поленьев – и больше ничего.
– Я не знаю, что мне делать, – призналась Василика.
Из-за печи показался Домовой, растрепанный и уставший. Дух хорошо заботился об избушке: помогал с готовкой, убирал полы, следил, чтобы полки не покрылись паутиной. Он никогда не скучал и не тосковал по былому.
– Делай что делается, – сказал он. – А что не делается, того и не делай.
Василика усмехнулась. Из рук валилось все, включая травы. Зелья не варились, ворожба не плелась. Неживое тянуло ее к себе. Перед глазами представали темные руки Мораны. Они гладили Василику по лицу, брали за запястья и вели туда, где пряталась тьма. Это была еще не смерть, но уже не жизнь.
За окном начинался серый день. Ночная метель уничтожила первоцветы, но снег все равно таял. Бледное солнце пробивалось сквозь облачную пелену. В лесу проснулись первые, самые сильные мавки, а в речках запели русалки, пробившись на воздух из-под растаявшей корки льда. Василика вышла на крыльцо.
– Сегодня деревенские будут жечь чучело Мораны и звать весну, – сказал Всполох. – Если хочешь, можешь пойти посмотреть.
– Откуда знаешь? – хмыкнула она.
– Птички напели, – выдохнул дух.
– Какие разговорчивые птички, – съязвила Василика. – Хотя можно и сходить.
Снова вспомнились слова Марвы. Хотела бы она взглянуть в глаза сестрицы, посмотреть на ее ясное лицо и подворожить немного. Обида на сестру не вытекла из сердца, осталась внутри, и Василика имела на нее полное право. Проклясть нельзя, зато можно сделать мелкую пакость, ну так, полушутя, чтобы Марва научилась держать язык за зубами.
Красоваться перед деревенскими не хотелось, слишком много чести. Сойдет и обычная рубаха, полушубок и сапоги. Хорошо, когда сундуки полны одеждой и обувью. Что-то приносили в дар, что-то Ягиня покупала, когда выбиралась на ярмарку, что-то дарили Светоч и Месяц.
Василика заплела косу и пошла, наказав Домовому и Всполоху присматривать за избушкой. Дорога к Радогощи лежала гладкая да чистая, без снега и липкой грязи. Наверное, духи леса стали относиться чуть добрее к Василике, раз прокладывали ровные тропки без колючих кустов.
Побитые первоцветы жались к деревьям. С еловых веток капала вода – талый снег. На широком дубе сидела мавка, сонно потирая глаза. Она с интересом взглянула на Василику, но ничего не сказала. Еще выше пели птицы, радуясь первым признакам весны. Кое-где пробивались первые ростки, чуть позже из них родятся клейкие листочки, немного шершавые на ощупь.
Мимо пронеслась тройка ворон. Василика проводила их задумчивым взглядом. Удивительные птицы. Они не улетали в теплые края, всегда и везде умея добыть пищу. Некоторые летали сквозь метель, не боясь гнева Морозной Матери. С виду тощие, вороны были удивительно сильными и выносливыми. Один Вран Воронович чего стоил.
Тропка вывела Василику к перелеску, за которым шумела Золотница. Широкий речной берег отделял немалый кусок лесного царства от Радогощи. Летом по ту сторону постоянно горели костры, и мавки часто бегали туда веселиться вместе с молодцами, а Леший ругал их и говорил, что однажды они доиграются.
С другой стороны перелеска находилась дорога, по которой можно было дойти прямо до Радогощи. Подходить к деревне прямым путем было сродни самоубийству – ее погнали бы прочь. Другое дело – широкий берег. Если попытаешься переплыть ледяную воду, русалки тут же потянут на дно. Пройти сквозь волны Золотницы мог только тот, кто хорошо заплатит кровью или золотом и тем самым покажет, что он в сговоре с нечистыми.
Василика ступила на песчаный берег. Тонкие ветви ив гладили волны. Она взглянула вдаль – на той стороне собрался люд: хохотали ряженые девки, усмехались молодцы. В цветастой толпе Василика различила Марву. Сестрица хвасталась перед подружками новыми сапогами, прижимаясь к крепкому детине. Ведьма усмехнулась, предвкушая веселье, а потом опустила ладонь в холодную воду и проговорила:
– С тобой кровь моя, тепло мое. Сила темная, сила буйная, схвати сестрицу, подари ей страх, забери ее радость. Да будет так.
Одним движением она достала из кармана маленький ножичек и резанула ладонь. Капли крови растворились в речке. На миг перед Василикой показались русалки. Они улыбнулись, показав острые клыки, и исчезли. Золотница приняла плату. Оставалось только подождать.
Василика закуталась в полушубок. Речка запела по-иному, сладко-сладко. Она притягивала, завораживала, заставляла душу шевелиться. То были русальи чары. Неудивительно, что молодцы потянулись к воде, а вслед за ними – и девки. Тут-то они и увидели Василику. Кто-то удивленно ахнул, кто-то завизжал, кто-то просто пожал плечами. Марва не сказала ни слова – сделала вид, что ничего не произошло.
– Она пришла посмотреть, как ее чучело будут жечь, – хохотнул детина.
– Так то ж разве не чучело Мораны? – спросила какая-то девка.
– Что Морана, что ведьма, все одно, – хмыкнула другая. – А ты что скажешь, Марва?
Василика усмехнулась и посмотрела на сестру. И впрямь, что скажет-то?
– Одно-то одно, – хмыкнула Марва. – Давайте лучше веселиться, пусть смотрит и завидует, а то небось совсем одичала среди нечисти.
Боится, и недаром. Воды Золотницы хлестнули Марву по ногам и потянули поближе. Она вскрикнула, снова поднялся визг, но речка не отпустила девку – все волокла и волокла, пока та не оказалась полностью в воде. Поднялись волны. Русалки хищно оскалились, обнажив белые клыки, заглянули в глаза ведьминой сестре, затем как бы шутя вытолкнули ее на берег. Василика не выдержала и звонко захохотала.
– Ведьма, – зло шикнул детина. –
