признаки своей профессии. Это был главный царский повар Афиноген («Рожденный Афиной»), которого Антипатр незадолго до свадьбы переманил из Сиракуз достойным жалованьем. Отец Афиногена отдал его ещё ребёнком в ученики к самому знаменитому в Греции повару Дрогону из Сибариса, постигать вершины кулинарного искусства. Несколько лет Афиноген носил фартук ученика, после чего сдавал экзамен строгой комиссии из семи знаменитейших кулинарных мастеров. Но прославился Афиноген после того, как изобрёл для сиракузского тирана Дионисия особое блюдо из морских ежей.
Из-за широкой спины повара робко выглядывал юный розовощёкий помощник, почти мальчишка. Заметив близко царя, видимо, впервые, он чуть не выронил из рук круглое блюдо, прикрытое белой тканью. Повар, наёмный человек, житель Пеллы, зная пристрастие царя к рыбе, заранее заказал заезжим торговцам угрей. Предупредил, чтобы угри обязательно были из Копаидского озера, в Беотии – там они, говорят, особенные! Торговцы постарались, привезли корзину переложенных жгучей крапивой угрей, живых, похожих на змей. Повар заплатил звонкой монетой – по три аттических драхмы за штуку, хотя обычных морских угрей можно было купить вдвое дешевле. Угрей он только что лично поджарил, остальные закоптил для царя впрок…
Все эти сведения Афиноген выложил Филиппу, пока ставил блюдо на десертный столик. Потом повар рассказывал, по какой причине копаидские угри по вкусу превосходят своих собратьев, выловленных в других местах. Из-за солёной воды! Озеро питается пресными ручьями с окрестных гор, а вода в нём всё равно солёная. Странно? Да, но люди говорят, что озеро соединяется подземным каналом с морем. А мудрецы утверждают, что никакого канала там нет, а причиной солёности озёрной воды являются иные обстоятельства. Просто на дне находятся неисчислимые залежи соли – родники соль эту и вымывают! А откуда в озере появляются морские угри? Это местные рыбаки вылавливают мальков угря в море, выпускают их доращивать в озере для более удобной ловли в непогоду и выгодной продажи…
Филипп, чтобы не слушать больше поварской болтовни, выпроводил его вместе с пугливым помощником. Оставшись один, с наслаждением откусывал и жадно глотал, почти не пережёвывая, нежные кусочки, выложенные в жареном луке. Терпкое вино нежно-розового цвета отзывалось вкусом свежевыжатого виноградного сока и каких-то трав.
Трапезу прервал высокий человек худощавого телосложения с огненно-рыжими волосами; смуглое лицо источало радость, тёмные глаза блестели.
– Хейрисофос? Ты? – удивился Филипп. – Я ожидал увидеть эконома!
– А я и есть он. – Хейрисофос со смущённой улыбкой развёл руками. Поняв по лицу царя, что требуются пояснения, продолжил: – Царь, я последовал твоему совету, появился в Пелле и пришёл к Антипатру, чтобы передать твои слова обо мне. В это время прежний эконом был смещён за какую-то провинность – кажется, за нерадивость и корыстолюбие, как сказал мне советник Антипатр. Он переговорил со мной и назначил на эту должность, сказал, до твоего, царь, приезда.
Хейрисофос сдержанно склонил рыжую голову. Филипп не поленился встать с ложа – так он обрадовался появлению Хейрисофоса.
– Я рад тебе, друг мой, поверь! Надеюсь, ты не ошибся в выборе нового для тебя занятия? Тебе понравилась Пелла? – Филипп спрашивал, не ожидая ответа. – Тебя не сильно обижает Антипатр своими придирками? Я его хорошо знаю!
Хейрисофос, смущённый приёмом царя, отвечал сдержанно. А Филипп не унимался: ему было приятно сознание того, что судьба этого человека, эллина по крови, оказалась в его руках, и могла бы завершиться печально под стенами Амфиполя. Последовали ещё вопросы:
– Сколько жалованья определил тебе Антипатр?
Хейрисофос попытался отшутиться:
– На жизнь хватает, мой царь, на остальное – нет! – но, заметив поднятые брови Филиппа, поспешил добавить: – Положил два обола на день. Достаточно, чтобы посмотреть представление актёров в театре.
– Ты увлекаешься театром – похвально. Но два обола – немало, если учесть, что я выплачиваю своему пешему воину-гоплиту ровно столько. А он рискует собственной жизнью. А ты чем рискуешь, домоправитель?
– Я тоже рискую собственной жизнью, царь: ведь ты убьёшь меня, если тебе не понравится моя работа, или ты засомневаешься в моей преданности? Не так ли?
Филиппу понравился ответ коринфянина.
– Ты смел и честен, сказать больше, в меру дерзок. – Царь примирительно улыбнулся. – Но мне нравятся такие люди.
Филипп добродушно посмотрел на Хейрисофоса. Вдруг вспомнил:
– Послушай, ты говорил, что любишь лошадей. Как будешь теперь без них?
– О, я продолжаю любить этих чудесных животных, восхищаться ими! Без коней я не представляю себе ни одного дня жизни. Царь, прости меня, но, когда мне трудно, я захожу в дворцовую конюшню. Среди знакомых запахов я обретаю новые силы, и это помогает разрешить любые проблемы.
– Ты видел моих коней? – встрепенулся Филипп; ему было приятно внимание знатока коней.
– О, все кони великолепные! Они – чудо природы! Не зря у эллинов есть много поверий, связанных с ними: если конь фыркает в дороге – к радостной встрече. Конь всегда выведет заблудившегося всадника на верную дорогу. Это я знаю по себе – не раз мой конь выручал меня.
– Ты прав, Хейрисофос – коней невозможно не любить! Не забывай, что они посвящены Приапу, богу плодородия полей и стад, а Приап – сын Диониса и Афродиты.
– Но есть предание, – не сдавался Хейрисофос, – будто коней впервые дал эллинам Посейдон. Поэтому свои корабли эллины называют морскими конями. Коням, если они трижды одерживали победы в Олимпии, ставят в священном городе почётные статуи. А ты знаешь, царь, какие имена носили кони героев древности, к примеру, у Ахилла?
– Скажи, друг мой, я всех могу не упомнить, – нашелся Филипп, скрывая незнание.
Коринфянин стал загибать пальцы:
– Гомер воспел коней Ахилла – их звали Ксант и Балий. У микенского царя Агамемнона коня звали Эг. У царя Спарты Менелая был Подарг. Пиндар воспел победоносного Ференика, победившего в Олимпии – это конь Гиерона, властителя Сиракуз; с тех пор греки прозвали Гиерона тоже Фереником – большая честь для тирана.
Филипп с восхищением слушал Хейрисофоса. Вдруг лицо его посерьёзнело.
– Слушай меня, Хейрисофос. Македонию ожидают большие перемены. Твоим талантам я найду лучшее применение. Ожидай! А пока добавлю к твоему жалованью от себя еще обол, чтобы хватило не только на театр – на вино и приличную одежду, как подобает преданному царскому слуге. Не возражаешь?
Филипп подтолкнул Хейрисофоса к выходу.
– Веди по дворцу, показывай, что успел сделать к свадьбе.
Обращение к детству
Филипп любил свой дворец, как родной дом, и в то же время скучал, если задерживался в нём больше чем на месяц. Вольная душа требовала земных просторов, не ограниченных, не то что стенами дворца или Пеллы – Македонией!
Когда Филиппу
