Гости садились по чину и по обычаю семейному: знатные — с правой стороны от воеводы, а их жены — по левую мужнину руку. Женщины пришли наряженные в яркие сарафаны, кацавейки с лентами, в широких сборчатых юбках с бахромой и кистями цвета спелых ягод либо степных цветов. Все густо набеленные, еще гуще нарумяненные, повязанные цветистыми платками.
Против каждого гостя стояла оловянная чаша, чарка для вина, а по левую сторону — либо лепешка ржаная, либо лист берестяной для сплевывания костей. Ложки и ножи давались только тем, кто по торопливости своих не захватил. Вилок не было — еду брали руками.
Воевода в новом кафтане, туго опоясанный шелковым кушаком китайского изделья, был весел. Шутил, раскатисто хохотал. Гости сидели чинно и ждали воеводского застольного знака. Жбан с квасом, бочонки с вином стояли посреди стола.
Воевода поднялся и грузно опустился. Гости зашумели, засуетились, загремели чашами. Пир начался. Застольные служки едва успевали разносить кушанья. Гости ели уху щучью, за ухой — курятину с лапшой, после курятины — щи свиные, за щами — уху утиную, похлебку баранью. Не успели гости усы обтереть, как поплыли над головами подносы с жареным и пареным: баранина, гусятина, курятина, рыба разварная, рыба заливная, рыба под хреном. А с жарким поданы были на разных блюдах: капуста квашеная, капуста пареная, капуста с конопляным маслом, огурцы кислые, огурцы под перцем стручковым, горох моченый, горох круто соленый.
Деревянная резная чаша ходила по рукам: шипело заморское вино, кипел мед крепкий; пеной, как снежной шапкой, вздымалось пиво пьяное, пиво черное, пиво на меду.
Лихо. Весело. Пьяно.
Сидел воевода радостный, видел он, что гости от удивления таращили пьяные глаза на каждое новое блюдо. Воевода ухмылялся в бороду: «Удивление-то впереди!» Служки застольные понимали и не сводили с воеводы глаз.
Желанный час наступил. Широко распахнулись двери, и шестеро слуг осторожно внесли в гостиную огромный пирог, испеченный в виде государева орла.
От удивления гости так и обомлели.
— Невиданное чудо! — обнял поп пьяного дьячка.
Тот пробормотал невнятное.
Воевода поднялся, бороду широкую разгладил:
— Вот я каков! Да! Монголов повоевал? Повоевал! Грабежников изловил? Изловил! Вора Филимошку Лузина сказнил? Сказнил! Семя его подлое вывел? Вывел! Вот я каков государев слуга…
Воевода еще что-то хотел сказать, но в это время принесли бочонок с дорогим вином. Гости сорвались с мест, похватали чарки, чашки, кубки — кто что успел — и набросились на бочонок. Воевода лениво опустился на скамью.
В это время вбежал перепуганный казак:
— Батюшка воевода, беда! Ватага!
Гости вскочили с мест. Воевода остановил их и, обращаясь к казаку, сурово спросил:
— Чья ж та ватага?
— Лузинова ватага!
— Дурень, выспись! — заорал воевода.
Поп сказал с усмешкой:
— Истинный дурень: Филимошка в аду кромешном на вечных мучениях, до ватаги ли ему! Выпьем, дьяче!
Гости нехотя сели на свои места, вновь принялись за еду. Казаку подали чарку вина, вытолкали за дверь.
Воевода хохотал:
— Упился казачишка, мертвого за живого познал! Смехота! Умора!
Некоторые из гостей хихикнули в кулак, но веселье больше не возвращалось.
Письменный голова, гонимый сомнением, торопливо вышел из-за стола. Он велел отыскать казака, который прибегал с дурной вестью. Казака отыскали. Письменный голова недолго говорил с ним, вошел в гостиную отрезвевший, сумрачный. Воевода раскатисто хохотал и тянулся с ножом к пирогу. Письменный голова подошел к воеводе и зашептал ему что-то на ухо. Воевода поспешно бросил нож и вместе с письменным головой отошел в сторону.
— Казачишка тот правду говорил!
— В чем же та подлая правда? — сощурил злые глаза воевода.
— Ватага…
— Ватага? — рассердился воевода. — Откуда ж та ватага, коль я ее повоевал?
— Лузинова ватага! — испуганно моргал глазами письменный голова.
— И ты упился, Никитка: бормочешь глупое!
— Сы-ын… Артамон Лузин, — сказал письменный голова.
— Сын? — перебил воевода и округлил удивленные глаза. — Своими очами видел: сверзилось то поганое семя со скалы в бездну бездонную… Обрел тот беглый служка смерть скорую.
— То обман, то подмена!
Воевода смертельно побледнел:
— Обман? Жив, говоришь? Да как так?
— Жив Артамон Лузин! Казачишка своими глазами разглядел. В отца своего, говорит, обличьем вышел: такие же озорные глаза, воровская головушка, смелости неудержимой…
— Жи-ив?! Воровское племя! — прошипел побелевшими губами воевода.
Широкий лоб его вспотел, дергалась бровь. Неловко шагнув, он грузно сел на лавку.
Так никто и не отведал воеводского подарка — царского пирога. Гости торопливо расходились.
По слюдяным оконцам плыли темные пятна. Небо, черное от дыма, нависло над землей, придавило ее. В воздухе запахло гарью. Слышались отдаленные выкрики людей. Надвигалась гроза.
На востоке вспыхнуло красное зарево, огненные языки взметнулись в поднебесье. Эхом прокатилось над городом:
— Лузинова ватага!..
Затрещали и повалились широкие ворота воеводского двора.
Воевода не успел отскочить от узорчатого оконца. Посыпалась слюда, грохнулась рама, и воевода, хватая руками воздух, замертво упал под стол на расписной, китайской работы ковер.
![]()
