Мимо, протяжно гудя, проскочило еще две машины. Обернувшись на жирафов, чьи шеи уже начали раскачиваться, Старик кивнул на фермерскую дорогу.
— Малец, послушай, нам надо ненадолго увезти отсюда красавцев. Хотя бы вон туда.
Я не послушался. Вместо этого повернулся к Старику и сказал единственное, что оставалось:
— Мне это не по зубам.
Мимо проехал фургон — с таким шумом, что жирафы задрожали, раскачав прицеп. Старик обернулся, чтобы проверить, как они там, а когда снова взглянул на меня, что-то в выражении его лица переменилось. Передо мной будто бы оказался совсем другой, незнакомый человек, который и на меня глядел как на незнакомца. Кажется, я нащупал грань его долготерпения. Ею были жирафы.
— Поехали, — приказал он.
— Но вы же сказали…
— Либо ты везешь нас по фермерской дороге, либо выметаешься прямо сейчас, а дерево я и сам как-нибудь отыщу. Дальше поедешь со своей девкой. А нам с жирафами уже надоело тут сидеть.
С тяжело колотящимся сердцем я сдал назад, а потом свернул на дорогу, по которой уже и не надеялся когда-нибудь прокатиться. Я поглядел в зеркало: «паккард» повернул за нами, и мне вспомнилось, как Рыжик проникла вслед за мной в мои кошмары.
Пока мы лавировали между шариками перекати-поля, я заметил, что асфальт под колесами весь истрескавшийся и неровный, и сообщил об этом Старику, надеясь, что тот передумает.
Он окинул взглядом дорогу, а потом посмотрел на меня.
— Там впереди дерево, верно? Уж до него-то мы доберемся. — А затем заприметил сухое углубление, тянувшееся вдоль дороги. — Это что, овраг?
Я проследил за его взглядом. Здесь, в Техасе, где земля плоская, как блин, любой пригорок зовут холмом, а малейшую яму — оврагом. И сейчас он как раз такую ямку и усмотрел. Мне она тоже была знакома: всю мою жизнь она встречала меня, когда я возвращался домой, и провожала, когда уходил.
— Да это просто канавка, — проворчал я.
— В ней вода была хоть раз?
Я покачал головой.
— То есть ни разу? — упорствовал Старик. Ему явно хотелось получить словесный ответ.
— Ни разу.
— Притормози, — приказал он.
Я ударил по тормозам. Старик вышел из кабины, прищурился, попинал землю и вернулся на место.
— Господи боже, вот нашел из-за чего волноваться. Обыкновенная канава. Земля так запеклась, что и молотком не расколешь. Будь я проклят, если ее сегодня затопит.
И мы продолжили путь. Жирафы принюхивались так сосредоточенно, будто чувствовали приближение грозовой тучи с севера. Вскоре дорога оборвалась. Справа стояла заброшенная хлопкоочистительная машина. Слева, по другую сторону от канавы, виднелась покосившаяся церквушка, окруженная деревянными самодельными крестами — безвременно переполненное кладбище. А напротив него, разливая тень там, где она никому не была нужна, стояло дерево — небольшой, но выносливый крупноплодный дуб, питаемый лишь сосновыми гробиками, закопанными у корней, — единственное живое растение на многие мили вокруг, покрытые лишь иссохшей землей да перекати-полем.
При виде зелени посреди бурой равнины Старик едва сдержал улыбку. А я вот смотрел прямо перед собой.
У самого конца асфальтированной дороги стоял побитый знак — «АРКАДИЯ». От него в разные стороны расходились тропинки, ведущие к опустевшим амбарам и сараям, разбросанным повсюду, куда только хватало глаз. Кроме этого знака, на столбике висели и маленькие деревянные стрелочки с вырезанными на них именами, они указывали во все мыслимые стороны, даже вниз, повествуя печальную историю этого края, понятную с первого взгляда. В самом низу была и наша стрелочка — с надписью «НИКЕЛЬ», — она по-прежнему указывала на тропинку, ведущую за кладбище, будто ничего и не изменилось, будто там нас ждала к ужину матушка.
Жирафы качнули прицеп. Я обернулся и заметил, что от Старика не укрылось, как я гляжу на стрелку с папиной фамилией. Он хотел было что-то сказать, но прицеп снова дернулся. Мы высунулись, чтобы выяснить, что происходит. Оказалось, жирафы уже вовсю тянулись к дереву. И, как тогда, в горах, из-за этого кренился весь вагончик.
— Подъезжай поближе, — велел Старик и вышел наружу. — Земля твердая, выдержит.
Я осторожно подвел машину поближе к дереву так, что левая ее сторона оказалась на иссохшей земле. Теперь ветви были прямо над нами. Пока я взбирался по стенке прицепа, чтобы поднять крышу, жирафы радостно фыркали, предвкушая первый за целый день перекус зелеными листочками. Голова пошла кругом, и я отвел глаза, но тут же наткнулся взглядом на безымянные могилы моих родных, и мне стало еще хуже. Я зажмурился на секунду, потом открыл глаза и увидел Рыжика: она остановилась неподалеку и теперь щелкала фотоаппаратом из окна «паккарда». Я отвернулся и от нее.
Потому что знал, что будет дальше.
Спустился на землю и стал ждать.
Старик смотрел на тропку слева — ту, на которую указывала стрелка с надписью «НИКЕЛЬ». Всего в сотне ярдов от канавы виднелись останки отцовской фермы. Со стороны церкви ее можно было рассмотреть во всех подробностях. Покосившийся, ветхий амбар. Папин поломанный фургон. Но Старик обратил внимание на другое. Он напряженно всматривался в обугленный каменный очаг, возвышавшийся, точно могильная плита, над горсткой опаленной земли.
Он снова посмотрел на меня, дожидаясь объяснений. Я понимал: что бы я ни сказал, у него все равно возникнут вопросы, так что не мог и слова проронить.
Бросив на меня последний взгляд, Старик пересек кладбище, обогнул канаву и пошел прямо к очагу. Мне оставалось только следовать за ним, понурившись. Этот путь я знал как свои пять пальцев. Когда мы поравнялись с амбаром, голова у меня кружилась уже так сильно, что я едва мог стоять на ногах. Послышалось жужжание мух, и с каждым шагом оно нарастало. Старик осмотрел ружье и патроны, ржавеющие в грязи, подошел к очагу, стал разглядывать горстку пепла, обугленный железный каркас кровати, почерневшую от огня печь. Больше смотреть было толком не на что.
Кроме неглубокой могилы позади. Мелкой, разрытой могилы, полной поломанных и обглоданных косточек.
Земля поплыла у меня под ногами. Канюки и койоты все равно ее нашли.
Старик обернулся ко мне:
— Скажи, что это звериные кости.
Но я словно его не слышал.
— Малец! — громко окликнул он. — Что тут стряслось?
Я мог отказаться и ничего не рассказывать. Но тогда он точно меня вышвырнул бы, недоумевая, с кем же это он путешествовал столько дней, да еще и с жирафами. И был бы совершенно прав. В конце концов, даже я сам толком не знаю себя.
Так что вариант у меня оставался только один, а потом уже Старику предстояло решать, что делать. Либо поверить в мою историю, либо нет. Либо взять меня с собой в Калифорнию, либо оставить в глуши, из которой я бежал с таким рвением, точно от этого зависела моя жизнь — впрочем, я был уверен, что так и есть. Я уже открыл было рот, чтобы ответить, но взглянул на вагончик — проверить, как там Дикарь с Красавицей.
И тут увидел воду.
Я даже не сразу понял, что случилось. Всю мою жизнь эта канавка была пустой и сухой. И когда в нее стал стекать тоненький ручеек, показалось даже, что это всего-навсего игра воображения… мираж. А потом струйка окрепла и набрала скорость. Превратилась в бурливый поток. И канавка действительно превратилась в овраг, в мгновение ока переполнившийся водой, взявшейся неведомо откуда. Этой земле, которая жила по своим правилам, было наплевать на весь житейский опыт какого-то там мальчишки, выжившего в Пыльном котле. Залетные, незримые бури обрушились на техасскую землю, и она не выдержала этого напора. Патрульный оказался прав.
Начиналось наводнение.
Старик стоял рядом, разинув рот от изумления. Мы переглянулись и уставились на струю, точнее, на мощный поток, который уже вышел из берегов канавы и мчался к дубу, растущему у кладбища. И к жирафам, мирно пощипывающим листву.
«Воде ни за что до них не добраться, они же высокие», — сказал я себе, стараясь сохранять спокойствие.
