Мусор осел на землю, затих рев волн, а мы всё сидели на вагончике. Тишина сводила с ума. Но мы не могли шевельнуться. Мы глядели на яркое солнышко. Слушали, как фыркает Красавица и чихает Дикарь. Таращились на согбенный кладбищенский дуб и разбросанные кресты. Что-то похожее я уже испытывал после того урагана. Сознание долго отказывалось воспринимать случившееся, но когда ко мне наконец вернулось здравомыслие, оказалось, что я крепко держу Рыжика, а Старик — нас обоих. Мы разжали хватку, отстранились друг от дружки на несколько дюймов и посмотрели на «паккард». Из него ручьями текла вода.
Только тут Рыжик и вспомнила о позабытом внутри сокровище.
Сдавленно вскрикнув, она соскочила вниз, распахнула дверь машины и выхватила насквозь промокшую сумку. В грязь тут же полетели все ее камеры, мотки пленки, фотопластинки, а следом и она сама опустилась на мокрую землю и закрыла лицо руками.
Я тоже слез на землю. Я думал, что у «паккарда» куда больше шансов вернуться к жизни, чем у размокшей пленки или навороченных камер. Но когда наклонился, поднял несколько коробочек с пленкой и услышал, как внутри хлюпает вода, мне стало ясно: дело плохо. И лучше Рыжика пока не трогать.
Старик, который к тому моменту тоже уже успел спрыгнуть с вагончика, глядел на жирафов, склонивших головы над обломками металла и дерева, смешанными с грязью. Прицеп еще не выровнялся, но жирафы сохраняли спокойствие, будто знали: самые страшные львы уже ушли.
Я опустился на корточки и зачерпнул ладонью землю рядом с одной из шин. Промок лишь самый верхний слой толщиной дюйма в три, а под ним почва была плотной и сухой. Если получится завести машину и выровнять жирафов, наверняка мы сможем отсюда уехать.
Старик тем временем распахнул боковую дверцу загончика Красавицы, чтобы осмотреть окровавленную повязку. Обнаружив, что Красавица только разок поцарапалась, но не более того, он нежно опустил руку на бинты и шумно выдохнул.
А я тем временем поднял капот, чтобы проверить двигатель. Он оказался сухим. Я накрыл его рукой и сам облегченно выдохнул.
А Рыжик все сидела у «паккарда» и глядела на промокшие пленки и камеры. Пока Старик выискивал свою федору, я подошел к девушке в надежде, что она поднимет взгляд. Но она этого так и не сделала. Тогда я обошел ее, обратив внимание на сдутые шины и погнувшуюся ось колеса, и поднял помятый капот «паккарда», насколько это было возможно. Двигатель был затоплен. Я все равно попытался завести машину, но даже щелчка не добился. Если тягач, переполненный не водой, а бензином, вполне мог завестись, стоило лишь выждать немного, то «паккарду» пришел конец.
Я вынул ключ из замка зажигания и оглядел салон в поисках дорожной сумки. Но нашел только мужское пальто, которое уже видел на Рыжике. В карманах обнаружилась расческа, зубная щетка, кусочек мыла, замотанный в бумагу, — и Рыжиков блокнот. Я открыл его. Почти все записи были сделаны перьевой ручкой и от воды превратились в смазанные синие линии. Разобрать можно было лишь список на последней страничке, который она составила карандашом еще давным-давно.
ЧТО Я ХОЧУ УСПЕТЬ ЗА ЖИЗНЬ:Встретиться с:
— Маргарет Бурк-Уайт
— Амелией Эрхарт
— Элеонорой Рузвельт
— Белль Бенчли
— потрогать-жирафа
— повидать мир (начать с Африки)
— выучить французский
— научиться водить машину
— родить дочь
— увидеть свои фотографии на страницах журнала «Лайф»
— возвратить долг Вуди
Я изумленно уставился на свое имя, появившееся в последнем пункте, и на вычеркнутые строки. Мне вспомнился неровный ритм ее сердца у негритянского мотеля, и подлинный смысл этого самого списка наконец приоткрылся мне. Будь у меня с собой карандаш, я бы, не задумываясь, вычеркнул последний пункт. Спрятав блокнот в карман пальто, я сложил его и вышел к Рыжику. Она по-прежнему сидела в грязи. Я хотел было что-то сказать ей в утешение. Но что? Я положил ее пальто в кабину и поискал взглядом Старика. Он стоял в паре сотен футов от нас: его шляпу прибило к кресту неподалеку от оврага, и теперь он старательно отряхивал ее о штанину.
А потом мы расхаживали кругами, собирая поломанные доски, чтобы подложить их под шины — так тягачу проще будет выехать на дорогу. Ходили мы долго — куда дольше, чем требовалось, а все потому, что хотели дать и машине, и Рыжику время прийти в себя. Когда полуденное солнце уже начало опускаться, я набрался храбрости для новой попытки завести тягач. В первый раз я чересчур сильно нажал на педаль. Двигатель забулькал и заглох. Я убрал ногу. Попробовал снова: машина опять заклокотала — один раз, второй, а потом двигатель взревел в полную силу. Тогда я, одумавшись, переключился на нейтральную передачу на несколько минут, чтобы убедиться, что двигатель внезапно не заглохнет. И тут уже Старик по-настоящему улыбнулся.
Вот только, прежде чем отправляться в путь, надо было выпрямить прицеп, чтобы он не заваливался ни на ствол дерева, ни на «паккард», и вот где нам понадобилась помощь жирафов. Старик, прихватив несколько луковиц, вскарабкался по правой стороне вагончика и подозвал к себе жирафов. Когда они послушно приблизились, я окликнул Рыжика. Но с таким же успехом можно было взывать к грязи. Поэтому, поглядывая то на нее, то на Старика с жирафами, я ударил по газам, и прицеп начал потихоньку отъезжать и от «паккарда», коря-бая металлом по металлу, и от вырванного с корнем дерева, царапаясь железом о древесину, пока наконец не высвободился и не оказался всеми своими колесами на асфальте.
Старик ласково погладил жирафов, которые уже успели выпрямиться и вообще выглядели вполне довольными жизнью. Потом он слез на землю, чтобы осмотреть прицеп. Тот покрылся вмятинами и сколами, а сбоку теперь протянулась длинная царапина от удара дерева. Но в пути это не помешает.
— Нам пора ехать, сказал он, покосившись на Рыжика.
Не заглушая двигателя, я вышел из кабины. Девушка по-прежнему сидела на том же месте. Я убрал промокшие камеры с пленкой обратно в сумку, сверху положил пальто, оставленное в кабине, и подошел к ней. Взял за руку, вложил в ладонь ключи от «паккарда».
— Пора в путь. Жирафы не могут ждать, — сказал я так нежно, как только мог. — Если хочешь, попросим кого-нибудь отбуксировать «паккард» отсюда, но это позже. Сейчас ты должна поехать с нами.
Я помог ей подняться. Сжав в кулаке ключи от «паккарда», она последний раз взглянула на затопленный, помятый автомобиль, потом швырнула связку в открытое окно и забралась в кабину тягача.
Пока мы ехали по асфальтированной дороге, за окном мелькали ужасающие картины разрушения. Но стоило вернуться на шоссе, как они пропали. До магистрали потоп не добрался — ушел в сторону оврагов у закрытого участка дороги, на запад.
Рыжик сидела молча, глядя прямо перед собой. И только когда мы добрались до видавшего виды гостевого дворика, она сказала:
— Мистер Джонс, будьте так любезны, высадите меня на вокзале следующего крупного города.
И Старик согласился. В эту минуту его лицо приняло удивительно мягкое выражение — никогда прежде я не видел его таким.
Когда мы приехали на стоянку, солнце уже садилось. Должно быть, впечатление мы производили забавное — вымокшие насквозь, будто крысы, да еще с парочкой жирафов-путешественников. Никто из нас особо не жаждал завести новые знакомства, так что Старик решил, что лучше будет закрыть окошки пульмана, а уже потом подъехать к мескитовым деревьям в расчете на то, что жирафы не станут сопротивляться — слишком уж устали. Так и вышло.
На небольшой круглой площадке каких только транспортных средств не было: и мотоциклы, и трейлеры, и модные седаны, и грузовики дальнобойщиков. Большинство гостей уже устроилось на ночлег, повинуясь обстоятельствам. Нам встретилось только несколько семей оки, они расположились на краю участка, где припарковались мы сами, и тесно расселись вокруг костров. Их старые фордики были доверху забиты вещами.
