будет ему времени для того, чтобы уложить все его снасти. Он уверил меня, что ему достаточно для этого трех дней. Он много тратит денег; ему выдано уже 130 000 рублей, но если бы удалось его предприятие, то можно бы не пожалеть и миллиона. Если придется вывозить его отсюда, то я отправлю его в Нижний, до Коломны на подводах, а потом водою. Граф Ростопчин».
* * *
Утра в Або были серыми, неуютными, промозглыми, от реки дул холодный ветер, то и дело срывался мелкий дождь. Появившийся наконец Бернадот словно привез с собой тепло солнечного юга: стремительно войдя в двери, он тотчас раскрыл Александру объятия. Слова извергались из него, как лава из жерла вулкана, и все эти потоки струились только по одному склону – в сторону войны.
Шведский кронпринц Карл-Юхан с сочувствием выслушал объяснения императора Всероссийского о том, что народная война исключает самую мысль о переговорах с неприятелем, Александр не подпишет мира с Наполеоном даже на берегах Волги. Вторгнувшись в российские пределы, император французов навязал России войну, которую она всячески пыталась предотвратить, и теперь русское правительство считает себя свободным от ответственности за действия населения, подвергшегося насилию, а в равной мере и от обязательств перед другими державами, принятых на себя прежде. Последнее не относится, разумеется, к договору о дружбе и союзе, заключенному со Швецией.
Бернадот разразился филиппикой против Наполеона, поправшего святые принципы Республики, за которую он сам проливал свою кровь, растоптавшего свободу, равенство и братство, опустошившего большую часть Европы и обратившего самые победы свои в кандалы для Франции, которая лежит под его сапогом. Александр выразил уверенность, что Франция очнется и захочет вернуться к той форме правления, какую она избрала в начале Революции, а именно к конституционной монархии, но для освобождения ей понадобится герой – истинный сын своего отечества, оставшийся верным своим идеалам.
– Soyez persuadé que je verrai avec plaisir les destinées de la France entre vos mains[31], – сказал он, перестав играть в намеки.
С помощью Англии можно будет организовать высадку десанта в Бретани и оттуда идти на Париж; Россия готова предоставить восемьдесят тысяч своих солдат для осуществления сего предприятия. Бернадот возразил, что эти солдаты нужнее сейчас России внутри нее. На этом первая встреча завершилась.
Посовещавшись с канцлером Румянцевым, графом Армфельтом, которому были дороги интересы Швеции, генералом Сухтеленом, не раз ведшим переговоры со шведами, и полковником Чернышевым, довольно хорошо знавшим Бернадота, Александр сделал Карлу-Юхану новое предложение: предоставить ему русский корпус для завоевания Норвегии, чтобы оттуда двинуться в Данию. Бернадот, со своей стороны, изъявил готовность предоставить шведский корпус России для войны с Наполеоном в обмен на временную передачу Финляндии под его управление, но об этом, конечно же, не могло быть и речи.
Фельдъегерь из Петербурга привез рапорт Барклая об оставлении Смоленска; переговоры пора было заканчивать. Дипломаты засиделись до поздней ночи, зато к утру проект конвенции был готов: Швеция отказывается от притязаний на Финляндию и не возражает против присоединения к России части Великого герцогства Варшавского; если Дания откажется уступить ей Норвегию, Россия предоставит Швеции вспомогательный корпус для захвата острова Зеландия и отвоевания шведской Померании. Кроме того, Швеция получит от нее заимообразно полтора миллиона рублей.
Поставив свои подписи, наследный принц и царь снова крепко обнялись. Сразу после обеда Александр выехал обратно в Петербург. Генерал-лейтенант барон Штейнгель, финляндский генерал-губернатор, принялся спешно готовить вверенные ему войска к переброске морем в Ригу со всей артиллерией, конницей и обозами.
* * *
В Вязьме еще оставалось более полутора тысяч раненых. Поручив их эвакуацию дежурному генералу и коменданту главной квартиры, Барклай-де-Толли переехал в Федоровское, отстоявшее от города в десяти верстах. Арьергард вел упорный бой, продолжавшийся уже седьмой час; приближавшийся шум канонады пробудил патриотические чувства: один вяземский купец внезапно пожертвовал госпиталю сто тысяч аршин холста, чтоб не достались французам, в вольной аптеке обнаружилось семьдесят пудов разных лекарств. Зато откупщик, дом которого занял главнокомандующий, так и не согласился указать, где он зарыл столовое вино на двадцать тысяч рублей; ну да Бог ему судья.
Позиция при Федоровском показалась Барклаю удачной. Там уже начали возводить укрепления; инженер-полковник Манфреди соорудил насыпь, вдававшуюся в озеро с топкими берегами; правда, до него было всё же довольно далеко, и если бы неприятель, приблизившись к позиции, завладел водопоем на реке Болдани, конница, да и вся остальная армия, осталась бы вовсе без воды. Поэтому Барклай приказал отойти еще дальше – к Цареву-Займищу, раскинувшемуся по обе стороны Минского тракта. Места открытые, неприятелю тайком не подобраться, все возвышенности, где можно поставить артиллерию, – в наших руках. Да! Здесь мы дадим сражение! Инженеры приступили к работе, полки разводили по определенным для них местам.
Солнце скрылось за серым войлоком туч, ровным слоем раскатанным по небу, от этого клонило в сон. Однако пакет, доставленный курьером, заставил Барклая вздрогнуть, как от удара молнией: в депеше сообщалось об отставлении его от должности главнокомандующего обеими армиями и о назначении князя Голенищева-Кутузова. Курьер лишь ненамного опередил самого главнокомандующего, который прибыл в третьем часу пополудни.
Кутузов! Кутузов! Кутузов! Весть пробежала по всей Первой армии подобно электрическому разряду; генералы спешили изъявить светлейшему свое почтение, офицеры весело поздравляли друг друга с переменой, солдаты, только что вяло шедшие с котлами за водой, теперь мчались к речке с криком «ура!». Приехал Кутузов бить французов! Барклая-де-Толли нет с нами боле!
Бывший и новый главнокомандующие объезжали позицию в широких крытых дрожках Кутузова. Выйти из них и осмотреть окрестности в подзорную трубу Михайла Ларионович не пожелал, однако нашел позицию выгодной и приказал ускорить земляные работы на укреплениях. Вернувшись, Барклай пошел писать рапорт государю, а Кутузов сел отдохнуть на простой скамье подле избы и сообщил окружившим его генералам, что завтра сделает армии смотр в восемь часов утра. До самой вечерней зори солдаты пели задорные песни вкруг дымных бивачных костров.
К назначенному времени полки были построены, однако главнокомандующий не явился. Весь штаб собрался в избе, отведенной под главную квартиру; Барклай был бледен как полотно: он услышал гром после вчерашнего удара молнии. Первым приказом Кутузова было отступать к Гжатску для присоединения идущих навстречу подкреплений. Зачем же отступать сейчас, когда найдена прекрасная, наивыгоднейшая позиция? Кутузов делает это нарочно, чтобы отобрать у Барклая сражение, которое он смог бы выиграть, лишить его лавров победителя!
Вторым приказом было увольнение от командования генерала Платова, которому Кутузов позволил покинуть армию и выехать в Москву. Все генералы потупились, но никто
