— Но почему именно Париж?
— Мой отец парижанин.
— Твой отец? Стив Грекко?
— Нет, за Стива мама вышла замуж десять лет назад. — При упоминании этого имени Минна вздрогнула. — А мой папа был француз. Он умер, не успев жениться на маме. У меня такие же глаза, как у него. Больше ни у кого в семье таких нет.
Ее слова задели Уилла за живое.
— В нашей семье тоже ни у кого нет таких глаз, как у меня, — признался он.
Минна вгляделась в его лицо.
— Тебе не говорили, что ты похож на француза? — спросила она. — У тебя печальные французские глаза, как у Ива Монтана. А вдруг ты приемный сын? Будешь заходить ко мне в кафе, продавать свои рисунки на Монмартре, в квартале художников. Может, найдешь своих настоящих родителей.
Они шли мимо кованой кладбищенской ограды.
Растревоженный словами Минны, Уилл, чтобы уйти от разговора, рассказал, что Дочери американской Революции — на самом деле призраки.
Минна засмеялась.
— Не верю я в призраков.
— Тогда почему их цветы никогда не вянут?
— Покажи мне цветок, который не вянет.
Уилл повел Минну по кладбищенским дорожкам к изъеденным временем памятникам, украшенным живыми цветами. Минна хоть и подняла Уилла на смех, но просунула ладошку в его руку, когда они шли мимо искрошенных бурых надгробий, над которыми раскачивал ветви исполинский кедр. На другом конце кладбища, у кирпичной стены, они остановились. Над могильными плитами сгустились тучи, упали первые капли дождя.
— Пойдем отсюда, — сказал Уилл.
Но Минна не двинулась с места.
Уилл смахнул с ее щеки дождинку, Минна повернулась, закрыла глаза. Уилл поцеловал ее, и она ответила на поцелуй, нетерпеливо прикусив его губу. Протянула руку, нащупала сквозь брюки его член и стала ласкать. Уилл положил руку Минне на грудь, но она отвела ее ниже, просунула себе под джинсы. Отлетела пуговица.
— Прости, — пробормотал Уилл, но Минна снова прикусила ему губу, заставив замолчать, и опустила его руку еще ниже, в ложбинку между ног. И застонала.
По дороге с кладбища Уилл спросил:
— Я сделал что-то не так?
— Нет, все хорошо, — ответила Минна с нетерпеливой улыбкой. — Но еще лучше нам будет дома, в настоящей постели.
— Где?
— В подвале, — пояснила Минна. — Помнишь старую медную кровать, что притащил твой отец? — Уилл замедлил шаг, и Минна, почуяв его нерешительность, подбодрила его улыбкой. — Слушай, я ведь тоже в первый раз.
— Не в этом дело, — вздохнул Уилл.
Улыбка сошла с лица Минны.
— А в чем?
Уилл молчал. Они стояли, взявшись за руки, у люка, ведущего в подвал.
— Я о ней сначала не подумал, а теперь вспомнил, и мне очень стыдно.
— О ком? О ком?!
— О Доун.
Минна вырвала руку и ударила его по щеке.
— Ох! — вскрикнул Уилл. — Больно! Ты что?
Но Минна уже убежала в дом.
В пятницу Кэлвин появился на работе. Он долго оправдывался, объяснял, что болел гриппом и его тошнило по пятнадцать раз на дню. Винил во всем химикаты, которыми дышал в «Датч Ойл», и сказал, что его отец грозится подать на компанию в суд. Эдди вдруг раздумал увольнять Кэлвина и перевел его в другое здание, корпус Б. Там совсем другая иерархия, большинство уборщиц — негритянки из Гайаны.
— Корпус Б? — заартачился Кэлвин. — Я с черномазыми не работаю!
— Где я сказал, там и будешь работать! Жалуйся своему адвокату, угу? — буркнул Эдди.
Следуя за Эдди, Кэлвин в упор глянул на Уилла:
— Эй, Родезия, больше я тебя подвозить не буду! Меня чуть не выгнали из-за того, что ты Роя привел.
Возвращались Уилл и Рой вместе. Рой боялся темноты и уговорил Уилла идти не по насыпи, а вдоль дороги, по проезжей части.
— А то, чего доброго, угодим в капкан, англичашка! — сказал Рой.
Уилл возразил, что капканы запретили ставить еще полвека назад. Но Рой отказался сходить с дороги, даже когда мимо с воем пронесся «мустанг» Кэлвина, обдав их гравием.
Три дня Минна не разговаривала с Уиллом. А он подарил Доун на день рождения книгу в бумажной обложке — Эбби Хоффман, «Укради эту книгу». Справочник террориста, настоящий кладезь советов: как уберечься от слезоточивого газа на уличной демонстрации, как оставить город без телефонной связи, как приготовить коктейль Молотова. Доун, наверное, книжка придется по вкусу.
Доун прислала ему записку на розовом листке в форме сердечка:
Уилл!
Спасибо за подарок, но я не одобряю действий, описанных в этой книжке. Я отдам ее на пресвитерианскую осеннюю распродажу, пусть твоя щедрость принесет пользу бедным. Ты молодец, что помог Рою найти работу.
Миру — мир.
Доун.
В ноябре снова зарядили дожди, подвал затопило. Бойлер сломался, и однажды субботним утром всем семерым обитателям дома пришлось мыться под холодным душем. Чтобы слить воду и вырыть яму для дренажного насоса, Говард призвал на помощь Джулиуса.
Отец и сын часами трудились бок о бок и без конца спорили. Говарду не нравилась привычка Джулиуса наполнять ведра до краев, а на лестнице проливать половину воды.
— Лучше наливай до половины — больше успеем, — заметил Говард.
— А ты перестань болтать — больше успеем, — съязвил Джулиус.
К их чести, они просушили в подвале пол и выложили цементом небольшую нишу для насоса. Но главное огорчение поджидало их, когда переставляли мебель. Среди опилок Джулиус нашел нечто непонятное, величиной с крупную картофелину.
— Что это?
— Положи на место, — велел Говард.
Джулиус не послушался, сдул опилки и увидел полупрозрачный белый предмет мягких очертаний, перехваченный узкой стальной полосой.
— Что это?
— Ты что, не слышишь? Положи на место!
— Ну пап, что это такое?
— Сердце. Это я придумал, когда работал в «Фэй-Бернхард», в те несколько месяцев, когда ждал…
Джулиус хихикнул:
— Шутишь! Сердце? Ты сделал сердце?
Недоверие в глазах сына стало для Говарда последней каплей.
— Отдай и убирайся! — заорал он.
Джулиус сунул ему сердце и неторопливо вышел из подвала. Говард дождался, когда закроется дверь, и упал на медную кровать. Из груди его вырвался стон, и Говард поник, сжимая сердце в руках.
— Где папа? — спросила Джулия, застав Джулиуса чистеньким, только что вымытым у телевизора, с ногами на журнальном столике.
Тот пожал плечами:
— В подвале, наверное.
— Давно закончили?
Узнав, что прошел не один час, Джулия осторожно спустилась в подвал, но Говарда и след простыл — лишь расставленная по углам рухлядь да острый запах свежевыкопанной глины. Снаружи донесся тревожный рокот мотора, и Джулия ринулась вверх по ступенькам.
Выглянув из люка, она увидела на дорожке «бьюик». Мотор работал вхолостую, из выхлопной трубы вырывался сизый дым, в тусклом свете приборов виден был человек за рулем.
— Что случилось? — спросил Уилл, подоспев на тревожный звук шагов.
Джулия, бледная, с застывшим лицом, не сводила глаз с машины.
— Твой папа, Уилл… он пропал несколько часов назад, и у меня недоброе предчувствие…
— Я приведу его, — вызвался Уилл и пошел к машине.
Но Джулия резко остановила его: «Нет, Уилл!» — и отправила домой. «Я сама», — сказала она.
Мотор работал неровно, с перебоями, словно больное сердце. Этот звук напомнил Говарду о малодушном отце, умершем в кресле от удара. Скрючившись за рулем «бьюика», скрытый от лунного света густой хвоей сосен, Говард вертел в руке искусственное сердце. Может статься, он изобрел его не ради отца, а чтобы укрепить свой собственный немощный дух? Если так, что проку от его изобретения? Нет у него больше ни воли, ни мужества, ни страсти.
Услыхав шорох шагов по гравию, Говард сунул бесполезную игрушку в карман пиджака.
Джулия осторожно приоткрыла дверцу. Говард уставился на нее невидящим взглядом.
— Выходи, милый, — попросила она. — Давай поговорим.
— Не о чем разговаривать.
— Говард, пожалуйста! Замерз?
— Нет.
— Ты весь дрожишь. Почему не надел куртку потеплей?
— Потому что собрался покончить с собой.
Джулия застыла на месте.
— Замерзнуть, как Скотт в Антарктиде? Да?
— Может быть.
Джулия затаила дыхание, пытаясь постичь чудовищный ход мыслей мужа. Безусловно, он давно все решил. Все приметы были налицо, однако она закрывала на них глаза. Но Джулию душил гнев: как мог он задумать такое? И чувства ее сразу нашли выход.
— Говард, не смей! Сейчас же вылезай из машины!
— Я въеду в дерево.
— Не въедешь!
— Я не ребенок. — Говард нахмурился, возмущенный ее командирским тоном. — Я взрослый человек! Перестань мне указывать. Если ты работаешь, это не дает тебе права мной командовать!
