— Конечно, — спокойно согласилась Фрида. — Исключения, преобразившие западный мир.
Джулия позволила себе улыбнуться.
Улыбнулась и Роза. Отпила еще вина, посмотрела на Фриду, как бы заново оценивая ее — не ее взгляды, а устойчивость к насмешкам.
— Дорогая моя, не станете же вы спорить, что вы сами — истинная итальянка. Несомненно, кухня — ваше призвание!
Фрида добродушно рассмеялась:
— Моя мама, вообще-то, была еврейка. А отец-итальянец не мог и яйцо сварить, даже под страхом смерти.
— И все-таки кулинарное искусство у вас в крови, — настаивала Роза.
— Мама любит всех стричь под одну гребенку, — пробормотала Джулия. — Ее не переубедишь.
— Да, — подтвердила Роза. — Я исколесила всю Европу, и у каждого народа видны национальные черты.
Джулия вздрогнула, а Фрида отнеслась к замечанию Розы спокойно. Ей стала понятна многолетняя привычка Розы злить людей, чтобы привлечь к себе внимание.
— Роза, — спросила Фрида, — а каковы национальные черты южноафриканцев?
— Это и я могу сказать, — вмешалась Джулия. — Равнодушие к чужому горю, жестокость и косность!
В зловещем молчании все ждали ответа Розы.
Но та лишь улыбнулась:
— Мы, похоже, ударились в политику, а я взяла за правило не портить хороший ужин подобными темами.
После ужина Роза заметила, что у всех усталый вид (а значит, рассудила Джулия, устала она сама). Джулия проводила мать в спальню, и у нее отлегло от сердца, когда Роза назвала комнату уютной.
— Бедный Говард, — вздохнула Роза. — Мы много разговаривали по дороге из аэропорта. По-моему, что-то его гнетет. Наверное, Америка виновата.
— Ты так думаешь?
— Не сомневаюсь. Ты должна поддерживать его веру в себя. Это первейшая обязанность жены…
— Спасибо за совет, мамочка. Вот закончу зарабатывать на жизнь и заботиться о детях — тогда посмотрим, как быть с его верой в себя.
— Сдается мне, всему виной переезд. — Роза нахмурилась. — Говарду нужен покой.
— Покой? Мамочка, Говард все бы на свете отдал, чтобы мы собрали вещи и подались в Новую Зеландию, в Австралию или в Канаду. Говард — вечный странник. На месте ему не сидится. Он страшно несчастен. И не мечтай одним лишь разговором в машине его осчастливить.
Роза скрестила на груди руки, задумалась.
— Ты, я вижу, пыталась ему помочь.
Джулия передернула плечами.
— Пыталась, да что толку? Сейчас моя главная забота — чтобы ребята были сыты и одеты.
— На вид они крепыши. Хотя однорукий мальчик…
— Маркус.
— Он слегка угрюмый. Смотрит на меня исподлобья. Опять же, никто ему не помогал лучше узнать бабушку.
— Я звала тебя в гости.
— Один раз.
Джулия глубоко вздохнула.
— Маркус тебе понравится. Очень славный парнишка. Он бредит Шекспиром, у него задатки артиста, а Джулиус…
— Без конца пререкается с Говардом, как я погляжу.
— Упрямства ему не занимать — весь в тебя, мамочка, — продолжала Джулия. — Непоседа, любит телевизор, а еще девочек.
Роза была огорчена.
— Грустно, что я так мало о них знаю. Почему ты раньше о них не рассказывала?
Впервые за вечер Джулии стало по-настоящему жаль мать.
— Прости меня, — искренне попросила она. — Но я так рада, что ты приехала.
Брови Розы недоверчиво поползли вверх, и Джулия изумилась про себя. Ведь именно это выражение лица стало причиной всех ее школьных неприятностей с миссис Уркварт, выходит, оно досталось ей в наследство от матери.
— Если бы не письма Уилла, я бы даже не знала, жива ты или нет. Ты нарочно старалась держать меня от вас подальше? Чем я это заслужила?
— В твоих письмах, мамочка, одни нападки. «Как ты можешь жить в этой стране?.. Хорошо ли присматриваешь за Говардом?.. Почему не пишешь?» Сплошная ругань!
Смущенная внезапным порывом Джулии, Роза часто заморгала.
— Это всего лишь вопросы, доченька. Что плохого в вопросах?
Джулия вздохнула:
— Ничего, мама, но разве трудно хоть раз похвалить, сказать доброе слово?
Роза призадумалась.
— Но я всегда говорила, что ты выбрала прекрасного мужа.
Рано утром дети ушли в школу, оставив мать и дочь наедине за чаем с гренками. Говард вставал поздно, чтобы никто не путался под ногами.
— Чем сегодня займемся? — спросила Роза.
— Мне нужно показать дом покупателю, — ответила Джулия, — но днем Говард может отвезти тебя в Манхэттен. Полтора часа на машине, не больше.
— Глупости. Не стану я навязываться Говарду.
— Навязываться? Что значит навязываться? У него никаких срочных дел. А мне нужно показать дом…
— Да уж, — пробормотала Роза и вздохнула. — Что сказали бы в школе Эбби-Гейт, если бы узнали, чем ты занимаешься?
— Мне нравится продавать дома, — ответила Джулия. — Я помогаю людям начать новую жизнь. Мне понятны их опасения, потому что я сама всю жизнь скитаюсь с места на место. Подходящий дом найти непросто… Вдобавок мне нравится заключать сделки.
Розу ее слова позабавили.
— Не сомневаюсь, для американцев алчность — чуть ли не библейская добродетель.
Джулия решила говорить без обиняков.
— Мамочка, мы наконец вылезли из долгов. На столе есть еда, и все благодаря моей работе.
— Да, зато ценой гордости твоего мужа. Говарду не по душе, что ты работаешь, Джулия. Согласна, ты кормишь семью, но что ты сделала для него?.. Я всегда поддерживала мужей.
— Что? — взвилась Джулия. — Ты их выбрасывала, как балласт с воздушного шара!
Длинные, тонкие пальцы Розы беспокойно двигались над чашкой с чаем.
— Если хочешь, я уеду, — сказала она тихо.
— Мамочка, вчера вечером я сказала правду. Мы тебе рады, живи у нас сколько хочешь! Если я вспыльчивая, то только оттого, что у меня дел по горло.
— Ну ладно, — прошептала Роза. — Останусь, но лишь до тех пор, пока мне здесь рады.
Ее условие прозвучало неубедительно, будто сама Роза в нем сомневалась. Джулия удивилась: ведь в прошлом ее мать бездумно требовала от людей невозможного.
Весь день Роза приходила в себя после перелета. Говард улизнул из дома за покупками и приготовил на ужин гадость — подгоревшую курицу с забытыми внутри потрохами в бумажном пакетике. Джулия заказала пиццу, Уилл и близнецы после еды разошлись по своим комнатам, а Джулия в компании Розы весь вечер приводила в порядок чековую книжку.
Когда Джулия спросила мать, как прошел день, Роза казалась разочарованной.
— Скучновато, — пожаловалась она. — Все страшно заняты — даже Говард, которому делать нечего.
Джулия обещала в ближайшие дни показать матери город.
В ту ночь Роза спала беспокойно. Она не ожидала, что у дочери такая сложная жизнь — напряженная работа, трудный брак и муж в столь плачевном состоянии. Жизнь Джулии всегда представлялась ей беззаботной. Пусть даже письма Уилла указывали на горе и невзгоды, но Ламенты колесили по всему свету, меняли страны и континенты. Они путешествовали, не зная преград. Саму же Розу чужеземные обычаи утомляли через неделю-другую.
Розе нужна была родная душа, с которой можно поделиться сокровенным. Распугав всех друзей и возлюбленных своей резкостью, она осталась одна. Семья дочери была для нее последним прибежищем. В душе она надеялась, что Говард станет ее наперсником, но по дороге из аэропорта ее поразило, до чего он погружен в себя. На Джулию тоже нельзя рассчитывать — слишком много у той затаенных обид. Когда первый луч рассвета заглянул в комнату, Роза почувствовала, что она совсем одна на свете.
Бал
— Славная она девчонка, Доун, — сказал Рой.
— Ты уже в третий раз это талдычишь! — ответил Уилл.
Ночь выдалась пасмурная: ни луны, ни звезд. Лишь шорох колес вдалеке. Вот уже полтора месяца Уилл и Рой вместе ходили пешком домой из «Датч Ойл». Рой вполне мог бы купить велосипед, но признался Уиллу, что откладывает деньги на что-то заветное. Уиллу нравилось возвращаться с Роем: говорить с ним было легко, и в темноте они часто вели задушевные беседы.
— Вот что, англичашка, я, похоже, влюбился, — признался Рой.
— Что? — Уилл засмеялся, но как-то вымученно.
— В прошлые выходные она позвала меня в гости. Так, поболтать. Я и пошел. Посидели на крыльце. Говорили обо всем, англичашка.
Сзади послышался низкий гул автомобиля, фары осветили их. Рой с тревогой глянул на Уилла.
— Тебе ведь она тоже нравится, англичашка. Расстроился?
— Ты был у нее еще? — спросил Уилл.
— Да, пару раз.
Когда машина подъехала ближе, Уилл вскарабкался на насыпь, потянул за собой Роя, но тот упрямо остался на краю дороги.
— Там долбаные капканы!
Рев мотора стал громче. Догадавшись, чья машина, Уилл спрыгнул с насыпи, схватил Роя за руку и оттащил с проезжей части, а машина, обдав их дождем мелких камушков, вывернула с обочины на дорогу.
