Даже забравшись под свое узорчатое одеяло, он не переставал мысленно ругать цыгана. Ругая Сыча, вспомнил он, кстати, и Нестерова. Стал ругать и Нестерова. А тут припомнил и пристава Гаврилова, и его стал проклинать на чем свет стоит, и потом... потом незаметно для самого себя задремал и погрузился в беспокойный, тревожный сон.
XVII
Налет на цейхгауз удался как нельзя лучше. Пострадал только один Антошка Истомин - ему прострелили ногу. Сплоховал "старый подьячий", погорячился, недоглядел. Остальные выдержали бой с честью и безболезненно.
В гору с берега Истомина внесли товарищи на руках. Ухаживать за ним взялся отец Карп. Он набрал каких-то трав, сварил их и примачивал ими рану на ноге Истомина. В эти минуты раненый приходил к мысли, что зря он нападал на отца Карпа и зря хотел его утопить. Оказался нужным человеком.
- Хоть и смеялся я над тобой, а спасибо!.. Прости!.. На пасху за это пятак покажу... - шутил, пересиливая боль, Антошка. Все ему сочувствовали. Положили его в лучшую землянку.
Цейхгауз одел ватажников в мундиры тюремщиков, в Преображенские камзолы, в офицерские шинели.
Смеху много было, когда, вместо разбойников, на берегу появились тюремные пристава и офицерство.
Однажды, когда ватажники пошли в лес дров нарубить, навстречу им попался цыган, а позади него лошадь, а на ней верхом баба. Ребята сразу о дровах забыли, из головы вылетело. А цыган идет и нос задрал. Смотрит на всех свысока: "Что, мол, разинули рты, или не видали?" Баба глазами играет, румяная и вообще... Можно и завтра ведь нарубить дров, зачем именно сегодня?
Все бросились навстречу цыгану.
- Хороша, как писаная миска... - подмигнул Тюнею Сюндяеву Филатка при виде верховой женщины.
- Питер женится, Москва замуж выходит, Нижний так живет... Мир вам! засуетился и отец Карп, болтая какую-то чепуху. А глаза тоже горят.
- Ишь ты! - показал на него пальцем Чесалов. - На руке четки, а в уме тетки... Смотри, батя! Не греши!
Женщина, решившаяся доброхотно пожаловать в стан ватажников, - это ли не чудо?! Это ли не диво?! Цыгана и коня со всадницей окружили тесным кольцом. Наперебой начали расспрашивать: кто такая есть и зачем?
Цыган солидно ответил:
- В плен взял, вот и все. Атаману дарю вместе с лошадью.
Степанида томно улыбнулась.
- Ой, не похожа на пленницу! Ой, обманывает! - грозился пальцем на Сыча, с хитрой улыбкой, Байбулат.
- На то он и цыган, чтобы обманывать...
Сыч, не обращая внимания на все эти шутки, спросил, где атаман.
- В своем шатре.
- Так бы и сказали... Чудаки!
И он деловито направился сквозь толпу к шатру Софрона. Степанида послушно следовала за ним на своем белом жеребце, который во время разговоров не стоял на месте спокойно, причиняя ей немало хлопот.
- Молви хоть словечко! - умолял ее шедший рядом отец Карп. Она улыбалась. Видимо, ей было приятно, что ею так интересуются. Над попом смеялись.
- Что? Иль и тебя прихватило?!
Поп краснел, обливаясь потом, хотя и было холодно.
- Ну, вы, тише, тише... Не безобразьте, - одернул их цыган. Испугать девчонку можно... Неловко.
Все расхохотались: - Девчонка! Хороша девчонка!
- Вот и девчонка... - огрызнулся цыган. - Вы в зубы ей не глядели... И не знаете...
- А ты глядел?
Новый взрыв хохота.
Поп никак не мог сдержаться, чтобы не вмешаться в разговор.
- Лобзания красивых лиц должно настолько же остерегаться, насколько укушений ядовитых животных...
Цыган показал ему кулак: "Видел?"
Опять хохот.
Из шатра вышел Софрон. Он удивленно встретил шествие, приближавшееся к нему.
- Здорово, атаман! - весело крикнул Сыч. - Пленницу привел, - указал он на Степаниду. - Отбил у неприятеля. Персидскую княжну.
Софрон улыбнулся.
- Здорово! - протянул он руку Степаниде. - Ты как попала к нам?
Степанида ловко соскочила с лошади, сверкнув белизною коленок и малиновым шелком исподней юбки (перешила из рясы).
Софрон и цыган вошли в шатер, пропустив вперед Степаниду. Братаны остались на воле и, почесывая затылки, с разочарованным видом стали расходиться.
Цыган рассказал о всех своих приключениях. Софрон спросил его насчет Зубова. Оказывается, Зубов еще из Нижнего не возвращался. Софрон и вся ватага были очень довольны Зубовым. Если бы не он, не разбить бы цейхгауза.
Сыч сказал, что видел Зубова на базаре с каким-то другим человеком, оба они хотели идти в Крестовоздвиженский монастырь. Степанида насторожилась. Софрон спросил: значит, он еще не передал записку кому нужно? Цыган ответил: "Нет!" Тогда и Сыч и Степанида заметили беспокойство на лице Софрона. Степанида уже поняла, в чем дело. Смекалиста была жонка на этот счет, однако промолчала. "И разбойники любовью занимаются..." подумала про себя, но вида никакого не показала, ибо у нее своя была цель, ради которой она приехала сюда, в становище.
Цыган ушел. Степанида и Софрон остались одни. Им подали есть. Не весьма жирный ужин.
- Благодарствую.
Софрон низко поклонился жонке. Она ответила ему тем же.
- Ты - не кто иной - спасла меня от темницы... Это я знаю.
- Не я, а бедный наш народ... Наказали мне - я исполнила.
- Знаю все. А что стало с приставом?
- Сидит в земляной тюрьме.
- Жалко его. А как поживает дружок твой, боевой кузнец Филька?
- Тоскует.
- О чем же он тоскует?
- О бедности, о скудости... О скудости пожитка...
Софрон сказал:
- Корысть ненасытна. Богатство более служит ко злу, чем к добру. Не надо об этом беспокоиться.
Степанида не совсем довольна осталась этими словами атамана. У нее на языке вертелось свое, о чем она долго думала и ради чего, собственно, и приехала сюда.
- Богатый господствует над бедным, и должник делается рабом заимодавца... Об этом даже сам Соломон сказал. И в жизни так оно и бывает, и никто этого не изменил еще. А надо бы!
Степанида высказала свою мысль громко и серьезно. Лицо ее выражало упрямство. Видимо, она приготовилась стойко вести спор об этом, не желая отступать ни на йоту. Софрон тоже был серьезен, слегка нахмурился.
- Да, так это и есть. Не спорю. - На лице Степаниды мелькнула насмешливая улыбка. - Может ли, однако, ватага существовать без денег?
Софрон удивленно вскинул бровями.
- Одним господним именем не прокормишься...
Софрон молчал.
- Тогда на что же надеетесь вы?
- На помощь вашей братии... На гостей нижегородских и керженских. На тех, за кого мы боремся.
- Плохо ты знаешь нашу братию. Они велеречивы, но скупы. Думают только об обогащении своем. От них нечего ждать. Я хорошо знаю. И вам надо иметь свое богатство...
- Что можем, берем своей рукой. Богачей не щадим.
- А раскольщиков? Ихних торговых людей?
- Не трогаем.
- Чего их щадить?! Они сами на стороне царя. И неужели до сей поры не скопили вы клада себе?
Софрон засмеялся.
- Клада?
- Да.
Степанида насторожилась.
- Мы кладов никаких в землю не зарываем.
- Куда же вы деваете отбираемое добро?
- Деньги проживаем. Одежду и скарб или продаем, или сами носим, или раздаем на подкупы, на подарки... Без этого нельзя. Все уходит, без остатка.
Лицо Степаниды выражало разочарование. Так кончился у них разговор. Того ли ждала она услышать от Софрона?! Софрон стал темнее тучи и долго один бродил вдоль берега.
Степанида заботливо сварила на всю ватагу уху. Рыбы ей натаскали целую корзину. Хлеба и грибов у ватаги было вдосталь. Обедали весело, шутили, смеялись без передышки. Ночевала Степанида у Софрона. Наговорившись с ним за ночь, она решила, что нет никакого расчета оставаться ей в ватаге. И думала о том, что ватажники - самые несчастные люди, они бездомные и гонимые, и жалко их очень. "Плохо быть колодником, но не легко быть и разбойником, а лучше всего быть денежным посадским обывателем".
Днем Софрон рассказал ей о том, какие блага они обещают по деревням крестьянам. В первую очередь - разгромить помещиков и освободить дворы от барщины. Затем поделить землю по справедливости, чтобы не было бобылей и беглых бездомников. Всех наградить. Но все это казалось Степаниде неправдоподобным - без богатства, без клада разбойники никого и никогда не победят. Нужны деньги. И выходит: зря она приехала сюда. А может, и не зря? Она теперь знает правду о ватаге и расскажет ее Фильке, и сама будет знать. Это тоже хорошо.
А на крестьян, и подавно, не надежа.
Степаниде мать рассказывала про мурашкинское и лыковское крестьянское бедствие. Поднялись и тогда против бояр, помещиков и попов люди. А что получилось? Почти половину жителей воеводы перебили и взяли в плен. Было это давно, а и сейчас народ забыть не может. В Мурашкине воеводы казнили и убили около трехсот человек да сожгли полтораста дворов у бедных тяглецов, угнали сотни две голов скота, разорили мужиков до последнего. И лавки и амбары были сожжены "без остатку", почти что вместо Мурашкина-то и не осталось ничего.
"Вот как идти против бояр-то и царей!"
