- Не должно унывать ни при каких обстоятельствах. И в трудных - не очень падай духом, и в счастливых - не спеши радоваться, а сперва высмотри конец дела. Не верь сердцу своему... Больше думай. Ум видит и ум слышит. Все остальное слепо и глухо. Жаль, что ты не знаешь греческого языка... Научись. Эллинские мудрецы большую помощь мне принесли. На тебя оставляю Нижний, охраняй его, дабы не повторилось того, что было.
Ржевский собрал сотских со всего города у себя в канцелярии и сделал им строжайшее распоряжение иметь неослабный надзор за рогаточными караульными, которые большею частью спят у себя в будках, пьют и якшаются с бездомными грабителями.
Рогаточные караульные назначались из дворовых людей и крестьян тех помещиков, чьи дома были на улице. Благонадежность их зависела от большей или меньшей склонности к пьянству. Грабители взяли в обыкновение таскать по ночам с собой бочонок вина и спаивать караульщиков.
- Кто идет? Что несешь?! - окликает рогаточный.
- Вино! - ответ.
Дальше следует выпивка, и грабители спокойно хозяйничают в пустынных улочках и переулочках.
Ржевский обо всем этом хорошо был осведомлен и под строгой угрозой обязал сотских накрепко смотреть за десятскими и караульщиками у рогаток, да к тому же велел он сменить малолетних и дряхлых рогаточных, которые не только не могут бороться с ночными разбойниками, но и самих их надо охранять, чтобы их не убили. Недавно такой случай уж был.
У Ковалихинского моста мальчишку-караульщика зарезали и бросили в речку Ковалиху, а в будку посадили ворону, привязав ее за ноги к железному крючку лампады. "Все масло пролила, окаянная, икону святую, стерва, обгадила". Ворону казнили.
Смотрели-смотрели на это посадские, да и взялись сами за дело. Поймав вора, тут же его пристукивали "до мокроты". А это строго запрещалось. Убивать воров, судить их, рвать им ноздри, ломать кости и всякие другие "заботы" такого рода - все это лежало на обязанности губернаторских приказов, и незачем им было мешать.
И об этом еще раз напомнил сотским начальникам губернатор Ржевский.
- На то нам и власть дана от государя, чтобы вершить суд и расправу в народе. И за каждого убиенного не нашими руками человека будем взыскивать с вас по три рубля штрафу... Бог вам в помощь!
Ржевский был так запуган теперь Питиримом, что ни одного приказа не писал без того, чтобы не вставить слова "бог", и ни одной речи не мог вести, чтобы не упомянуть этого слова. Писал "божественно" и много.
Сотские проявили безграничное терпение, выслушав до конца своего губернатора, а выйдя, облегченно вздохнули, потихоньку между собою переговариваясь:
- Не к добру оные строгости и пустословие. И сам, видать, сбился с толку Ржевский. Тут что-то да кроется, да что-то замышляется. Не Питирим ли тут чего мутит? Так и знай - везде он!
II
Неспокойно стало в скитах после размена ответами и вопросами с епископом. "Лесной патриарх", старец Авраамий, уводил некоторых старцев в лес и там по секрету, под клятвою, рассказывал, что ему приснился сон, будто между старцами завелся "Иуда-предатель" и что тот Иуда решил сгубить керженские скиты, разорить все скитское общежительство... И намекал он при этом на Варсонофия.
- Кто волком родился, тому лисой не бывать, - кричал на всех перекрестках он. - Постникам вашим я не верю. Нечего гордиться постом. Всякий бо скот мясо не ест, ни вина не пьет: и вол, и осел, и овца. Постимся мы, а людей едим, предаем. Якобы правду глаголем, а лжем. Льстим и коварствуем. Вот наша правда...
Старцы почли его теперь умалишенным. Уходили от него, крестились, отплевывались в страхе. А "лесной патриарх" на другой же день после того, как в скитах появилось новое воззвание епископа Питирима и Ржевского "о непротивлении сбору окладов", для каковой цели направлялись из Нижнего десять человек сборщиков, повел повсюду горячую речь и против царских денег. Он говорил:
- Истинным христианам нельзя брать в руки денег, заклейменных царской антихристовой печатью. Ни один странник не должен владеть собственностью, а все свое имущество должен отдавать в пользу общины...
Скитники возмутились, полезли в спор:
- Земля землей, вода водой, ими володеть нам не желательно, а деньги... Как без них быть?
"Лесной патриарх", выпучив глаза, кричал:
- Глаголы "мое", "свое" - проклятые и скверные, вся бы вам обща сотворил бог. Все вкупе и имяху вся общая, не так ли сказано в деяниях святых апостолов?
Поднялись крики, ругань. Александр дождался, когда стихнет, и обратился к "лесному патриарху":
- Опасное ты проповедуешь, отец Авраамий, как быть без земли и денег? Скитаючись по миру, много ли прибытку добудешь? А без прибытку не может быть и ни один скит, и ни один монастырь. И врагов приумножишь, и лютости на бедняков еще и еще навлечешь. Царь свое дело делает, мы - свое. И не гоже мешать друг другу... Запрещаю!
- Как же не мешать?! - в исступлении кричал Авраамий. - Надо мешать!..
Шуму было много. И что удивительно - сторону Авраамия принял священник православной пафнутьевской церкви, отец Иван; он зазвал к себе в дом "лесного патриарха" и до полночи беседовал с ним.
А на другой день пропали из Пафнутьева и Авраамий и поп Иван. Словно сквозь землю провалились. Бегали по лесу скитники, везде их искали, но нигде найти не могли. Ездили на разведку в Нижний, но и там толку не добились. Ходил Демид к Фильке Рыхлому, но того трудно и увидеть теперь завод железный приказано ему строить на Оке, под Кунавином, для ковки цепей якорных, плотовых и тюремных. Степанида от Духовного приказа и от Нестерова отстала - ничего не знает, да и знать ничего не хочет. Другая она какая-то теперь, беззаботная, и песни без дела поет, и ленточки в косы какие-то вплетает перед зеркалом. Вином угощала и сама тянет не меньше мужика. Через нее также ничего не смог узнать Демид.
И вернулись керженские разведчики ни с чем. Провалился куда-то Авраамий вместе с попом, - куда? Одному богу известно. Чудное дело! Особенно жалели "лесного патриарха" на деревнях. Никто, кроме него, так близко не сошелся с крестьянами. И многих он учил, куда и как обращаться с теми или другими челобитьями, и сам писал даже мужикам челобитные грамоты.
От мирских дел не отмахивался он, как другие старцы. Что было в его силах, тем помогал он пахарю и его домашним; давал советы по хозяйству, по промыслам; лечил ребят, учил правильному рыболовству, столярству и многому другому.
На деревнях его уважали и радовались каждому его приходу. Мало таких было скитников. Не так давно на починок Прудище напали воры. Отец Авраамий ночевал эту ночь в починке. Он смело вышел к ворам и стал ругать и стыдить их:
- Не туда вы попали! Идите к дворянам и купцам, в церкви и амбары, а бедняка-крестьянина какая корысть трогать? Сами такие же.
Воры его выслушали спокойно и сказали:
- Хоть и в рясе ты, а оказывается - прямой. Возьми вот этот нож, и если кто-нибудь из нас начнет воровать в этом починке, зарежь того.
Авраамий не отказался, принял нож и спрятал его под рясу. Воры переночевали в починке и ничего не тронули. Нож не пригодился. Тихо, зарею, ушли воры из Прудища. Отец Авраамий нож отдал старосте починка и сказал:
- Если я когда-нибудь примкну к какому-нибудь согласию - убей меня. Хотя я и ревнитель древлего благочестия, но я не ревнитель бесчестия, подхалимства властям и покорности. Во имя отца и сына и святого духа.
Вот почему вести об исчезновении старца Авраамия с большей скорбию, чем в скитах, встретили по деревням. Мужики ходили как потерянные, бабы плакали.
Старец Варсонофий стал распространять слухи о "лесном патриархе", что он-де "продался властям", и теперь горе будет керженским скитам. Авраамий - "царский шпион" и, если что случится со скитами, в этом никто не будет виноват, кроме Авраамия. Он припоминал все его речи, все его смелые слова и доказывал, что "патриарх" нарочно вводил в грех, испытывал скитников, а тем более - с православным попом знакомство свел и с ним же скрылся из скитов. Добра теперь не жди.
Кое-кто этому и поверил. Напрасно диакон Александр доказывал, что не может старец Авраамий быть таким, знает его давно, - встревоженные мысли заполнили головы скитожителей: где-то изменник готовит нападение на скитожителей. Это пугало. Варсонофий возражал диакону, умоляя его не верить самому себе, - отец Авраамий совсем не такой, каким кажется. Он вредный. Он - скрытый предатель, тайный фискал Питирима. Говорил Варсонофий со слезами на глазах, прося диакона не верить своим чувствам.
- Не ради себя, - говорил он диакону, - а ради тебя и всей братии скитской.
Диакон растерянно пожимал плечами. После отъезда Питирима, после размена с ним ответами, того, что было в скитах раньше, теперь уже не стало. И между диаконом Александром и его помощником Варсонофием тоже не стало прежнего. Пробежала черная кошка между ними.
Питирим в споре поповцев с беспоповцами принял сторону поповцев. Отсюда началась смута. Беспоповцы обвиняли поповцев в неустойчивости и нетвердости вероучения их, приятного якобы сердцу Питирима. Те тыкали пальцем в Варсонофия: ответы-де он, помощник диакона Александра, вручил Питириму. Они не видали и не подписывали и никогда бы и не подписали их, ибо "в ответах уступки догматические явно сказаны и показаны", и Питириму это наиприятнее всего. За Варсонофия заступались брачники (беспоповцы, поссорившиеся с другими беспоповцами, которые стояли против брака), прозванные федосеевскими "новоженцами".
