можешь быть Дорогой Мамочкой[121] или Клэр Хакстэйбл[122] – неважно, какая ты мать; дочери всегда обвиняют матерей в любой неудаче. – Лизетт сделала последнюю затяжку и затушила сигарету в хрустальной пепельнице. Потом сказала себе под нос: – Через пятнадцать лет Одри отчитает своего психотерапевта.
– Ты ничего не усвоила из того, что с тобой произошло, не так ли? – устало спросила Женевьева.
– Оставь этот мрачный тон, Джи. У нас были очень веселые времена, когда ты была маленькой! Помнишь тех очаровательных певчих птичек?
– Они умерли от отравления свинцом.
– И это моя вина?
– Они умерли от отравления свинцом, потому что, когда они щебетали по ночам, ты бросала карандаши в их клетку.
– Ну, кто знал, что они станут клевать карандаши? Правда?
– До свидания, мама.
– Перестань злиться на меня! Знаешь, таким мальчикам, как Шейн, место за решеткой. – Лизетт хваталась за соломинку, пытаясь удержать Женевьеву у телефона. Женевьева всегда сбивала ее с толку. Когда ты беременна, то думаешь, что у тебя будет маленькая ты. Маленький человек с теми же мыслями, теми же чувствами. Но ее дочь вышла сама по себе. Самодостаточная, упрямая, слишком умная для всего мира и совершенно загадочная. Лизетт никогда не знала, как ее воспитывать, и, видит бог, Женевьева не давала никаких подсказок.
– Я спасла тебя от целой кучи неприятностей. Посмотри, кем ты стала! Ты… – Лизетт замолчала, потому что разговор прервался.
Ну что ж. То был не первый раз, когда ее дочь бросала трубку, и не последний. Она поднялась с дивана и поплелась наверх, к Маккензи, одной из десятков девочек, которых Лизетт вылепила идеальными, по своему образу и подобию. С каждой новой ученицей у Лизетт был шанс сделать все правильно. Сезон за сезоном, шоу за шоу, снова и снова.
Глава 21. Какое совпадение
Ева была слишком экономной, чтобы пользоваться услугами Uber. Кроме того, она жила прямо у входа в метро линии Q. Но сегодня ей было все равно. Ей нужно было добраться до Шейна, и как можно быстрее.
Сиси согласилась присмотреть за Одри. Она была очень рада провести вечер со своей любимой ненастоящей племянницей, но при одном условии: Ева должна была поклясться, что завтра придет к ней на вечеринку.
– Знаешь, просто устроим праздник для своих, чтобы отпраздновать награждение.
С поспешным «Все, что хочешь, конечно, да, я приду». Ева молнией выскочила за дверь.
Ева едва осознавала, на что она соглашается. В ее мозгу была только одна мысль.
«Он нужен мне», – думала она, заказывая Uber за тридцать семь долларов. «Он нужен мне», – думала она, мчась по Манхэттенскому мосту через центр города. «Нужен, нужен, нужен, нужен», – думала она, взлетая по лестнице на Горацио-стрит, 81.
На часах было 21:45, теплый, необычно ветреный вечер пятницы – совсем не похоже на вчерашнюю жару и так далеко от ее ссоры с Шейном. Дверь не открывали, но она слышала отзвуки веселья состоятельных выпускников, которые пили коктейли и веселились на открытом воздухе в «Биргартене» неподалеку.
Но здесь, перед вычурной хвастливой дверью Джеймса Болдуина, темнота была настолько полной, что ей казалось, будто она может поглотить ее целиком. Сердце гулко стучало в груди. Ева прислонилась к гладкой створке лбом и ладонями. Она позволила себе сделать несколько глубоких вдохов, просто чтобы приглушить стук в голове, который грозил взорваться с тех пор, как она повесила трубку, заканчивая разговор с Лизетт.
И вот, второй раз за два дня, Ева стучала в эту дверь. Но на этот раз она колотила изо всех сил. И Шейн сразу же открыл.
Она едва могла видеть то, что у него за спиной. Свет в доме не горел. Повсюду была тьма. Но она видела его, перед собой – и у нее захватывало дух. Высокий, сильный, крепкий. Ее.
Ева встретила его взгляд, и внутри у нее что-то дрогнуло.
– Я все знаю, – сказала она, желая казаться собранной, но заминка в голосе ее выдала.
– Входи.
Она не сдвинулась с места. Она должна была сказать то, ради чего пришла сюда. И слова хлынули из нее потоком.
– Мама мне все рассказала. А ты был юн, напуган и пытался быть крутым, и я обещала тебе, что ты никогда не вернешься туда. Я обещала. А она отправила тебя обратно. – Она судорожно сглотнула. – Шейн, мне так жаль. Прости меня за все, что я сказала вчера. Прости, что винила тебя все эти годы. За то, что ненавидела тебя. Я так сильно тебя ненавидела.
– Я знаю, – сказал он хрипло. – Заходи.
– Нет, послушай. Я ненавидела тебя только потому, что… – Ева сделала паузу. – Потому, что любить тебя было невозможно.
Шейн отвел глаза, его челюсти сжались.
– Почему ты мне ничего не сказал? – спросила она. – Почему?
– Я не мог, – ответил он. Он выглядел на много лет моложе, таким уязвимым.
– Мне столько всего нужно узнать.
– Потом.
– Но…
Шейн схватил ее за платье и втащил в темный коридор. Захлопнув дверь, он прижал ее к створке спиной. Единственный свет исходил от луны, тускло светившей через открытые эркеры по всей квартире.
Ева растерянно моргнула. Она остро ощущала все: его запах, его грубую шевелюру, мятую футболку, линию бицепса, его глаза. Шейн захлестнул ее. У нее кружилась голова от него.
Застонав, Шейн прижался губами к ее губам, целуя и вдавливая в дверь.
Он запутался рукой в ее кудрях, оттягивая ее голову назад, чтобы поцеловать еще глубже. Они наслаждались друг другом, их поцелуи были горячими и голодными.
– Черт, – сказал он. – Ты здесь.
– Я здесь.
Приоткрыв рот, он прижался губами к ее шее, просунул руку под ее короткое, тонкое платье в облипку и скользнул по внутренней стороне бедра. Как одержимый, сжал мягкую кожу. Под пальцами было мокро.
– Скажи, чего ты хочешь, – прошептал Шейн ей на ухо.
Она хотела, чтобы он был весь в ней, его запах, его рот, его язык, его руки, он весь, целиком. Она не хотела знать никого другого.
– Просто хочу тебя. Везде.
Шейн схватил ее за руку и потащил сквозь темноту в спальню. Ветер снова поднялся, дребезжа массивными окнами и завывая за стенами.
В перерывах между поцелуями они вслепую пробрались в спальню, залитую лунным светом. Постель была мятой, а обстановка интимной в тот дождливый день, пуховое одеяло хранило отпечатки изгибов тела Шейна. Они вместе упали на кровать, спутавшись руками и ногами, подушки полетели на пол.
Схватив ее за подбородок, Шейн втянул Еву в быстрый, грязный поцелуй. И сразу, без предупреждения, перевернул ее на спину.
Начав с лодыжки, он провел губами вверх по задней части ее икры, царапая ее своей щетиной, и оставил обжигающий поцелуй за ее коленом. Она застонала, сжимая простыни в кулаки, но он продолжал, оставляя влажные любовные укусы выше, медленно проводя языком вверх по позвоночнику. Распалившись, Шейн откинул в
