– Но зачем он сжигает дома? – отчаянным, непохожим на собственный голосом спросил Хью.
– Тис говорил, Освальд делает напиток обещания из старинных предметов. Дома тоже сойдут.
Генри сказал это только для Джетта, некогда было объяснять остальным, о чем речь, но девушка вдруг закивала.
– Что, ты тоже знаешь про напиток? Откуда? Этого даже Тис до вчерашнего дня не знал.
Девушка не ответила, и Джетт устало сказал ей:
– Слушай, красотка, я как-то пропустил момент, когда ты стала нашим другом, но, может, скажешь хоть что-нибудь? Или поговорить с нами ниже твоего королевского достоинства? Ты же не немая, в конце концов.
Она мрачно посмотрела на него, и Джетт нахмурился:
– Что, немая? Вроде как рыба? Серьезно?
Еще один кивок.
– То есть ты, даже если бы хотела, не смогла бы рассказать, что это? – пробормотал Генри, вытаскивая у Джетта из кармана листок с восьмеркой.
Девушка с выражением мрачного, снисходительного терпения взяла у него листок и показала всем, только держала она его так, что восьмерка теперь не стояла, а лежала, и две торчащие из нее черточки смотрели вниз. Какое-то время девушка словно ждала, что сейчас кто-то крикнет: «О, вот теперь я понял, что это!».
Никто не двинулся. Девушка закатила глаза, подобрала с земли ветку и написала на земле одно слово:
«Бант».
– Так ты и писать умеешь? – пробормотал Джетт.
Она посмотрела на него так, будто предполагала, что он-то не только писать не умеет, но и ложку держать не способен.
– Да я просто имел в виду, что для девчонки это странно. Думал, вы все только шить умеете да еду готовить.
Девушка вытащила из кармана платья пачку табличек, – кажется, это было единственное, что она успела прихватить с собой, – и показала всем табличку с надписью: «Это старинный предмет».
Потом достала кусок угля и быстро написала на обратной стороне таблички: «Предки перевязывали бантом подарки».
– Что это за ерунда такая, подарки? – проворчал Хью, но понятно было, что он растерян и злится скорее по привычке.
Он старательно пытался сесть так, чтобы не видеть пожар вдалеке, но отсветы ложились на землю даже здесь, и белая кора деревьев казалась теперь розовой.
– А вот я знаю, – неожиданно теплым голосом сказал Джетт. – Это когда тебе дают что-то просто так и ничего взамен не просят.
– Кто такую глупость сделает?
– Подсказка должна вести в какое-то место, – перебил Генри. – Ладно, мы поняли, этот знак обозначает подарок, но что это за место?
Девушка пожала плечами, будто это очевидно, и написала: «Дом всех вещей».
Все переглянулись, и Генри сразу понял: о таком месте не слышал никто.
– Знаешь, где это?
Она кивнула.
– Далеко отсюда?
«3 часа 25 минут пути».
Тут раздался жаркий треск: в деревне рухнул дом. Сложился внутрь. Все вздрогнули, как от удара.
– Почему никто не бежит? – тихо спросил Сван.
– Некому бежать. Освальд всех забрал с собой. Не думаю, что нашелся хоть кто-то, кто не принял его предложение. А когда дома сгорят, его люди сгребут пепел, и из этого пепла он приготовит напиток. Он будет ходить от деревни к деревне, пока не соберет армию и не вернет себе трон. Я не понимаю одного: как он узнал, что я здесь?
– Да не знал он! – злым, перепуганным голосом сказал Джетт. – Просто идет по всем деревням подряд.
– Он смотрел на меня. Он хотел, чтобы я увидел, как он силен.
– А знаешь что, чудище? Меня пугает, как хорошо ты понимаешь этого урода с железным ведром на голове, – огрызнулся Хью. – Но что уж тут непонятного: говорят, рыбак рыбака издалека видит.
Генри посмотрел на Хью – и под этим взглядом тот втянул голову в плечи.
– Не смотри на меня так, будто хочешь мне в горло вцепиться.
Генри моргнул и отвел взгляд. Он не с Освальдом, он сам отказался с ним идти. И какой недостаток в том, что он хорошо понимает ход его мыслей? Освальд тоже хороший охотник, вот в чем дело.
– Мы договорились, что разойдемся, когда получим подсказку, – ровным голосом сказал Генри, глядя, как разгорается пламя, перекидывается с одного дома на другой. Старая древесина хорошо горит. – Я вас не задерживаю.
– Ну нет, чудище, и не мечтай. Вместе пойдем. Девчонка-то одна, которая дорогу знает!
– Это чудище твою шкуру два раза спасло, неблагодарная ты скотина, – проговорил Джетт тихим, но таким взбешенным голосом, что все обернулись. – У него имя есть, кстати. Если уж вы за нами тащитесь, хоть ведите себя как нормальные люди.
И пока Хью, пыхтя от возмущения, думал, что на это ответить, девушка написала на табличке: «Агата».
А, ну конечно, у людей принято называть свои имена.
– Генри, – нехотя сказал он. – Это Джетт, Сван и Хью.
Тут Сван подошел к нему и вдруг обхватил одной рукой. Генри дернулся, но Сван не пытался его повалить, только стоял, упираясь лицом в его плечо. Потом отошел.
– Мы друзья, да? – жалобно сказал он. – И мы всех-всех спасем.
Генри моргнул. Все смотрели на него, как будто он должен был что-то сказать, но он понятия не имел что.
– Надо идти, – пробормотал он наконец, глядя на деревню. Черные остовы домов теперь были едва заметны сквозь пламя. – Все, кто хочет, могут идти со мной. Агата, показывай дорогу.
Чем глубже они заходили в рощу белых деревьев, тем слабее становился привкус гари в воздухе. Скоро вокруг пахло только талым снегом и слежавшимися прошлогодними листьями.
– Эй, чудик. – Джетт подошел к нему и, бледно улыбнувшись, ткнул его локтем в бок. Генри проследил за его движением, но в ответ не ударил. Это, кажется, не был жест нападения, люди вообще все время хлопали и тыкали друг друга, хотя зачем, он понять не мог. – У тебя теперь вроде как тоже отряд, да?
– Это плохо? – уточнил Генри.
– Ну, у тебя команда худших неудачников в истории, а так – отлично.
– Сивард был один. И стал героем.
– Ты и так станешь героем.
Генри нахмурился.
– С чего ты взял? У меня же… – Он коротко дернул руками.
Джетт долго смотрел на него, открывая и закрывая рот, будто раздумывал, отвечать или нет, и наконец сказал:
– Да плевать на это. Знаешь, приятель, ты лучший человек из всех, кого я встречал. Ну, после моей мамы, ясное дело. – Он коротко хлопнул Генри по плечу и отошел. – Эй, толстяк! Чего ты опять ревешь-то? Серьезно, как в тебе столько слез помещается?
Джетт пошел к Свану, а Генри на секунду остановился. Он чувствовал что-то странное, незнакомое, похожее на торжество от удачной охоты, но такой силы, будто сейчас разорвет изнутри. Он зашагал дальше и запоздало почувствовал, что улыбается.
