Рассел сказал: “Господи, Большой Чак. Ты принес нам чертову пушку?”
Браззо слез с лошади. Он был разукрашен боевой раскраской, которая закрывала все его лицо в красной маске-черепе.
“Это не пушка, Маршал. Это горная гаубица. Только посмотрите на это прекрасное гладкоствольное двенадцатифунтовое ружье, а?” Он хлопнул по гигантской трубе. “Разве она не красавица?”
”Где, черт возьми, ты раздобыл такое боевое оружие?"
“Ну, на войне, конечно!” Браззо рассмеялся. “Мы постоянно использовали этих подлых ублюдков в большом конфликте с мексиканцами, но я украл этот у пары тупых конфедератов в Миссисипи. Эти Серые были так пьяны от ”блеска", что даже не заметили, когда мы с приятелями разграбили все оружие, которое у них было".
Шиес почувствовал себя обязанным пожать Браззо руку. Он видел его в деревне Кайова, но не знал его хорошо, но любой человек, который воровал у Конфедерации, был другом Оскара Шиеса.
Он посмотрел на индейца, который пришел вместе с ними. “Привет, Атакующий Медведь”.
Сетимика кивнул. “Приветствую тебя, Оскар Шиес”. Кайова посмотрел на других мужчин. “Ваши ожерелья, друзья мои. Сейчас самое время их надеть.”
Сетимика спешился и достал из седельной сумки еще несколько колье из бисера. Бирн вытащил свое из кармана, то же самое сделали Рассел и Довер. Браззо уже надел свое. Сетимика дала один Шиесу, а другой - девочке. Кайова была больше, с третьим рядом бусин и чем-то похожим на маленькие птичьи косточки.
“Вы пришли, чтобы присоединиться к нам в нашей борьбе”, - сказал Шиес.
Лицо кайова было серьезным. “У меня мало выбора”. Он поднял лицо к грохочущим небесам. “Надвигается ужасная буря, тучи раздуваются от дурной крови. Теперь Койоты тащат за собой тьму. Мы должны сражаться со всем нашим мужеством, потому что они не успокоятся, пока не принесут бесконечную ночь”.
Отряд вошел в участок, собравшись вокруг стола, заваленного оружием и припасами. Там были пистолеты, винтовки и топоры. Духовые ружья Кайова и лезвия. Там были патроны с шариками, магазины и пыжи, зазубрины для чистки и почерневшие мешочки с порохом. У Сетимики был атлатль, винтовка Генри и боевая дубинка, сделанная из челюсти лося, зубы которого все еще были целы. У Большого Чака Браззо была винтовка, два пистолета на поясе и томагавк, который он наточил до тех пор, пока не смог им бриться. У Бирна и Шиеса были свои винтовки, и вместе с Маршалом Расселом они носили на бедрах револьверы "Кольт". Депутаты имели при себе огнестрельное оружие, выданное государством. Вместе с ее винтовкой Делии дали один из них, пистолет "Смит и Вессон", который открывался сверху, обнажая все шесть цилиндров, что придавало его стрелку дополнительную быстроту при перезарядке.
“Посмотри на это”, - сказал Браззо. Он поднял три динамитные шашки.
Рассел покачал головой. "Нет. Мы же не хотим взорвать весь город.”
“Не весь город, маршал, но, может быть, небольшую его часть”.
“Лучше убери это”.
Браззо пожал плечами и положил динамитные шашки в мешок.
Глядя на разложенный перед ними арсенал, Шиес с трудом сглотнул. Судя по вооружению, это будет не просто потасовка. Это будет война, подобной которой он не видел уже много лет. Но он видел честные действия в те дни. Даже когда он принадлежал Уоллесу Иглу Стоуну, отцу его жены, Шиес служил телохранителем Стоуна и не раз рисковал своей жизнью в перестрелках, защищая индейцев Чокто от более диких племен, а также белых, недовольных тем, что краснокожий человек обладает скромным богатством. В годы, предшествовавшие освобождению, Шиес был вознагражден за свою храбрость, ему разрешили есть за домашним столом. В то время ему оказали честь, но теперь он решил, что такое место не стоит того, чтобы получить пулю в левую ногу и рисковать попасть в петлю от белых ублюдков, вдохновленных восстанием Ку-клукс-клана. Что того стоило, так это то, что я сидел напротив Нижони всякий раз, когда наступало время ужина. Вот где началась их любовь.
Он думал о ней сейчас, вся раздутая по-семейному, женщина, которую он считал сильнее, чем он когда-либо мог быть. Он подумал о своем сыне Тохасане и о том затравленном взгляде, который мальчик бросил на него после того, как увидел слезы гнева в глазах своей матери, когда Шиес собрался уходить.
“Почему ты должен это делать?” - спросила она.
“Мы это уже обсуждали, дорогая”.
“Я хочу поговорить об этом снова. Ты сказал мне, что твои дни стрелка остались позади, что твоя твердость должна быть потрачена на то, чтобы ломать лошадей с более плохим характером, чем твой собственный.”
Шайс взялся за своего счастливчика Уитворта. “Когда зло никогда не умирает, всегда есть шанс на последнюю битву”.
“А что со мной? Я должна остаться здесь, вынашивать ребенка, и только Тохасан будет помогать мне с лошадьми и командовать? Остался смотреть в окно в страхе, что ты не вернешься? Что с этим злом? Зло женщины, убитой горем из-за того, что ее бросил муж?”
Шиес взял свою жену за плечи и притянул ее к себе, встретившись взглядом с Нижони для молчаливого пристального взгляда. Он поцеловал ее в лоб, но она отодвинулась.
“Выхода нет”, - сказал он. “Если я останусь здесь, этот город вполне может сгореть”.
“ Тогда пусть горит. Я бы с таким же успехом стала танцевать перед пламенем в месте, где к нам относятся как к нежеланным, его горожане называют меня красной ниггером”.
“Я говорю вам, что они не все такие, но даже если бы они были такими, я не могу сидеть сложа руки, пока Койоты рвут их всех к чертовой матери. Это неправильно. В Хоупс-Хилл есть женщины и дети.”
“В этом самом доме есть женщины и дети”.
“Тем больше причин для меня бороться. Я не позволю своему сыну считать своего отца желторотым трусом”.
"Да. Ты бы предпочел, чтобы он посмотрел на тебя и увидел дурака.”
Тогда его жена отвернулась от него, ее длинные волосы, заплетенные в косу на затылке, прикрывали ее, как второй позвоночник. Она была такой миниатюрной, такой хрупкой. Она говорила шепотом, пытаясь заглушить дрожь в голосе.
“Скажи Маршалу, что он негодяй за то, что солгал женщине, носящей ребенка. Отец был прав. У белых людей нет сердца”.
Шиес покачал головой. “Я все еще надеюсь, что ты сможешь забыть наставления старика и увидеть ошибку в своих собственных предубеждениях, моя дорогая. Но это борьба на другой день. Что касается прямо сейчас, то могущественное зло спускается по склону горы, и я стремлюсь увидеть, как оно остановится на своем пути”.
Он снял шляпу с гвоздя, на котором она висела, и открыл входную дверь. Снаружи помощник шерифа Довер сидел на лошади, наблюдая за жестокой бурей, бушующей за этой самой горой. Шиес положил руку на плечо своего сына и сказал ему присматривать за матерью, что он мужчина в доме, пока не вернется его отец. Мальчик выразительно кивнул, и Шиес поцеловал его в лоб. Но когда Шиес подошел к своей жене, она отвернулась от его поцелуя.
“Обещай мне”, - сказала она. “Обещай мне, что вернешься живым”.
Он заключил ее в объятия, и на этот раз она не сопротивлялась его ласке.
“Клянусь могилой моей милой матери”, - сказал он. “Ничего плохого не случится. По крайней мере, не для меня.”
Думая об этих словах сейчас, он мог только надеяться, что они были правдой. Огромная гора оружия, казалось, говорила об обратном.
ГЛАВА XXV
" ОНА БЫЛА ПРАВА", - сказал Гленн.
Хайрам посмотрел на своего лидера. "Кто это?"
"Джессамин Бессмертная. Она говорила о другом волчонке здесь. Не просто о волчонке, а о койоте. Один из клана Джаспера. Один из нас."
"Черт." Хайрам нахмурил брови. "Этого просто не может быть, босс".
"Я говорю тебе, что это так. Я чувствую его присутствие внизу".
Они вели лошадей так, чтобы не рисковать упасть, - тропа была слишком тонкой и извилистой на краю горного склона. Хайрам не знал, почему Гленн не позволил им пойти по легкой тропе в Хоупс-Хилл, той самой, по которой поднялся грабитель могил. Позади них остальная стая распевала "Бедного старого раба", южную негритянскую песню, слова которой знал только Уэб. Для такого отморозка у него был высокий, красивый голос. Это напомнило Хайраму о том времени, когда он был хористом, о чем он предпочел бы забыть, но он позволил мужчинам насладиться этим, решив, что они заслужили это долгим, изнурительным походом. Позади них тащились их рабы, включая бормочущее туловище гробовщика в маленькой тележке.
