− Я просил, − едва слышно произнес Паха.
Даже так! Он просил! Он просил… Чтобы она никогда не узнала, кто он на самом деле?
− Ты… ты…
Момент, когда позволительно все! Когда на твоей стороне правда! Но почему от правоты ей горше, чем ему? Нет-нет, она не заплачет! Не дождется! И не накинется с кулаками — попусту растрачивать силы. Она найдет им лучшее применение. А сейчас…. Сейчас…
Трудный вдох, уничижительный взгляд и выплеск раскаленной лавы
− Подонок!
Плохо, что он не оправдывался. Он должен был оправдываться, просто обязан, хоть что-то лепетать в ответ, чтобы она…. она…
Чили заперлась в спальне. Горьких слез не лила — облезут, из-за всяких лить слезы. На стук Мгебо, не отвечала и не отзывалась, словно её и не было. Может затаенно ждала прихода Пахи и его длинных запоздалых извинений и пространных объяснений. Признаться ждала, с каким-то обостренным желанием, еще раз выплеснуть наболевшее. Как на мостках у пруда, но не так сжато. Но Паха не пришел. Это не злило, а лишь сильней убеждало, он гад, каких не сыскать на свете. Он уникум в своей гадостности.
Ночь прошла в яростном диалоге. И себя и Паху озвучивала Чили. Ему нечего было сказать. А ей было!…
− Пойдете завтракать, − пригласил Мгебо на следующее утро.
Чили могла сбиться, но по её подсчетам, это двадцатое приглашение. Они хотели её выманить. Нашли наивную девочку.
− Не хочу.
− Вам надо подкрепиться.
− Пока он там, не пойду. И не сяду с ним за один стол.
− Пахи сейчас нет.
− Не пойду! Не пойду! — почти кричала Чили.
− Перестаньте. Я вас предупреждал.
Он предупреждал! Он предупреждал! Почему сразу не мог сказать, какая низкая сволочуга его бывший ученик.
И снизошло откровение! Ученик и учитель! Одного поля ягода! Вот именно! Оба − гады!
Мгебо она переупрямила. Толстяк ушел. Странно, но как только оставили в покое, у Чили возникло острое желание покинуть спальню. С чего она должна сидеть взаперти? Сидеть и морить себя голодом и жаждой из-за этого урода? Недолжна. И не будет.
Стараясь не шуметь, девушка тихонько приоткрыла дверь, протиснулась в щель и двинулась по коридору, прислушиваясь к голосам из кухни.
«А говорил нету его. Такой же гад!»
− Она просилась в город. Отведешь?
− Как скажет.
− Сейчас там опасно. И не потому что делят улицы и площади. Там…
− Как скажет, − повторил Паха, давая понять, выбор не за ним.
− Довольно странно подобное слышать от тебя. После всех твоих историй.
− Решать ей.
− Что значит решать ей? Что значит решать ей? Что она будет делать одна в городе? Что она вообще там будет делать? Объясни мне? Что? Попросит помощи? У кого? У Богуша? У Пиликалы? У муниципалов? Навербует гусятников? Останется жить? В городе? Ты… ты меня удивляешь. Ты меня у-ди-вля-ешь! — переполнен возмущением Мгебо.
Как не кипело внутри Чили, вынуждена согласиться. Самостоятельно до города не доберется. Мало вероятно. Какое там до города, она и полдня не проживет без Пахи. Признание тут же подняло градус кипения души.
− Чего ты от меня хочешь?
− Я хочу услышать, как ты намерен поступать?
− Ты услышал.
− Я услышал глупость.
− Не юли тогда и говори прямо, − потребовал Паха от бывшего учителя.
− Прямо? Хорошо. Тебе необходимо в Хар-ойн…
− Сбрендил?…
−…Причем срочно. Нити не такая уж безобидная штука. Мало ли….
− Нет.
− Не мне тебе объяснять. И лучше будет взять её с собой.
− Ты хоть имеешь понятие, о чем говоришь?
− Я знаю, тебе надо туда попасть. И что такого? Возьми и Чили.
− Нет.
− Паха! Не глупи.
− Нет, я сказал. Её туда точно не поведу.
Чили поразилась каким тоном отказал Паха бывшему учителю.
− Ответь, почему?
− Обойдешься.
− Прошу, подумай.
− Подумал. Нет.
Месть сладка, но предвкушение мести это….это…. это…. Как держать чужое сердце в кулаке. Нужно только выбрать мгновение сжать пальцы.
− Я возвращаюсь домой, − выпалила она, входя на кухню.
Чили не придумывала. Она собиралась домой. Где всё знакомо. И люди знакомы, и места встреч с ними, и жизнь течет размерено и без особых затей. Как вода из крана.
− Вас проводят, − согласен Мгебо, но косится на Паху. Что скажет он?
Паха предпочел молчать. Любое его слово воспримут негативно. Пообещай он хоть белую четверку и карету на мягком ходу, пошлют и с тем и с этим и далеко.
− Но сперва….
Вот оно ощущение могущества!
−…в Хар-ойн, − потребовала Чили.
− Мне туда нельзя, − попробовал объяснить Паха.
− За то мне можно.
− Нет, − последовал незамедлительный отказ.
− Ты мне должен, − зашипела Чили. Да он!!! Как посмел!!! Он… он….
− Ты понятия не имеешь, о чем просишь! Ты…, − Паха сбился, от возмущения подыскивая довод отказать.
− А мне и не надо ничего понимать, — неожиданно успокоилась Чили. − ТЫ МНЕ ДОЛЖЕН!
Очевидно же, она ничего от него не добьется. Криком изойдет, но не добьется. Паха не уступит. Не уступил бы. Вмешался Мгебо.
− Хариуцагч цусны.
При такой тишине свершаются либо великие чудеса, либо великие святотатства. Как нынче? Могучие заклинание сработало. Так чудеса или святотатство?
Паха с осуждением посмотрел на Мгебо. Кто тебя тянул за язык? Кто просил вмешиваться, лезть?
У Мгебо своя точка зрения на ход событий и их завершение.
− Он отведет, − обещает учитель за ученика..
Потому как сдвинулись брови, сузились глаза Пахи, как он поглядел на Мгебо, Чили понятно, их дружбе конец. Навсегда. На все времена.
«Так им и надо!» — осталась она премного довольной.
*** Город. Р-он Сверчки.
Для своего возраста − девять лет, мальчишка мелковат в кости, тощ, что выбегавшаяся собака, и пронырлив как белка. Он не самый старший, Жуже на полгода больше, но она всего лишь девчонка. Не самый сильный — Митхун заметно рослее и крепче. Не самый ловкий — Костян три месяца занимается паркуром и уже проделывает всякие балансы, дропы и манки. Он один из…
Когда на улице началась неразбериха, мать отвела его вниз пятиэтажного дома. Вонючие место, куда жильцы стаскивали ненужное барахло и всякий хлам, а бичи пережидали недолгую зиму. Бичей гоняли, случалось, били, но они не выводились. Как крысы. На данный момент обитель старья и ненужности не обитаема.
От того что бичей вытурили, изменений мизер, во всяком случае в хорошую строну. Свет плохо проникал сквозь заколоченные окошки. Повсеместно полумрак, сырость и комарье. По стенам отблескивала слизь, плесневело дерево и тряпки, из дальнего угла, из лопнувшей трубы, жутко воняло. На фундаменте расползающиеся трещины с наклеенными бумажными маячками, следы криворукого оштукатуривания, копоть от открытого огня и безымянные сажные граффити.
− Сиди здесь и носа не смей показывать, − в руки сунули бутылку воды и шоколадку. — Я за тобой скоро приду. Ты понял меня, Тимик?
Мама звала его Тимиком, отец — сынище или Тимкой, а Рем, старший брат — мелким или Тимон, и еще брателло. Остальные — Тимом.
Угощение мальчишка смолотил без раздумий. Шоколадом баловали только на Новый Год и по чуть-чуть, а здесь нате-возьмите полплитки. То, что нынче не праздник, и пьяному ежику понятно. В праздники усаживают за стол, а не загоняют в подвал. Улыбаются и шутят. Мать не улыбалась, а была сильно напугана. Еще сильней, чем когда на три дня запропастился отец, а потом вдруг объявился заросший щетиной и довольный. А подарки где? Вода не подарок. Шоколад разве что. Но где он, тот шоколад?
Лакомство кончилась, а в подвал загнали Митхуна. Погодя к их скромной компании прибавилась Жужа. Затем народу привалило конкретно. Костян, Руся, Микка, Лина, Ида и Посик. С Днюхи всем кагалом сюда, нюхать парашу и кормить комаров. Пацанов Тим отлично знал, девчонок не особенно. Только Лину. Они вместе ходили в садик, и потом записались в одну школу. Первый класс сидели за партой вместе. Во втором их рассадили. Видите ли «этот оболтус мешает девочке учиться», жаловалась училка матери. Во-первых, надо разобраться кто оболтус? Во-вторых, задачи решает быстрее многих. Вот только пишет коряво. И с ошибками. И стихи зубрить не любит. Еще не любит пение. Что за прикол, сидеть и разевать рот под взмахи карандаша.
− Крылатые качели летят, летят, летят…. Улетели, прямо….
Отец, узнав об отселении на камчатку, посмеялся.
− Ну, что Ромео? Достукался? Двоечникам пломбир не полагается.
В выходной, отцы, сруливая в сквер «пройтись по пивку», не сговариваясь брали детей с собой и покупали мороженое. Разное. Из экономии. Тим угощал Лину своим, а Лина своим. Съел одно, а получалось два, только маленьких. И никто не жадничал.
В подвале просидели долго. День или два. Затаенно и тревожно вслушиваясь в стрельбу, беготню и крики. Ничего не понятно. Все равно что смотреть ужастики с закрытыми глазами. Происходящего не видишь, а догадки в сто раз страшнее действительности. Но там вне подвала, похоже, творилось нечто такое, что превосходило самые ужасные детские фантазии, а неизвестность порождала самые невероятные предположения. Нашествие динозавров, вторжение инопланетян, нападение зомби.
