— Я слышал о подобных, кто создаёт на поверхности целые общины, — задумчиво проговорил Драм, — но никогда не встречал никого из них.
— Немудрено, — подмигнул алхимик. — Поди не от хорошей жизни они из подземья сбежали. Однажды местные, как водится, обвинили этельдиар в неурожае, плохой погоде и ещё чёрт знает в чём. Похватали багры, вилы, устроили погром, всё пожгли, а всех, кого могли, перебили. С тех пор её я не видел. Не знаю даже, осталась ли она в живых.
Старик вновь утёр глаза рукавом, но вдруг улыбнулся.
— Но вот что я в точности помню до сих пор, кроме её внешности, это запах. Не духи и не благовония, нет! Вы, тёмные эльфы, пахнете подземным миром, и это ничем не скрыть. Должно быть, вы столь долго живёте там, что сама кожа начала источать этот запах. Так пахло и от неё: грибами, сырой землёй, даже плесенью. Но для меня это был самый чудесный аромат на свете…
Зелёная занавеска вновь впустила в комнату Рию. В руках она держала небольшую, но увесистую склянку из тёмного стекла, сплющенную с боков.
— Дядя не утомил вас рассказами о своей молодости? — улыбнулась девушка, ставя склянку на стол. — Он поговорить любит, да только сложно избавить гостей от него.
— А тебе разве не пора избавить это место от пыли? — проворчал старик. — Куда ни глянь, всюду грязь! Пусть я не вижу её впотьмах, но чувствую повсюду, что аж в носу свербит. Так нам никогда не привлечь таких хороших покупателей, как эти господа.
— И то верно, — перебила девушка. — Тогда не будем делать их свидетелями семейных сцен и отпустим с миром.
Игнат оплатил ингредиенты, попрощался и вышел за дверь. Драм последовал было за ним, но его окликнул старик.
— Постой, друг мой. Как тебя зовут?
— Драм, — ответил эльф, слегка смутившись вопросу.
— Могу я увидеть твоё лицо, Драм, — осторожно спросил алхимик.
Эльф нехотя снял капюшон, полностью открыв взгляду старика знаки на лице. Карл попытался их коснуться, но Драм отдёрнулся.
— Да, значит, не показалось, — вздохнул старик. — Теперь ясно, почему ты покинул подземелье. Я знаю, что это такое. Она мне рассказывала. Не буду спрашивать, что здесь написано и за что ты получил их. Знаю, тебе и без того горько на душе. Если позволишь, у меня есть к тебе просьба.
— Какая просьба?
— Я старый человек, этельдиар. По меркам алхимиков я вообще уже живу на свете неприлично долго. Я понимаю, что шансов на это почти нет, но если вдруг она выжила, если ты когда-нибудь встретишь её, передай это, — Карл снял с шеи потемневший от времени серебряный амулет в виде паука с поджатыми лапками, сжимающими прозрачный голубой камень. — Там ещё что-то написано на обратной стороне, по-вашему. Прошу тебя, прочти. Я не знаю ни вашего языка, ни письменности, а спросить за все эти годы, стыдно сказать, не довелось ни у кого.
Драм протёр пальцем обратную сторону амулета, где на гладком металле действительно была выгравирована надпись эльфийскими буквами в этельдиарском стиле.
— Tenn ach… Трудно разобрать, буквы стёрлись, — Драм прищурился, стараясь различать больше на ощупь, чем на вид. — Tenn achte noch, кажется так. Наверное, юго-восточный стиль, у нас пишут немного иначе.
— И что же это означает? — с нетерпением спросил старик.
— «До последнего вздоха», — проговорил Драм.
— Значит, пора мне с ним расстаться, — Карл Эльдштерн заговорил тихим дрожащим голосом, — ведь мой последний вздох не за горами. Говорят, под светом луны все дороги ведут тёмного эльфа в Пристанище. Если ты когда-нибудь окажешься там, спроси о ней. Лара, так она называла себя. Кажется, Лара Ламенмар. Она могла выжить в той бойне, и тогда её путь лежал бы либо под землю, либо в Лунное Пристанище. Должно быть, сейчас она так же прекрасна, как в годы моей молодости.
— Если судьба заведёт меня туда, постараюсь её отыскать, — ответил эльф и тут же обнаружил себя в крепких объятьях.
— У тебя доброе сердце, этельдиар, — прошептал старый алхимик, хлопая его по спине. — Пусть боги будут к тебе милостивы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Драм спрятал украшение во внутренний потайной карман и покинул аптеку.
— Что ты так долго? Обменивался со стариком любезностями? Или с его милой племянницей? — усмехнувшись, Игнат ткнул эльфа локтем. — Впрочем, не важно. Дело мы сделали, но в мешочке ещё позвякивает несколько монет. Предлагаю избавиться от них в одном прекрасном кабачке, который, вот совпадение, находится как раз по пути обратно.
— Нас ждёт Таринор.
— Не будь таким занудой. Таринор никуда не денется, на ночь глядя мы всё равно никуда не пойдём, а вот расслабиться не помешает. Вдруг, это наш последний поход в кабак, — юноша скорчил притворно скорбную гримасу.
— Хорошо, но ненадолго. Нужно ещё решить, как лучше использовать этот состав. Ты ведь надёжно его спрятал?
— Надёжнее не придумаешь, — Игнат похлопал себя по боку. — Нам сюда.
С этими словами юноша бодро зашагал прочь, и Драму ничего не осталось, как молча последовать за ним. Эльф думал о словах Карла Эльдштерна. Он не стал говорить алхимику, что Лара — это самое распространённое сокращение женского имени среди любых эльфов. Умолчал он и о том, что Ламенмар дословно означает «Потерянный дом», и что это имя, принимали многие этельдиар, покинувшие подземный мир. Изгнанники, предатели, беженцы — они селились на поверхности, образовывали общины. Быть может, когда-то и ему придётся стать Драмом Ламенмар, но в чём он был уверен, так это в том, что шанс когда-нибудь отыскать ту самую Лару был исчезающе мал.
***
После ухода Драма и Игната Таринор всеми силами старался занять время чем-нибудь полезным. Он уже успел проверить крепления наконечников копий, собрать нехитрые припасы, узнать у заглянувшего Бьорна, где по пути можно приобрести пару овец. И как только наёмник наточил меч до нужной остроты, он вдруг осознал, что кроме как смиренно ожидать возвращения компаньонов, делать ему больше нечего. По счастью, на этот случай у наёмника была старая и полезная привычка — спать в любое подходящее время. Опустившись в глубокое уютное кресло, он быстро и незаметно для себя провалился в сон.
Обычно Таринор не видел снов или забывал их сразу же после пробуждения. Но в последние ночи к нему приходил один и тот же образ. Ему раз за разом снилось нелепое и жуткое чудовище. Поначалу наёмник не придавал этому внимания, принимая чудище за очередной бессмысленный кошмар. Но с каждым разом сновидение становилось всё более ярким и полным. Вот и теперь он осознал, что видит этот сон не впервые. На этот раз Таринор увидел диковинного Зверя во всей красе. Тело его принадлежало не то волку, не то медведю, точнее разглядеть не удавалось — зверя будто скрывала дымная пелена.
На могучих плечах чудища находилось аж три вытянутые, словно змеи, шеи, каждая из которых оканчивалась безобразной головой. Одна из них, левая, словно принадлежала дракону, изрыгала пламя и клонилась к земле, словно что-то вынюхивая. Голова справа выглядела мерзкой пародией на человеческую, но походила больше на вытянутый череп, обтянутый кожей. Она выдыхала из оскалившегося рта ледяной воздух и озиралась по сторонам. Наконец, средняя голова выглядела косматой звериной мордой, напоминавшей львиную, с золотыми рогами, обагрёнными кровью.
Эта голова возвышалась над другими и горделиво глядела вперёд, когда чудовище вышагивало по пожухшей траве, распространяя вокруг дым и смрад. Вдруг перед Зверем пробежал олень, и рогатая львиная морда устремилась за ним, а вместе с ней и вся ужасающая туша чудовища. Голова череп дыхнула, превратив землю позади оленя в обледенелую пустошь. Когда животное скрылось, средняя голова тут же потеряла всякий интерес к погоне и повернулась к драконьей голове. В этот момент Таринор увидел, что рога её из золотых превратились в серебряные, но кровь с них никуда не пропала. Вдруг львиная и драконья морды вцепились друг другу в шеи. С головы-черепа в этот момент слезла кожа, а изо рта донёсся смрад. Она вскинулась вверх, будто набирая побольше воздуха, после чего выдохнула жёлтое облако в сторону Таринора. Наёмник с ужасом наблюдал, как едкий туман стелется в его сторону, заставляя траву чернеть и обращаться в прах…
