И все могло бы получиться. Если бы новоявленный глуповатый Моцарт не взбунтовался, пытаясь защитить свою скудную честь, и не убил своего Сальери.
Задание было обычным для таких случаев: отработать все связи Зотова. И не только сегодняшние, но и, что особенно важно, давние, те, которые были десять и более лет назад. Работа шла, как обычно, по записным книжкам, по лицам, присутствовавшим на похоронах. Опрашивались обе жены убитого, его сослуживцы по Управлению культуры, коллеги по прошлой работе в филармонии, даже сокурсники. Коле Селуянову повезло, ему достался наряду с трудными один из легких участков – выяснить, какие рестораны посещал покойный, и поговорить с персоналом. Так всплыла фигура Николая Степановича Левченко.
Другим "везунчиком" оказался Юра Коротков, на которого повесили областную филармонию. Там-то и сказали ему, что у Вячеслава Олеговича сложились добрые отношения с водителем служебной автомашины, которая возила директора. Отношения сложились, как всем было известно, на почве помощи в обслуживании и ремонте автомобиля Зотова, который в технике разбирался плохо и ничего не мог починить сам. Где сейчас работает этот парень, никто не знал, но имя, фамилию и домашний адрес дали без разговоров. Белозеров Сергей Иванович.
Найти его было несложно, он ни от кого не прятался и исправно ходил на службу в частный автосервис. Едва услышав его голос, Коротков мысленно перекрестился. Хорошо все-таки, что современная техника достигла такого высокого уровня, даже недорогой диктофончик сумел записать голос без искажений.
Белозеров оказался мужиком крепким и долго держался, делая вид, что ничего не понимает. Что плохого в его дружеских отношениях с Зотовым? Нет, никому не звонил. Ничего не знаю. Ну ладно, звонил, и что? Слава попросил. Почему не помочь другу? Не знаю, кому звонил, Слава дал номер и попросил позвонить. Один раз. Только один раз. Ну ладно, два. И что?
И так до бесконечности. Белозеров упирался до последнего, сыщики и следователь Ольшанский кряхтели и потели, и между предыдущим "и что?" и последующим "ну ладно" проходил не один час. Иногда ночь, иногда сутки. Допросы нельзя вести бесконечно, с одиннадцати вечера до семи утра подследственный должен отдыхать, это святое и охраняется прокуратурой и конвенцией по правам человека. Сыщикам тоже нужен отдых, кроме того, им нужно время для сбора дополнительных улик, при помощи которых можно пытаться протолкнуть упрямого Белозерова к следующему "ну ладно".
Наконец Сергей Иванович устал.
– С женой поможете? – безнадежно спросил он. – Ребята маленькие еще, одни не справятся.
– Поможем, – с облегчением пообещал Коротков.
Да, все было так, как и предполагали Юра с Настей. Зотов не обратил особого внимания на мальчишку, которого видел в загородном доме Игоря, но лицо запомнил. И был чрезвычайно удивлен, заметив его рядом с собой в самом центре Москвы. Мальчишка явно прятался, старался не попадаться на глаза, но делал это неумело и неловко.
– Слава мне показал его и велел разобраться. Что-то ему не понравилось. Ну я мальчишку выследил да и взял за горло. Он глупый был еще, сразу дал понять, что знает чего-то. Выставиться передо мной хотел, наверное. Дело было поздно ночью, на улице никого. Вот и все. Диктофон у него был, так я забрал на всякий случай и Славе отдал.
– Сергей Иванович, а кто такой Левченко? – спросил Юрий.
– Левченко? – несказанно удивился тот. – Неужто и до него докопались? Или так спрашиваете, ради интереса?
Коротков зевнул и сладко потянулся.
– Ради интереса я, Сергей Иванович, сейчас домой пошел бы спать, потому как загоняли вы меня, словно лошадь на мексиканском родео. Через два дня Новый год, мне в аккурат в этом году дежурить выпало, а у меня еще ни елки для сына нет, ни подарков. Так что ради интереса мне вообще-то есть чем заняться. А ради службы приходится спрашивать про Левченко.
– Степаныч у них главным был.
– В чем главным?
– Да в компре той, которую они лепили. У него прямо целое производство было вместе со сбытом, деньжищи такие делал – страшно представить. Несколько точек организовал таких, как у Немчиновых, потом у него еще были специальные люди, их "болталами" называли. Они знакомились с теми, кого им указывали, и провоцировали на всякие антисоветские высказывания, а сами записывали. Потом запись продавали. Мастера были – что ты! И не захочешь, а генсека мудаком назовешь и сам не заметишь. Левченко в таких делах спецом был, Слава рассказывал, что Степаныч с середины семидесятых компрой промышлял. Бардаки-то уже позже появились, когда видаки пошли.
– Понятно, – протянул Коротков. – Значит, Левченко был главным, а Зотов – старшим по бардакам?
– Не совсем так. Зотов только за Немчиновых отвечал, над другими борделями свои старшие были.
– Ну а вы? Тоже участвовали?
– Меня Слава малолеток подбирать поставил. Вы не думайте, я никого не запугивал и не принуждал, все по доброй воле было. Не нравится – уходи, никто не держит.
– Ну и как, многие уходили?
– Да прямо-таки, уйдут они! Радовались, что так легко можно подзаработать. Некоторые даже уходить не хотели, когда я их отпускал, просили, чтобы еще работу дали. Что с них взять, бродяжки бездомные.
– Игоря Вильданова тоже вы нашли?
– А то кто же? Я. Слава как увидел его у Немчиновых, так прямо весь затрясся. Мальчишка и правда забавный был, все время пел что-то. Слава сказал, что такие одаренные раз в сто лет рождаются. Велел предупредить его, когда буду эту партию отпускать.
– Предупредили? – спросил Юра.
– Конечно. За два дня. Слава специально приехал, караулил у платформы, смотрел, как ребятки разъезжаются. Не хотел он, чтобы Игорек знал, что он к бардаку причастен. У Немчиновых-то он во время этих… ну, мероприятий никогда не светился, в закутке сидел да в щелочку наблюдал, так что Игорь его там и не видел. Чистеньким в его глазах хотел быть, чтобы авторитет свой поддерживать. Потому сейчас так все и обернулось. Не мог Слава взять да и попросить Леру поговорить с дедушкой. Потому что Лера – она ж нормальная девчонка, она обязательно спросит, а откуда вы, дядя Слава, про кассеты знаете? Ниоткуда он знать этого не мог, потому и крутился как уж на сковородке, чтобы ему хоть кто-нибудь официально о них сказал. Уж не знаю, почему так вышло, а только звонил я Игорю, звонил, стращал, пугал, а он все таился от Славы.
– Что, Зотов сильно нервничал?
– Места себе не находил. Время идет, Левченко его дергает, а дело не двигается. Скажите, а вы правда Степаныча привлечете? Или так, впустую воздух сотрясаем?
– Не знаю, – честно признался Коротков. – Доказательства трудно будет собирать. Вот вы нам все рассказали, а Левченко от всего отопрется, и как быть? Вы хоть раз задумывались над тем, почему вам известно о Левченко, а вы до сих пор живы? Не задумывались? Да потому, что Левченко вас не боится, он знает, что доказать ничего невозможно, а то, что можно, – за то не сажают. Он не глупее нас с вами, а осторожнее раз в сто. Надо веские доказательства искать, а ведь столько лет прошло… Не знаю, Сергей Иванович, удастся ли, а врать не хочу.
– Я так и думал, – горько вздохнул Белозеров. – Что при советской власти, что при демократии – все одно, на стрелочниках отыгрываетесь. Меня посадить – много ума не надо, а у меня жена больная и двое детишек. Вы вот попробуйте такого, как Степаныч, посадить. Только вряд ли вы захотите. А если и захотите, так он откупится, у него денег столько, что можно все ваше министерство вместе с прокуратурой и судом с потрохами купить.
Коротков внезапно разозлился.
– Каким бы ни был Левченко, он никого не убил. А вы человека жизни лишили и, между прочим, не подумали ни о нем самом, ни о его семье. Почему же вы требуете, чтобы вас жалели? Давайте лучше вместе Сашу Барсукова пожалеем. Не хотите?
Лицо Белозерова стало замкнутым и отчужденным, и Юра пожалел, что сорвался на демагогию. Не надо было… Но он так устал.
Настя Каменская спала, обняв мужа за шею и уткнувшись лицом в его плечо. Ей снился странный и яркий сон. В этом сне с кинематографической точностью воплотилось все, что ей рассказал Василий Петрович Немчинов. Она видела, как он приехал на дачу, слышала, как он разговаривал с сыном и его женой. Сын пребывал в состоянии нетерпеливого ожидания очередной дозы и не мог ни о чем думать, кроме героина, поэтому легко впал в ярость и в запале выкрикивал в лицо отцу страшную правду.
Она видела, как Немчинов стрелял, как падали тела сына и невестки. Она видела, как он бродил по дому в поисках кассет. Он хотел найти их и уничтожить, чтобы никто больше не узнал о грехах его семьи. Он знал, что где-то вмонтирована записывающая аппаратура, но ничего в видеотехнике не понимал. Поэтому решил сжечь дом. Что сможет найти – то найдет, а что не сможет – пусть будет уничтожено огнем. Главное – спасти семью от позора, спасти Лерочку, внучку любимую, спасти ее будущее. Кто причастен, тот будет молчать, это Василий Петрович хорошо понимал. А больше никто не должен ничего узнать.
