из голов, заливающих всю верхнюю часть диптиха и служащих фоном для огромной головы носатого демона тэнгу. Бородой и выпученными глазами тэнгу похож на европейца, вероятно, это и есть пьяный кошмар традиционалистов. А простой народ радуется и резвится по-детски на длинном носу тэнгу-Гулливера. Выражение лица у чудища добродушное, а борода напоминает бороду Авраама Линкольна (написавшего в свое время письмо японскому “тайкуну”).
В итоге не все иносказания Кёсая и его заказчиков исчерпывающе деконструированы здесь, да вряд ли это и возможно. А разглядывать картинку, не зная доподлинно, что там нарисовано, это не слишком мешает – примерно как и картины Босха.
Подобных картинок печаталось довольно много во время войны Босин (январь 1868 – июнь 1869) между сторонниками власти императора и приверженцами правления сёгунов дома Токугава. Далее мы рассмотрим еще несколько.
24
Ворон на сухой ветке
1870-е
Crow on a dry bough
Подпись: Сэйсэй Кёсай га 惺々狂斎画
Черно-белая гравюра, ōбан
Каталог 2008, т. 2, № 210, инв. № А.30405
Воспроизведен отпечаток из: Музей Метрополитен, Нью-Йорк
Каванабэ Кёсай
Kawanabe Kyosai
河鍋暁斎
1831–1889
Кёсай обожал ворон и воронов. Больше, чем их, он любил только выпить. А выпив, садился рисовать ворон. В собрании Китаева есть три разные гравюры с воронами[199]. Китаевский аналог показываемому отпечатку из Музея Метрополитен, пожалуй, самый интересный лист. В нем Кёсай с помощью искусных резчика и печатника воспроизводит технику монохромной живописи тушью суйбокуга, считавшуюся благородным искусством для возвышенных знатоков, в отличие от многокрасочных и подчас вульгарно-пестрых гравюр для массового потребителя.
Полное отсутствие фона напоминает старинную лаконичную эстетику саби и, как говорили, пока термины ваби-саби не вошли в обиход, киэкарэта 冷え枯た – “сухое и замерзшее” (так основоположник чайной церемонии Мурата Сюко определял эмоционально-эстетическую тональность своего чайного действа, а чуть ранее так говорил в трактате “Сасамэгото” о поэзии рэнга поэт Синкэй). Вместе с тем отсутствие фона передает атмосферу зимнего дня – с покрывшим все белым снегом, на котором резко выделяется черная птица. Сухой сук выполнен бледной, т. е. сильно разбавленной тушью. Отсутствие черного тонкого контура, как в большинстве ксилографических композиций, создает живописный эффект – будто это не печать с доски, а написанная кистью картина. Разные оттенки серого в пределах одной печатной доски – результат искусства печатника.
III-24
Вероятно, Кёсай любил воронов за суровую демоничность облика. Его самого, как уже упоминалось, называли демоном живописи. Но и в целом вороны были весьма популярной птицей в японском искусстве и литературе. Например, воронов много рисовал и описывал в стихах великий харизматик средневековой Японии Иккю Содзюн. Кёсай в своей неконвенциональности похож на него. Рассмотрим эскизно их место в культуре.
Вороны (карасу 烏, лат. Corvus) – птицы с весьма насыщенной мифологической и общекультурной биографией. В Японии постоянно живут два вида – вороны черные (Corvus coronae) и большеголовые (Corvus macrorhynchos) и на сезон прилетают еще несколько разновидностей.
В японской поэзии и мифологии воро́на (или во́рон) занимает немалое место, уступая лишь соловью (угуису) и кукушке (хототогису). В нескольких легендах ворон играет роль путеводителя императора или принца. “Нихонги” сообщает, что огромный ворон Ятагарасу, посланный небесными богами, помогал Дзимму-тэнно, первому императору, потомку солнечной богини Аматэрасу, перевалить через горы Кумано в его походе против варваров. Принцу Хатико (начало VII века), заблудившемуся при паломничестве на гору Хагуро, помог выбраться огромный трехногий ворон с красными перьями. В Древнем Китае красные трехногие вороны символизировали нечаянную радость, считались вестниками счастья (об этом, например, повествует хроника “Люйши чуньцю”), но прежде всего ворон считался солярной птицей, о чем рассказано в “Шань хай цзин” и “Хуай нань цзы”.
Существовало особое святилище Карасу-мори (храм Воронов) на горе Такамияма, а на амулетах другого известного храма в Кумано Хонгу (в деревне Исаса префектуры Вакаяма) изображение пятнадцати священных воронов составляло магическую мантру из пяти санскритских букв.
В японской литературе одно из первых лирических описаний воронов содержится в “Записках у изголовья” Сэй-Сёнагон. Вороны изображались вокруг будды Амиды в его Западном раю на картинах хэйанской поры; такая картина сохранилась (впрочем, довольно плохо) над входом в храм Бё̄до̄ин, что в Удзи, неподалеку от Киото. Часто в китайской и японской литературе с воронами связывается упадок, запустение былого великолепия, одиночество и заброшенность. Едва ли не самое знаменитое хайку Басё посвящено ворону:
На голой веткеворон сидит одиноко.Осенний вечер.
Пер. В. Марковой
Замечу, что в японском оригинале есть великолепная аллитерация на “кр”, впрочем, в японском языке вороны каркают “ка-ка”. По-русски аллитерацию можно попытаться переложить на свист осеннего ветра:
А что касается живописи этого мотива, то иконография восходит еще к средневековому Китаю. Со времен династии Сун существовал сюжет “Замерзшая ворона на старом дереве” (кит. куму ханья 古木寒鴉), Кёсай его подхватил и интерпретировал.
25
Чудо со знаменитыми картинами Укиё Матабэя
1853
Miracle of Celebrated Paintings by Floating-world Matabei. 1853
浮世又平名画奇特 Ukiyo Matabei meiga no kidoku
Диптих. Цветная ксилография. Формат ōбан. Подпись: Итиюсай Куниёси га. Резчик: печать Хоритакэ (Ёкогава Такэдзиро). Печати цензора: Фуку (Фукусима Гиёмон); Мурамацу (Мурамацу Гэнроку); Бык, 6 (1853, 6-й месяц). Издатель: Кохэй 越平 (Косимурая Хэйсукэ). Каталог 2008, т. 1, № 317, инв. № А.29556, А.29557. Воспроизведен отпечаток из: Театральный музей Университета Васэда
Утагава Куниёси
Utagawa Kunoyoshi
歌川国芳
1798–1861
III-25
Композиции Куниёси часто перегружены, и эта не исключение. Но в данном случае есть некоторое оправдание: ему надо вместить толпу (точнее, десять) разнородных персонажей, которые ожили под чудодейственной кистью его собрата по профессии, художника, известного по прозвищу Укиё Матабэй. Впрочем, такого художника не существовало в истории живописи. Он принадлежит истории драматургии, ибо таковой персонаж играл центральную роль в пьесе Тикамацу Мондзаэмона (1653–1725) “Кэйсэй хангонко” (傾城反魂香), что можно передать как “Сокрушительница Городов, Чей Дух Вызывается Куреньями”.
Тикамацу, крупнейший японский драматург XVII века, приписал Матабэю
