Это даже грустно. Ты прочитала статью, которую я тебе отправила?
Да, ужасно то, что с ним случилось. Но если она не может об этом забыть, ей не стоит заниматься такой работой, правда ведь?
Один из голосов принадлежал сержанту Слэйтер, из моей собственной команды. Обе они незадолго до этого пожелали мне доброй ночи, собираясь домой, наклеив на лица неестественные улыбки.
Сейчас в офисе никого, что, с одной стороны, прекрасно, но с другой – тяжело. Я могу работать без наблюдения со стороны начальства и могу сходить в туалет или налить себе кофе, не чувствуя себя изгоем в собственной команде. Но в тишине мой мозг начинает работать на пределе своих возможностей, и рано или поздно закрадываются сомнения.
Что, если они правы?
Я никогда раньше не сомневалась в своих решениях. Когда интуиция что-то мне подсказывала, я всегда этому следовала. Но как только пропал Джейми, я сразу же начала сомневаться в себе как в матери. Хорошие матери не теряют своих детей. Хорошие матери не перестают их искать, даже если весь мир устает от этой истории и забывает про нее. Сомнения пустили корни во всех сферах моей жизни. Но одно я знаю точно: если я сейчас же не найду серьезную зацепку, дело станет висяком.
У нас нет места преступления. Нет оружия. Нет подозреваемых. Пола Уильямс была обычной представительницей среднего класса, которая наслаждалась пенсией, пока однажды ее не схватили на улице, а потом не нашли мертвой в колодце. Для ее убийства нет очевидных мотивов: никаких необычных звонков или странной активности на банковском счету, чтобы можно было предположить вымогание денег или финансовые проблемы, никаких новых друзей с тайными мотивами, никаких ссор или неприязни между соседями. У нее не было романтических отношений, за которые можно было бы зацепиться, или коллег, в которых можно было бы усомниться. На теле не было следов изнасилования. Единственное, с чем я могу связать ее убийство, – это мальчик.
Я тяжело вздыхаю, и мое дыхание ворошит бумаги на столе. Я почти не сплю, а когда все-таки засыпаю, то мне снится, что я снова на том пляже, бегаю кругами и спрашиваю прохожих, не видели ли они моего сына. Работа меня отвлекает и дает мне повод просыпаться по утрам, но из-за работы сны у меня становятся всё тревожнее. Порочный круг, который мне не удается разорвать.
Из папки с делом торчит фотография тела Полы. Я вытягиваю ее за край и рассматриваю лицо, которое когда-то было красивым, а теперь испорчено беззубыми деснами, раной от выстрела посреди лба, случайным куском черепа, запутавшимся в волосах.
Такое разрушение позади себя оставляют только организованные преступные группировки, которые знакомы с нашими методами работы. Обычно их деятельность подпадает под две категории: торговля наркотиками и сексуальная эксплуатация.
Полиция подозревает, что мой Джейми стал жертвой последнего.
У меня на глаза набегают слезы. Я прижимаю пальцы к векам как можно сильнее.
С тех пор как я увидела этого мальчика на записи, меня преследует его прыгучая походка, то, как он держал Полу за руку, когда они шли из школы. От одной мысли о том, что кто-то может захотеть причинить вред такому невинному, такому неиспорченному мальчику, у меня желчь поднимается по горлу. Как бы сильно я ни зажимала себе веки, я чувствую, что слезы сочатся у меня из глаз и струятся по носогубным складкам. Все, что я почувствовала, когда пропал Джейми, снова устремляется на поверхность.
– Мэм?
Я подпрыгиваю на стуле и поворачиваю голову к двери. На пороге стоит сержант Райан.
– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я, яростно стирая следы слез с лица. – Я думала, ты пошел домой.
– Я подумал, что могу немного задержаться, – говорит он. – Помочь с тем, о чем вы меня попросили.
Если он принес плохие новости, я не знаю, смогу ли я их перенести. Я напрягаюсь, выпрямляю спину, готовлюсь к удару.
– И?
Он достает из-за спины руку и протягивает мне папку.
Я открываю папку с колотящимся сердцем.
– Думаю, можно сказать, что вы были правы насчет мальчика.
42
Анна
Вторник, 9 апреля 2019 года, 20:45
Мы едем уже минут двадцать, но до сих пор никто не произнес ни слова.
Я не могу дышать. Ощущение такое, что легкие у меня надулись и не могут выпустить воздух, душат меня моим собственным дыханием. Кто-то надел мне пластиковую ленту на запястья, когда мы выезжали со склада; она такая тугая, что я чувствую, как бьется в пальцах пульс. Но обо всем этом я думаю в последнюю очередь.
Зака, наверное, увезли точно так же, с мешком на голове и связанными руками. Я представляю себе, как пластик врезается в его красивую нежную кожу, слышу, как он всхлипывает от ужаса под мешком. Ему, наверное, было так страшно.
Если я умру, никто не узнает, что стало с Заком. Единственная, кто знает, – это Марго. Но что, если они убьют и ее?
Мое лицо скрыто мешком, и я могу позволить слезам свободно течь, пока они не начинают капать у меня с подбородка. Я не могу перестать думать о том, что Зак испытывал такой же ужас.
Они никогда его не найдут. Никто не будет знать, где искать. Если меня убьют, а Марго сбежит, никто не узнает, что с нами случилось.
Машина замедляет ход, я слышу хруст гравия под колесами. Вдохи мои становятся короче, воздух под мешком нагревается.
Скрипят тормоза, мы останавливаемся. Открываются и закрываются двери, джип покачивается под весом тел. Мне на руку опускается чья-то ладонь, и по телу проходит дрожь ужаса.
– Вылезай, – произносит мужской голос.
Я боком проползаю по сиденьям и, ударившись головой, вслепую ступаю на гравий. Ночной ветерок прижимает мешок к моему лицу. Слезы на моих щеках становятся холодными.
– Иди.
Меня ведут по гравию, я слышу хруст у себя под ногами. Эти люди говорят на языке, которого я не понимаю. Гравий сменяется травой, мокрой от росы. Сердце у меня колотится сильнее, быстрее, я почти чувствую его металлический привкус во рту.
Что, если Марго ошиблась и эти люди связаны с похитителями Зака? Что, если я сама себя привела в ловушку?
Я поскальзываюсь на мокрой траве, и рука впивается мне в предплечье еще глубже и рывком ставит меня на ноги. Может, они ведут меня на середину поляны и в любую секунду могут поставить на колени и приставить пистолет к затылку.
– По… пожалуйста. – Меня обуревает страх. Я делаю глубокий вдох и закашливаюсь от этого. – Не убивайте меня. Мой сын…
– Тихо.
– Пожалуйста.
Меня прерывает громкий удар по металлу, меня останавливают. Место на руке, где он меня держит, теперь горит, как в детстве, когда Джефф делал мне «крапивку». Ноги мои трясутся и совершенно бесполезны.
Отодвигается и щелкает металлическая задвижка, за этим слышится звук двери, скрипящей
