Ты же знаешь, всякое бывает. А сокрытие трупа — у нас не преступление. Причины смерти-то нет.
Да, это верно, при отсутствии головы эксперты не дают причины смерти.
— И что? Пока не найдут головы, дел не возбудят?
— Получается, что так. Зачем статистику портить, возбуждать убийства? А вдруг там несчастный случай с последующим сокрытием?
— И так семнадцать раз… — пробормотала я, намекая на знаменитый анекдот. — Ладно, если бы один труп в упаковке на всю область был найден. Но их, по крайней мере, два. А может, еще сколько ненайденных лежит в лесных массивах или на дне реки.
— Хоть двадцать. Ты же помнишь новгородский случай?
Я помнила. Действительно, случай вопиющий, но он являлся яркой иллюстрацией тезиса о том, что не все, что поначалу кажется убийством, таковым является. Ранним утром работники милиции заметили мужика, идущего с мешком с новгородского поезда; выглядел он очень подозрительно, поэтому за ним стали присматривать. Увидели, что мешок он пристроил в кладовку на лестнице дома неподалеку от вокзала и исчез. Вызвали группу, кладовку вскрыли с большими предосторожностями — а вдруг там взрывчатка в мешке? Но там оказалась не взрывчатка, а нечто гораздо хуже: обгоревший расчлененный труп, вернее, торс с отчлененной головой и конечностями, хорошо видны были следы грубого разруба. Судмедэксперт, приглядевшись, обрадовал присутствующих тем, что тут, вообще-то, фрагменты двух трупов. В разгар осмотра, когда вокруг страшной находки толпились представители всех правоохранительных органов района, появился хозяин мешка и раскричался — зачем, мол, вы трогаете мое имущество. Его увели в убойный отдел, где он спокойно рассказал историю про то, что его отец-алкоголик, бросивший его в младенчестве, жил в Новгородской области, в собственном доме, и он с ним в течение всей жизни так и не виделся. На той неделе сыну позвонили и сообщили, что в доме отца случился пожар и он погиб, приезжайте хоронить, поскольку больше некому. Делать нечего, сын отправился в Новгородскую область, где в морге ему показали черный слипшийся комок из двух обгоревших тел и невинно сообщили, что, вообще-то, в огне сгорели двое — его отец и какой-то неустановленный человек, ночевавший в доме. Сын резонно возразил, что отца он, так уж и быть, похоронит, а вот чужого человека не обязан. Возник спор: морг пытался спихнуть ему оба трупа, объясняя, что разлепить тела они не в состоянии, а он отвечал, что ему плевать, делите как хотите, это ваши проблемы. Конец спору положил санитар, пришедший с топором, и, подобно Цезарю, просто разрубивший обгорелый комок на две примерно равные части. Сын покорно забрал одну из частей, показавшуюся ему больше похожей на отцовские останки, сложил в мешок, привез в Питер, пристроил мешочек в кладовку и ушел договариваться на кладбище. Опера, конечно, посмеялись над такой нескладной легендой; но, связавшись с Новгородской областью, с моргом, получили исчерпывающее подтверждение всему, что сказал задержанный. Мужика отпустили, а сами напились, потому что перед глазами у них все стояли обгоревшие останки, отрубленные наугад равнодушным санитаром…
Я ушла из областного бюро в твердом убеждении, что обе эти девушки, найденные в области, убиты одной и той же рукой. Но гораздо меньше у меня было уверенности в том, что они убиты тем самым маньяком, что чуть позже пошел выписывать названиями улиц акростих «МЕХАН». Разве так бывает, что субъект начинает с убийств, а потом вдруг совершает новые преступления и оставляет своих жертв живыми, и даже не искалеченными? Практика подсказывает, что бывает как раз наоборот: начинают с менее тяжких преступлений, а стоит первый раз убить, уже не останавливаются. И потом, я бы еще поняла, если бы он оставлял живыми девочек, а убивал мужчин. Но и тут никакой системы не прослеживается; среди обезглавленных — если всех их считать убитыми его рукой — и девушки, и мужчина. А ведь Катушкин настаивал на том, что маньяк действует строго по системе. И потом: если это он — убийца, то получается, что раз первые трупы он вывез в область, значит, располагал транспортным средством. Не на такси же вез… А труп блондина почему-то сбросил в черте города. Уже не мог воспользоваться машиной? Если так, то значит, искать его логово надо поблизости от места обнаружения последнего трупа. Но убойный отдел пока терпит неудачу.
И еще меня все это время тревожило, что преступник у нас постоянно раздваивался. Там, где должен быть один, их на самом деле мельтешило двое. По квартирам ходил один, со сведенной татуировкой на пальцах, но из-за его спины то и дело выглядывал другой — он стоял за дверью, ожидая, пока первый выберет товар в секс-шопе; он пришел к уже знакомым адресам после смерти первого, одевшись в его одежду; где еще он был вместе с первым или по его следам?
Я, конечно, весьма рассчитывала на то, что Синцов отправится в колонию, где Механ отбывал последний срок. Мне, я была уверена, если поставить вопрос о командировке, предложат отправить письменное поручение или выяснить интересующие следствие вопросы по телефону. Для того, чтобы соблюсти формальность и подшить в делу ничего не значащую бумажку, согласна: этого вполне достаточно. Но для того, чтобы найти полезную информацию, надо было ехать в колонию. Смотреть документы, которых не зачитают по телефону, разговаривать с людьми — сотрудниками и заключенными, вылавливая крупицы нужных сведений, а этим не будет заниматься чиновник, составляющий отписку для чужой прокуратуры.
Но приехал грустный Синцов и сообщил, что его в командировку не пускают, предлагают послать зеленого стажера, отсутствия которого на рабочем месте никто не заметит. Этот вариант был ничем не лучше письменного запроса; стажер, неопытный, да еще и не в теме, впустую потратит казенные денежки на дорогу и никакой ценной информации не привезет. Нет, конечно, бывают исключения, но не хотелось бы ставить эксперименты на живом деле.
Неожиданно добро на командировку дал мой собственный прокурор, причем даже не по моей инициативе. Мы с Синцовым как раз обсуждали, что делать, как вдруг меня к себе вызвал начальник. Он, в отличие от нашего родного шефа В.И., никогда не ходил по кабинетам сотрудников, невзначай присаживаясь на край стула и уже по обстановке кабинета замечая, как человек работает, усердно или нет, не пора ли ему поменяться делами с коллегой, раз от своих дел он уже устал, не пора ли придать ему воодушевления вовремя сказанным комплиментом его следовательским талантам или подстегнуть деликатной критикой… Эх, я еще долго могу ностальгировать по ушедшим временам, но нельзя дважды ступить в
