Гневное восклицание вырвалось у Екатерины, но она не прерывала астролога.
Руджиери, обретший былую уверенность, продолжал:
— Легко вызвать духа тьмы тому, кто обладает таким сокровищем, как иероглифы Николая Фламеля, кому известны, подобно мудрому Иудею Мекубалу, имена ангелов тьмы, о которых говорит Священное писание, который может отыскать в писаниях древних халдейских мудрецов средство вызывать гениев солнца и луны, кто понимает знаки и печати духов, рукопись Малашима, которую волхвы Востока называют "переправа через реку", и Нотариакон Кабаллистов. Но подобно тому, как при разложении, производимом посредством Атенора из ртути, химик подвергает себя опасности, если преждевременно извлечет некоторые необыкновенные цвета, так и вызывание духов, сделанное без надлежащей подготовки, может вместо помощи принести смерть. При всем том, если вашему величеству угодно, я сделаю приготовления для вызова духа согласно наставлениям Аполлониуса, Трифониуса, Алберта и Раймонда Люлля, употребляя знаки, указанные мудрым Порфириусом в его таинственном трактате.
— Мы не желаем подобного доказательства твоего искусства, — холодно отвечала Екатерина. — Выбери более подходящее время для твоих совещаний с силами ада. Мы не желаем подобными нечестивыми отношениями подвергать опасности спасение нашей души. Но если у тебя есть в самом деле подвластный тебе дух, то ему следовало бы старательнее охранять тебя против врага. Не надо было допускать сюда Кричтона.
— Кричтон вошел сюда, употребив хитрость, милостивейшая государыня. Я в то время был занят перевязкой раны джелозо, а Эльберих в первый раз в жизни оказался недостаточно бдительным. Шотландец завладел статуэткой и пергаментом прежде, чем я мог помешать ему или уничтожить его.
— И благодаря своим познаниям в шрифте этого пергамента, он владеет тайной всех наших интриг с Гизами и с Бурбоном, наших отношений с его святейшеством и, что всего важнее, знает о сокровенной цели нашего поручения в Мантуе?
— Да, ваше величество.
— И ему известно, что маска участвует в нашем заговоре, что она уполномочена помогать нашему сыну, герцогу Алансонскому, при его вступлении на престол, принадлежащий брату Генриху? Ты все это написал в этом злополучном документе?
— Бесполезно стараться скрыть перед вашим величеством мое неблагоразумие.
— И поэтому он знает имя и звание этой маски?..
— Без сомнения.
— И наше имя? Обрати внимание на мои слова, Руджиери, и отвечай прямо, мы спрашиваем: упоминается ли наше имя рядом с именем нашего сына, герцога Алансонского, в заговоре против Генриха?
— Нет, ваше величество, — отвечал с уверенностью Руджиери.
— Ты уверен в этом?
— Как в своем собственном существовании.
— Козьма Руджиери, ты сам произнес свой приговор.
— Как так, сударыня?
— Королю нужна жертва, и мы по необходимости должны уступить. Завтра утром начнется суд.
— И ваше величество отдаст меня суду?
— Если Генрих этого потребует, я не смогу сопротивляться.
— Обдумали ли вы последствия подобного решения, ваше величество? — отвечал Руджиери с угрожающей дерзостью.
— Последствия?..
— Пытка может вырвать у меня признания!
— Кто поверит твоему обвинению, тем более против нас, если не существует письменных доказательств?
Горькая усмешка мелькнула на морщинистом желтом лице Руджиери.
— Но если существуют письменные доказательства? Если я могу представить ваши собственные депеши, вами подписанные и скрепленные вашей собственной печатью?
— Что?!
— Если я могу предъявить ваши собственные признания в отправлении двух ваших сыновей и в составлении заговора против третьего? Какой оборот примет мое обвинение, ваше величество?
— Разве ты не уничтожил наши письма? — спросила Екатерина, дрожа от ярости. — Но нет! Это неправда, ты издеваешься над нами.
— Смотрите! — воскликнул Руджиери, вынимая из-под камзола пакет.
— Изменник! — вскричала Екатерина, — ты сохранил эти письма для того, чтобы предать меня.
— Нет, государыня, — отвечал Руджиери, — но для того, чтобы защитить себя. Я верно служил вашему величеству, я не выдал ни одной тайны, которую вы мне доверили, и палач может разорвать меня на части, прежде чем я произнесу хоть одно оскорбительное слово против вас. Выдавайте меня судьям Генриха. Предайте меня суду над еретиками и не бойтесь ничего. Вот ваши бумаги.
— Я вижу, что неверно судила о тебе, Руджиери. Пока я буду иметь хоть малейшую власть, никто не тронет волоса с твоей головы.
— Я снова нашел в вас благородную и великодушную повелительницу, — вскричал хитрый астролог, почтительно целуя руку, протянутую ему Екатериной.
— Брось в огонь этот пакет, мой преданный слуга, — сказала Екатерина, — он может попасть в другие, менее честные руки.
— Прежде чем это сделать, не угодно ли будет вашему величеству просмотреть эти бумаги? — отвечал Руджиери. — Между ними есть некоторые, которые вы, вероятно, не пожелаете уничтожить.
— Я не думаю, чтобы встретились такие, которые я бы желала сохранить, — отвечала в раздумье Екатерина. — Если ты знаешь какие-нибудь, которые мы позабыли, то скажи.
— Среди прочих бумаг этот пакет содержит доказательства происхождения Эклермонды, которые могут пригодиться, если вашему величеству вздумается когда-нибудь восстановить этот род или воспользоваться ею в борьбе против протестантской партии.
— Правда, правда, — сказала Екатерина. — Дай мне их. Эти доказательства необходимы для меня в эту минуту, надо их показать Генриху. Я должна открыть ему тайну рождения этой девушки. Я заметила сегодня ночью, что он бросал на нее страстные взгляды. Я никак не ожидала, что желания, возбужденные в нем твоими чарами, примут такое направление. Я должна предостеречь его от дальнейших преследований этой девушки.
— Да поможет вам Ариман не опоздать с вашими действиями, ваше величество, — сказал Руджиери. — Его величество сильно влюбился. Кроме того, налицо соперничество, подстрекающее его страсть.
— Соперник? — вскричала королева-мать. — Кто осмеливается иметь виды на мою воспитанницу?
— Тот, кто ни перед чем не останавливается.
— Ты, конечно, говоришь о Кричтоне?
— Я слышал достоверные сведения от его величества короля, что Эклермонда любит этого проклятого шотландца, — отвечал Руджиери.
— Дерзновенный! — вскричала Екатерина. — Я бы должна была догадаться об этом по порыву бешеной ревности Маргариты, в котором она, к моему крайнему недоумению, выкрикивала имя Эклермонды.
