Однако, размышляя об этом, он все время видел перед собой глаза Сэма, глаза затравленной лисы, забившейся в глубину норы, опасной. Если Кейр Харди создаст движение, после его отъезда – Гиллон нутром это чувствовал – возглавит дело Сэм.
И Сэм же поплатится за это. Если он будет хорошим лидером, если поведет все как нужно, то он погибнет. Может ли он, Гиллон, рисковать жизнью одного сына ради того, чтобы осуществилась мечта другого? А что, если кончится все тем, что обоих не станет? Он вернулся домой, залез в бадью и, сидя в славной горячей воде, почувствовал, как у него холодеет сердце.
19
Весной, как только стаял снег и на пустоши начали появляться островки зелени, из Кауденбита приволокли паровую землеройную машину – восемь мохноногих тяжеловозов тащили ее через Горную пустошь, потому что машина была слишком широкая и могла застрять на Тропе углекопов. Рабочие знали, как относятся местные жители к тому, что они собираются делать, поэтому еще в пути затопили котел и развели пары – штука небезопасная на таких дорогах, как в Питманго; зато через какой-нибудь час после прибытия на место огромная машина уже вгрызлась в Спортивное поле – задолго до того, как углекопы вышли на поверхность из шахт.
Женщины стояли на пороге своих домов и смотрели, как большие куски зеленого шелковистого ковра взлетали в воздух и падали глыбами мокрой черной земли в ожидавшие под ковшом вагонетки. Когда углекопы поднялись на поверхность, вся площадь, отведенная под закладку шахты, была уже расчищена, с тела пустоши был содран древний зеленый покров. Тяжеловозы снова находились в пути – они отправились назад за мощными бурами и тоннами строительных материалов, а бурильщики отбыли на ночь в одном из фургонов в Западное Манго. Словом, дело было сделано, и тут уж ничего не попишешь.
Так было совершено величайшее зло. Случилось то, что, как считали люди, никогда не могло случиться. Осквернили их пустошь, осквернили издревле священную траву, украли у народа пустошь, а теперь совершили над ней насилие – люди стояли вдоль забора и не знали, что делать, им стыдно было смотреть друг на друга, стыдно видеть в глазах соседа собственное бессилие.
Кто-то должен пойти к леди Джейн, говорили люди, и все устроится: рабочие были убеждены, что не могла она об этом знать, потому как, если бы знала, никогда бы такого не допустила. Да, конечно, властители Питманго много денег наживали на углекопах, но никогда еще не нарушали своего слова.
Но это были лишь пустые разговоры, и все это понимали. Леди Джейн теперь замужем за лордом Файфом, а никто не пойдет в Брамби-Холл подавать его светлости петицию, чтобы на пустошь снова положили дерн. Многие проработали на лорда Файфа добрую половину жизни и ни разу даже не видели своего хозяина.
Гиллону в тот вечер стыдно было смотреть в лицо сыновьям. Внезапно он увидел, что Сэм улыбается.
– Ну что, сделали они свое дело, да? – сказал Сэм. – Все думали, они такого не могут сделать, а они сделали, да? – Он постучал по книжке «Очистка земель в Нагорной Шотландии». – Тут все это описано, и ими, знаешь ли, можно только восхищаться. Вот они умеют принимать решения. Когда им что-то надо, они идут и берут. Идут и делают.
Теперь, когда все свершилось, внутри у Сэма словно распрямилась дотоле накрепко закрученная пружина, перестала его сдерживать, и он снова обрел себя. За чаем он был в преотличном настроении и с подлинным аппетитом ел колбасу и пироги.
– Никогда не забывай, что они мерзавцы, Сэм, – прихлебывая чай, сказал Гиллон. – Да, они доводят дело до конца, но не забывай, что на их счету страшные, позорные поступки.
– Ну, нет, – сказал Сэм, – этого я никогда не забуду. Просто они знают, как добиться того, чего хотят. Мы не знаем, а они знают. Потому-то мы и торчим здесь, внизу, а они сидят там, наверху.
– Это-то я все время и стараюсь вам внушить, – сказала Мэгги. – Надо брать от жизни своё.
Команды бурильщиков работали отменно. Углекопы их просто не видели. Они являлись, когда уже начиналась дневная смена, и отбывали до того, как углекопы вечером поднимались на поверхность. Шахту закладывали неглубокую – так называемую «штольню»; воду из таких шахт насосами не откачивают, она вытекает сама собой, и потоки рыжей едкой подземной воды стремительно бежали теперь вниз по пустоши и дальше – по улицам и канавам Питманго. Но помимо этого, бурение и закладка шахты почти не сказывались на жизни поселка. Он словно бы всего этого не замечал.
– Я вам одно скажу, – заявил углекоп по имени Битти. – Ноги моей не будет в этой шахте. Никогда я не стану рубить уголь под нашим Спортивным полем. А если они посмеют привезти к нам штрейкбрехеров, одному богу известно, что с ними тут будет.
Он составил «Клятвенный лист», как он это назвал. Лист передавали из дома в дом, с улицы на улицу, и почти все углекопы, за исключением нескольких совсем древних стариков, подписали бумагу.
Летом закрыли шахту «Сорванец» – ту, что расположена немного ниже большой шахты «Леди Джейн № 2», так как для ее эксплуатации требовалось слишком много воды. На добычу тонны угля приходилось затрачивать полтонны воды, крутившей насосы и вентиляторы. В этой шахте работало сто пятьдесят углекопов, но денег она приносила мало, и вот в воскресенье, перед тем, как открыть на Спортивном поле шахту «Лорд Файф № 1», насосы на «Сорванце» были остановлены и шахту затопили. В понедельник утром сто сорок восемь углекопов из ста пятидесяти, работавших на «Сорванце», записались рубить уголь на «Лорде Файфе». В тот вечер, вернувшись с работы, все они неловко себя чувствовали: ведь они же подписывали «Клятвенный лист», и в то же время все были в полном восторге. На «Лорде Файфе» угольные пласты достигали шести футов в высоту, и можно было, ни разу не согнувшись, проработать весь день и нагрузить не одну бадью. Одним из тех двоих, кто не записался на новую шахту, был Уотти Чизхольм, церемониймейстер шахтерских парадов, проработавший семьдесят лет под землей и слишком старый, чтобы снова спускаться под землю, а другим – Уолтер Боун. Он был слишком стар, чтобы отказываться от своих принципов.
Шахта оказалась хорошей. Задолго до того, как настала зима, на ней уже работали круглосуточно, в три смены. Уголь залегал здесь высоко и был хорошего качества – шестифутовый питманговский попугаев уголь, маслянистый, с малым количеством золы. К концу лета там, где была площадка для крикета, поднялся отвал – все отходы от новой шахты, шлак и негодный уголь сваливали здесь, и гора росла не по дням, а по часам. За каких-нибудь два-три месяца верхушка ее заслонила Нижнее Питманго от обитателей Монкриффской аллеи. Там, где солнце светило когда-то с самого раннего утра, теперь оно появлялось только после полудня, обойдя дома. В окна и двери на Монкриффской аллее стала проникать угольная и каменная пыль, а к осени пыльная пелена добралась и до Тошманговской террасы. Но с привкусом угля в пище можно мириться, пока есть что-то на столе. А питманговские углекопы ели теперь мясо трижды в неделю.
Рядом с отвалом росла вторая гора – угольная. Уголь добывали быстрее, чем удавалось рассортировать его и отгрузить на суда, поэтому его сваливали там, где раньше играли в кольца. Шахта была заложена в центре футбольного поля, а на месте состязаний в регби, столь обожаемой Сэмом игры, стояла дробильня.
Гиллона словно по лицу ударили, когда он узнал, что Сэм перешел работать на шахту «Лорд Файф» вместо покалеченного углекопа.
– Это дело, конечно, не мое, я знаю, но вот уж не думал, что ты так поступишь, – сказал Гиллон.
– Подожди, пока он принесет домой конверт с получкой, – вмешалась Мэгги, – тогда ты иначе на это посмотришь.
Углекопы с других шахт уже записывались ib очередь, чтобы перейти работать на «Лорд Файф».
– Уголь есть – есть, место есть – есть, шахта все равно будет действовать, пойду я туда или нет. Так какого черта, почему мне не пойти и не взять свое?
Братья Сэма упорно глядели себе в тарелки. Им было стыдно за него. А Уолтер Боун просто пришел в ярость. Он притопал с другого конца Тошманговской террасы, чтобы высказаться.
– Можешь не заходить больше в мой дом, – заявил мистер Боун. – Мы уж как-нибудь обойдемся без перевертышей.
А у Сэма вошло в привычку заходить к ним – навестить свою сестру Сару и Сэнди Боуна.
– Когда мне предлагают рубить шестифутовый попугаев уголь, я от этого отказываться не стану, – заявил Сэм.
– Ну еще бы, – сказал Йэн. – Этакий счастливчик.
– «Лорд Файф» существует, папа, и ничего тут не попишешь, – сказал Энди.
– И ты туда же? – вырвалось у его отца.
– Ну, нет, я туда не ходок, – сказал Эндрью. – Я просто уточнил: шахта существует. Пустошь скончалась, а шахта живет.
Гиллон поднялся из-за стола, вышел на улицу и посмотрел вниз на черную ограду и новый копер. Никакой зелени не осталось и в помине. Неужели этакая силища таится в конверте с получкой, что перевернуло даже такого парня, как Сэм? И Йэн пойдет в эту шахту. И Энди в конечном счете придумает оправдание, чтобы пойти. В их жизнь вползло что-то новое, черное, с той поры как поставили забор и перегородили пустошь. Все они развращены углем, думал Гиллон. Сама добыча его – то, как взрезают землю, потрошат ее, вытягивают содержимое ее черных жил, развращает человека. Уже сам уголь развращает, а добыча его развращает во сто крат.
