– Снова ты выл, – обратился он к Панасу.
– Здешние ведьмы волка боятся, – буркнул старик.
– Она пока не ведьма, – отец Василий уставился на Стасю набрякшим лбом.
– Дело за малым, – Панас посмотрел на полную луну, царицей плывущую по небу.
Леська только скосила глаза, не имея сил оторвать от подушки головы, когда из-под пола раздался шум, приглушенные голоса, а потом половицы и вовсе опрокинулись. По комнате, заполненной мерцающим светом то живой, то мертвой лампы, пошел сырой сильный запах подземных течений. Над полом показалась голова Панаса, освещенная светильником, который он держал высоко в руке. Леська разомкнула сухие, посиневшие губы.
– Раз, – считала она, – два… три… четыре, и сам страшный греховодник ко мне пожаловал, – скрипуче засмеялась она, когда из подпола вслед за Варлаамом и Ростиславом показался отец Василий, – пять… – проговорила она, когда снизу вышел Лука, – шесть… деточка моя пришла, – Леська улыбнулась Стасе, сморщив ссохшееся лицо, на котором клювом рос крупный нос.
Четверо мужчин, включая Панаса, застыли у стены, а Василий Вороновский принюхался, поводил крупной головой и безотлагательно отправился к тому углу, куда не отрываясь смотрела Леська все эти дни. Уставился он туда, набычившись и так расставив ноги, словно кто-то собирался сбить его с них.
– Что ж, мы вовремя, – произнес Василий, и нога его под рясой затряслась.
Панас, стоявший за его спиной, тонко потянул воздух и оскалился.
– Тихонько, Панас… – не отворачиваясь от угла, промолвил Василий. – Еще не время. Не мешай торжеству. Бо оно и нам на руку… Царко, почему меня не пригласил? Я б пришел по первому зову… Но, видишь, и теперь не запозднился. И не с пустыми руками пришел – с подарком… Рус, а ты чего молчишь? Не ждал? Давно веселитесь? Как я посмотрю, давно.
Леська захохотала, подняла кривой посиневший палец и ткнула им в Василия.
– Не справишься, Василий, – засипела она. – Теперь не справишься. Лучше ногу береги.
Воздух заклокотал в груди Леськи. Казалось, что в груди ее разливается поганое озеро, в котором булькают испарения и чавкает тина.
Василий приблизился к ней, наклонился, почти упираясь широким лбом в ее выпуклые водяные глаза.
– Хорошую невесту ты ему подобрала, – проговорил он, щуря глаз, словно Леська могла в него плюнуть. – На этот раз, старая, не промахнулась.
– Я и в тот раз не промахивалась, – скрипуче засмеялась Леська, но смех ее взял кашель.
– А если не промахивалась, то почему не сработало? – Василий выпрямился. Лицо его искривила усмешка, похожая на шрам.
– Сколько ты бесов изгнал, Василий? – синие губы Леськи западали в темную щель рта. – А так и не поумнел, – шамкала она.
– Дуже хитрые вы, ведьмы и бесюки. Не дано мне понимать ваши хитрости, – отвечал Василий, а нога под его рясой дрожала, каблук выбивал легкую дробь по гнилому деревянному полу. – Объясни мне, почему Светланка не стала женою Царко, – продолжил он, отстраняясь от Леськи еще на шаг, и нога его затихла, но совсем еще не успокоилась. – Почему двадцать три года пришлось ждать новой невесты?
– А чего тут непонятного, душегуб? – Леська отвернулась от Василия и снова уставилась в угол.
Василий метнул взгляд вслед за ней, и, хоть на лице его не дрогнул ни единый мускул, нога отбила короткую дробь, от которой вздрогнул стоявший позади Панас.
– Светланка была хорошей невестой, – продолжила Леська. – Так хорошо пан Степан испоганил ее после смерти. Но за Светланку Богдан Богу молился и до сих пор молится. А эту, – она ткнула кривым пальцем в угол, – никто не любил.
Теперь уже взгляды всех присутствующих метнулись следом за Леськиным пальцем. И хотя, никто кроме Леськи и Василия, ничего в углу не увидел, они продолжали мозолить его, и оттуда в них текло неприятное чувство. Отец Варлаам принялся дергать бородку. Лука поводил толстой шеей, словно воротник рубахи вдруг сделался ему узким. Как только нога отца Василия выбивала неудержимую дробь, все вздрагивали. Только Панас шире расставлял ноги, упирался ими в пол, показывая, что намерен бороться с любой силой. Однако же дрожь, которая терзала ногу отца Василия, передавалась двум другим священникам, и видно было, как те трясутся под рясами.
– Пойдут гулять? – спросил Василий. В голосе его прозвучало хриплое беспокойство, которое священник пытался скрыть за хитрой ухмылкой, кривившей левую сторону его лица.
– Пойдут, – скрипуче согласилась Леська.
– Двадцать три года назад, когда со Светланкой не сработало, ты смогла их удержать, – проговорил Василий.
– То было двадцать три года назад, – засмеялась Леська. – Силы у меня еще были! – выкрикнула она, попытавшись приподнять голову, что ей не удалось. – Замены мне тогда не было, – помягчавшим от старости голосом продолжила она. – А теперь старая я, Василий. Мне их не удержать. И тебе их не удержать.
– А ей удержать? – Василий показал на Стасю, стоявшую перед ним.
– Ей удержать, она сильная, – и тут согласилась Леська, и теперь они с Василием стали похожи на двух старых знакомых, ведущих непраздный разговор. – Но на то ее добровольный выбор должен быть, – добавила Леська. – Жертва. А если она сама себя в жертву не принесет, силой с ней ничего не сделаешь. Не сработает.
Лицо Василия еще больше скривилось. Ногу он держал, уперев каблук в пол и сверху надавив на нее ладонью. Однако же, когда он повернулся к Стасе, мысок его черной туфли скакнул вверх, нога под рясой неестественно встала дугой, по лицу Василия пробежала судорога боли, и если бы не Панас, вовремя подавший ему руку, рухнул бы на пол.
– Это Рус за дело взялся, – хрипло проговорил Василий, освобождаясь от руки Панаса. – Возьми Леську за руку, – повернулся он к Стасе.
Тут же за спиной девушки возник Лука. Он тяжело дышал ей в затылок, а руки его были сжаты в карманах.
– Зачем? – спросила Стася.
– Так будет лучше, – Василий исподлобья посмотрел на нее.
– Для кого?
– Для Украины так будет лучше. Ты що ж, не любишь свою страну?
– Девочка, – вступил Панас, – возьми бабку за руку. Отец Василий правду говорит. Так будет лучше. А если не возьмешь, беда будет. Большая беда. Смерть гулять пойдет. Резуны снова будут резвиться.
– Почему я?! – девушка отступила, но сзади ее встретил живот Луки, помогающего себе кулаками. – Я не хочу стать такой, как баба Леся, – сказала она. – Я хочу Богу молиться.
– Девочка… – Панас сделался очень серьезным и посмотрел на Стасю с сожалением. – Тебе не судьба Богу молиться.
– Почему?! – задрожала она.
– Людей много, – отвечал старик, – а Бог – один. На всех Бога не хватает. Леське была не судьба Богу молиться, – когда он произнес эти слова, Леська рассмеялась. Но смех ее легко было спутать с плачем. – И тебе будет не судьба. Ничего поганого в том нет. Не мы выбираем судьбу.
– Свою долю я выберу сама, – отвечала Стася.
Панас с Василием переглянулись. И на их лицах, и между ними возникло одно чувство – такое сильное, что как будто бы материализовалось оно в мутном пространстве ведьминой хаты и встало тут, почти видимое.
– Скажи ей, что у нее выбора нет, – обратившись к Панасу, негромко произнес Василий.
– Я вам не верю! – крикнула Стася Василию. – Вы сестру мою убили – она поверила вам! А меня не убьете.
Отец Василий моргнул левым глазом, словно Стасины слова попали прямо туда.
– Передай мне чемоданчик, – обратился он к отцу Варлааму, и тот, выпустив бородку, достал из-под полы рясы черный чемоданчик.
Отец Василий водрузил его на стол, открыл и принялся, ворча, перебирать находящиеся в нем церковные принадлежности. Положил в карман распятие размером с ладонь. В руку взял чашу и копьецо. По бокам от Луки тут же выросли отцы Ростислав и Варлаам, теперь они образовывали нерушимую стену за спиной Стаси, готовые схватить ее, когда понадобится. У Луки от нетерпения шевелились в карманах сжатые кулаки. Однако же, когда отец Василий приблизился к Стасе, первым голову девушки, отчего-то тихо взвизгнув, схватил отец Варлаам. Отец Василий водрузил на нее чашу, а потом вперился в ее золотые глубины, приподняв правую бровь. Когда его другая рука со сверкающим копьецом потянулась к боку Стаси, священники с двух сторон подхватили ее уже под руки. Дотронулся Василий Вороновский до девушки копьецом, а та и не пошевелилась. Ткнул он ей острием в бок, в руку и в грудь.
– Не сработало, – задыхаясь от смеха, простонала Леська.
Василий ринулся к ней и наклонился над ведьминым ложем, опершись о него руками, в которых блестели и чаша, и копьецо. Приблизил свое лицо к Леськиному, и коснулось его ее поганое дыхание. Вперили они друг в друга глаза. Казалось, из ее водянистых глаз прорвется сейчас река и снесет Василия по течению прочь. Родинка над ее правой бровью налилась синим. А правду ль бабка сказала, что силы оставили ее? Сам Василий багровел, лоб его покрывался испариной, нога стучала по полу, словно жила своей жизнью. Прорвалась бы река, унесла б кого другого прочь, но не Вороновского Василия – тот умел поставить плотину, не зря всю свою жизнь он бился с ведьмами и бесюками. И не на одну Леську достанет в нем сил, а на двух таких, как она. Если водится на свете такая вторая.
