промелькнувшие в голове, принадлежали ему, да и выражение лица явно им противоречило.
– …Извержение началось двадцать четвертого августа, вскоре после полудня, с выделения огромного количества горячего пара, который вертикальным столбом поднялся высоко в воздух и растекся плотным облаком…
Он наблюдал за женой и искренне ею восхищался, тронутый ее энтузиазмом; от пронзительной нежности к ней у него защемило сердце. На мгновение ему показалось, что это немножко сродни нежности к себе самому. И действительно, поглядывая вполглаза на свое отражение, наблюдающее за женой, он прямо-таки видел, как за стеклами очков сверкает лучистая щедрость его души.
– Родди, там, кажется, проясняется. А впрочем, ладно. Если дождь не прекратится, пойдем под дождем!
Теперь, когда близилось время прощания, ресторан «Везувий» уже начал приобретать некий ностальгический флер. После очередного бокала вина Родерик принялся с удовольствием размышлять, что глубинная сущность жены как бы откликается на зыбкую смену волнующих сцен: Тэнзи, красивая, чуточку сумасбродная, полная энтузиазма и искреннего восторга, была прирожденной путешественницей, и он часто думал, что ее настоящая среда обитания – вот этот подвижный, постоянно меняющийся фон. Он запустил руку в карман достать спички, и на пол выпала газетная вырезка.
– Это что полетело? – спросила Тэнзи. – Последние известия от папы?
Тесть Родерика, лодочный мастер, живущий в Британской Колумбии неподалеку от Ванкувера, почти никогда не писал дочери, а Родерику слал вместо писем газетные вырезки. Иногда выделял нужные куски, иногда – нет; очень редко от него приходила половина газетной страницы с краткими комментариями красным плотницким карандашом. Вырезка, полученная Родериком сегодня утром в неаполитанском отделении «Американ экспресс», была довольно объемной, на полстраницы, в основном отданной под рекламу брокерских объединений и различных нефтяных и буровых компаний и увенчанной заголовком гигантскими буквами: «НЕФТЬ! НЕФТЬ! НЕФТЬ!» Мелкие подзаголовки гласили: «БРИТАНСКАЯ КОЛУМБИЯ ПЕРЕЖИВАЕТ ОГРОМНЫЙ ПРОМЫШЛЕННЫЙ БУМ. НЕФТЬ, ГАЗ, АЛЮМИНИЙ. НЕБЫВАЛЫЙ ИНДУСТРИАЛЬНЫЙ ПОДЪЕМ. ПРОГРАММА РАЗВИТИЯ НА МИЛЛИАРД ДОЛЛАРОВ».
Сначала Родерик подумал, что это ироничная отсылка к их собственной небольшой биржевой спекуляции, которая так поразительно окупилась. Но потом увидел сообщение, выделенное стариком, – коротенькую заметку на «врезке», не имеющей ничего общего с Британской Колумбией:
НАПУГАНЫ ДО СМЕРТИ
Можжевеловый лес в Аризоне площадью в 1000 акров внезапно зачах и погиб. Лесничие не находят разумного объяснения, однако индейцы твердят в один голос, что деревья умерли от страха, хотя и расходятся во мнениях, что именно их напугало.
Эридан. Сейчас, в июле, тамошний лес, подступающий почти вплотную к прибрежным свайным домикам с лодочной мастерской его тестя по центру, уже оделся в густую листву, небесно-зеленый и залитый солнцем, извилистая тропинка ведет сквозь ароматы грибов, папоротников и темных елей к просторным полянам, где золотой свет сочится через винограднолистные клены и заросли молодого орешника. В крошечном каменистом садике Тэнзи расцвели наперстянки и дикая герань, бархатцы, настурции и приморская лобулярия, иван-чай и скерда разрослись по всему берегу, море (между заходами танкеров к нефтеперерабатывающему заводу на другой стороне залива) холодное, соленое и чистое, сверкает на солнце и рябит на ветру прямо под крыльцом, а вдалеке вздымаются к небесам в бирюзовой дымке горы, еще покрытые белыми шапками снега. Кизил и дикая вишня уже отцвели, в чаще леса созрели черника и голубика. Каждый день юркая норка выбирается из дупла, где живет со своим семейством, скрытно бродит по берегу или плавает на мелководье, так что над водой видна только гладкая крошечная хищная голова. Рыбаки отправились на север, к проливам Актив-Пасс или Принс-Руперт, и по будним дням в поселке нет никого, кроме Уилдернессов и, может быть, Луэллинов да его тестя. И ему самому тоже надо бы находиться там – не в Париже, не в Неаполе, не в Риме, а в Эридане, читать книги, проверять ученические работы и делать заметки долгими летними сумерками, вести обстоятельные разговоры с отцом Тэнзи, плавать по заливу на весельной лодке, ездить с Тэнзи и Пегги на пикники – смотреть на созвездия; mens sana in corpore sano[134]. Наблюдать за парусными яхтами, что быстро скользят вниз по течению или галсами пересекают залив, а ночью следить, как огни маленького парома бесшумно движутся сквозь темноту среди отражений звезд. И уж совсем поздно ночью, когда Пегги уснет, они с Тэнзи немного поговорят, искупаются под луной и продолжат беседу за чашкой чая, обсудят «Тайм» и «Лайф», Томаса Манна, коммунизм, «Партизан ревью», полный хаос научно-технического прогресса, состояние современного образования, будущее Пегги, «Разъяренное десятилетие» Гурко…
– Катастрофическое извержение произошло в семьдесят девятом году нашей эры. В течение тридцати шести часов Везувий обрушивал на Помпеи град из раскаленных камней, за которым последовал дождь из пепла и кипятка. Слой засыпавшего город пепла достигал толщиной нескольких ярдов. Уцелевшие обитатели вернулись на выжженное пепелище…
Внезапно Родерику вспомнился один из вечеров прошлого лета, вспомнился с такой пронзительной ясностью и тоской, что он даже огляделся по сторонам, словно в поисках путей бегства из ресторана «Везувий». За день-другой до того вечера они с Сигбьёрном Уилдернессом нашли на пляже детеныша тюленя, подобрали его, опасаясь, что без матери он погибнет от голода, принесли домой и несколько дней держали в ванне. А в тот вечер они отнесли тюлененка поплавать, и как-то вдруг получилось, что он от них ускользнул и был таков. Они безнадежно пытались догнать его вплавь, бродили по берегу, искали его повсюду, а тесть Родерика, изначально – и вполне справедливо – считавший всю эту затею до крайности глупой, слегка раздражал его тем, что выбрал именно этот момент, чтобы рассказать им пространную историю о русалке, которую, по его утверждению, чуть ли не у него на глазах подобрали какие-то рыбаки в Порт-Родерике на острове Мэн и тоже посадили в ванну. (По его словам, они решили сварить ей яиц, но, пока возились на кухне, русалка сбежала, и тесть Родерика отчетливо помнил, что, когда рыбаки вернулись домой после долгих бесплодных поисков беглянки, вся вода из кастрюли выкипела.) Поскольку с диспетчерской вышки Второго моста в бухте была замечена косатка – и не просто косатка, а белая косатка-альбинос, наблюдаемая впервые за последние девятнадцать лет (единственная, отбившаяся от стаи, но аллюзия на мелвилловского белого кита все же таила в себе угрозу), – они беспокоились о тюлененке, проклинали себя за то, что вообще его подобрали, задавались вопросом о парадоксе гуманности во всей этой истории, ведь тюлени – величайшие враги их друзей-рыбаков, и в итоге Родерик и Тэнзи засиделись у Уилдернессов до поздней ночи… Уже ближе к полуночи – если и вовсе не за полночь,
